Экран погас и одновременно с ним дверь, за которой скрылись Чан и Джек, открылась. Вот только вошли четыре накаченных мужчины в черных костюмах.

— Вас приказано вывести из здания, — сказал самый здоровый.

— Вы что шутите? Я понимаю смешно, но не до такой…

— Пойдете сами, или вас вывести?

— Эй, Джек твою мать! Это не смешно!

Мужчины сделали шаг вперед.

— У меня контракт вашу мать!

— Твой контракт аннулирован, — сказал мужчина и ударил Кима по лицу.

Проснулся переговорщик на маленькой лавочке в каком-то парке. Сначала он не понял, что случилось и где он и вообще…. Но тут, в черепной коробке словно разбилась бутылка с воспоминаниями. Толстая рожа, какой-то бред про аннулированные карточки и накладную. И наконец, кулак с перстнем на безымянном пальце. Он даже запомнил гравировку: "С". Ким встал и ощупал карманы. Бумажник на месте, сотовый на месте. Поискал в телефонной книге номер Джека, но ничего не нашел. Странно. Если бы хотели чтобы он не звонил, могли просто украсть телефон. В голове всплыло: "Ты потратишь все на телефонные разговоры, но не сможешь дозвониться даже до собственной любовницы". Ким нашел ее номер, нажал на вызов. Занято. Еще одно предложение: "Вернее, было сто пятьдесят тысяч долларов". Как по заказу, неподалеку нашелся банкомат. На карте осталось ровно семь долларов. Ким еще с десяток раз попытался позвонить Лизи — она то не брала трубку, то говорила с кем-то еще. Он смог дозвониться до своего банка, до страхового агента и даже позвонил соседу в Филадельфию, чтобы тот проверил его почтовый ящик. Потом пошел в бар, анализировать ситуацию. Туда ему позвонила Лизи.

К утру, полиция Гонконга нашла тело переговорщика в дешевой гостинице, с перерезанными венами. Счет его телефона опустел, а на зеркале Ким собственной кровью вывел: "7 толстых ткачей".

Марит

Солнце радовалось тому, что может освятить такое красивое здание. Что в нем красивого? Ну вот, хотя бы форма. Простая, и оттого прекрасная. Четырехугольное здание с куполом наверху. Старая православная церковь. Правда еще тридцать лет назