Многие с удовольствием подражают нам, считая это чем-то вроде карнавального шествия. Другие воспринимают все чересчур серьезно. Некоторые начинают плакать и бросаются на колени, умоляя окрестить их. Есть и те, кто жаждет телесного наказания и выбрасывает на улицу собственное имущество. Один старик, раздевшийся в числе первых, падает на землю, не в силах пошевелиться. Книппердоллинг укрывает его своей шубой и уносит.

Портной Шнайдер, чью дочь уже давно забрали ангелы, поднимает взгляд на небо и кричит:

— Узрите: Бог сидит на троне небесном. Узрите знамя победы, которую мы одержим над безбожниками!

Он принимается бегать вдоль стен, бить и размахивать руками, имитируя полет. Он прыгает, но, не имея крыльев, падает в грязь и лежит, как распятый.

ГЛАВА 29

Мюнстер, утро 9 февраля 1534 года

Я просыпаюсь от града ударов в дверь.

Рука инстинктивно лезет под матрас, чтобы нащупать эфес даги.

— Герт! Герт! Вставай, Герт, пошевеливайся!

Сна как и не бывало, ощущение такое, будто кто-то двинул мне в лоб… Кто там, будь ты неладен?

— Герт, мы в полном дерьме, просыпайся!

Вытряхиваюсь из постели, пытаясь сохранить равновесие.

— Кто это?

— Это Адриансон! Пошевеливайся, все бегут на площадь!

Натягиваю штаны и хватаю старую куртку, а в голове уже копошатся мысли о самом худшем.

— Что случилось?

— Открой, надо идти к магистрату!

Пока он договаривает последние слова, я уже распахиваю дверь прямо ему в лицо.

Должно быть, я похож на привидение, но мороз в считаные мгновения проясняет мне мозги.

У кузнеца Адриансона совсем не то бодрое настроение, которое постоянно оживляет наши вечерние дискуссии. Он тяжело дышит:

— Редекер… Он привел на площадь чужестранца, человека, только что прибывшего в город… Тот говорит, что видел, как в Анмарше епископ собирает войско, три тысячи человек. Они вот-вот обрушатся на нас, Герт.

Спазм в желудке.

— Ландскнехты?

— Пошевеливайся, идем, Редекер хочет обратиться к бургомистру.

— А ты уверен? Кто этот иностранец?

— Не знаю, но, если он говорит правду, нас скоро возьмут в осаду.

В коридоре я пробую достучаться в дверь напротив:

— Ян! Просыпайся, Ян!

Открываю дверь, которую, вопреки моим советам, лейденский соратник никогда не запирает: постель — так и не тронута.

— Вечно он заберется с какой-нибудь шлюхой куда-нибудь на сеновал…

Кузнец уже тащит меня вниз по лестнице. Я едва не растягиваюсь у ее основания. Адриансон первым выходит на улицу: снег шел всю ночь, грязь брызгает из-под сапог, кто-то посылает меня в зад.

Мы бежим к центральной площади — засыпанное нетронутым снегом поле. Темная громада кафедрального собора посредине нее кажется еще больше. В группках людей под окнами муниципалитета распространяется возбуждение.

— Епископ хочет войти в город с оружием в руках!

— Хрен ему! Он войдет сюда только через мой труп!

— Это аббатиса, сука, призвала его!

— И все за счет наших налогов… Этот ублюдок платит своему войску, чтобы они нас поимели.

— Нет, нет, виновата эта шлюха, аббатиса Убервассера… Это все из-за истории с послушницами.

Несмотря на мороз, не меньше пятидесяти человек заполонили площадь на волне только что полученных известий.

— Мы должны защищаться, нам нужно оружие.

— Да, да, давайте послушаем бургомистра.

Я замечаю Редекера в центре группы человек из тридцати. Наглый вид говорит о том, что он готов сражаться хоть со всем миром.

— Три тысячи вооруженных людей!

— Да, они уже у ворот города.

— Достаточно просто залезть на башню у Юдефельдертора,[37] чтобы их увидеть.

От хлопка по плечу я оборачиваюсь. Редекер со снежками в руках, один — против всех остальных. Кто-то, должно быть, пытался заставить его заткнуться. Суматоха неожиданно прекращается. Взгляды устремляются наверх: бургомистр Тильбек появляется в окне муниципалитета.

Настоящий взрыв протеста:

— Войско епископа продвигается к городу!

— Кто-то подложил нам кучу дерьма!

— Нас продали фон Вальдеку!

— Мы должны защищать городские стены!

— Аббатиса, аббатиса, в тюрьму аббатису!

— На хрен аббатису, нам нужны пушки!

Группы сливаются в толпу. Кажется, народу прибавилось. Тильбек театрально поднимает руки, пытаясь объять всю площадь.

— Жители Мюнстера, давайте не будем терять голову! Эта история о трех тысячах вооруженных людей не заслуживает никакого доверия.

— Заткнись, их видели у стен города!

— Да, да, тот, кто прибыл из Анмарша. Они идут сюда.

Бургомистр не смущается. Он качает головой и пытается успокоить всех своим ангельским видом.

— Главное — хранить спокойствие: мы пошлем кого-нибудь проверить.

Все в толпе обмениваются недоверчивыми взглядами.

— Идет ли сюда войско или нет, но епископ фон Вальдек лично дал мне гарантии, что не нарушит муниципальных привилегий. Мюнстер останется свободным, вольным городом. Он лично обещает это. Мы докажем им, что не потеряли головы — в такой момент нужно действовать ответственно! Мюнстер должен доказать, что по-прежнему живет в соответствии с древними традициями гражданского единства. Во время, когда все сопредельные территории охвачены безумными войнами и бунтами, Мюнстер обязан остаться образцом, как…

Снежок попадает ему прямо в лицо. Бургомистр обрушивается на подоконник, раздавленный лавиной оскорблений. Кто-то из советников помогает ему подняться на ноги. Кровь капает из рассеченного подбородка: чего-то не спрячешь даже под снегом.

Во всем Мюнстере остался только один человек с подобными взглядами.

Тильбек ретируется, сопровождаемый разъяренными криками:

— Продажная шкура! Он продался!

— Тильбек, дешевая ты шлюха, ты и все твои друзья-лютеране!

— А чего же, мать вашу, вы хотели? Если бы вам не были так любезны проклятые анабаптисты, фон Вальдек не поднял бы руки против города.

— Ублюдки, мы знаем, что вы заодно с епископом!

Кто-то начинает толкаться. Наносятся первые удары — в воздухе мелькают палки. Редекер по-прежнему в одиночестве. Его противников трое, все прекрасно сложены. Но они не представляют, с кем связались. Самый жирный метит ему кулаком в лицо, Редекер нагибается, удар скользит по уху, Редекер отскакивает и направляет кулак противнику между ног: лютеранин сгибается пополам — яйца у горла. Затем удар ногой в нос, а двое других уже крепко держат Редекера, который брыкается, как бешеный мул. Жирный бьет его в живот. Я не даю толстяку времени, чтобы повторить маневр: удар двумя руками по шее. Когда он оборачивается, я обрушиваю град ударов ему в нос. Он валится на свой зад. Я разворачиваюсь, Редекер освободился от объятий двух других. Спиной к спине мы защищаемся от нападения.

— Кому пришла в голову история о трех тысячах рыцарей?

Он плюет во врага, пихая меня локтем:

— Кто тебе сказал, что это рыцари?

Я едва сдерживаю взрыв смеха, пока мы расправляемся каждый со своим противником. Но драка уже стала всеобщей, и нас сметают. Из-за собора появляется отряд — человек пятьдесят ткачей из прихода Святого Эгидия, поднятых проповедью Ротманна. Лютеране моментально оказываются на противоположной стороне площади.

Редекер, еще больший сукин сын, чем обычно, смотрит на меня с издевательской усмешкой:

— Все же это лучше, чем кавалерия!

— Согласен, но что нам теперь делать?

С рыночной площади звучат колокола собора Святого Ламберта. Как призыв.

— В собор Святого Ламберта, в собор Святого Ламберта!

Мы бежим к рыночной площади и заполняем скамьи под недоуменными взглядами торговцев.

— Епископ вот-вот войдет в город!

— Три тысячи наемников!

— Бургомистр и лютеране в сговоре с фон Вальдеком!

В рядах между лотков самые обычные инструменты и орудия труда становятся оружием. Молоты, топоры, пращи, заступы, лопаты, ножи. В мгновение ока сами лотки превращаются в баррикады, блокирующие подходы к площади. Кто-то вытащил из Святого Ламберта скамейки, чтобы укрепить импровизированные стены.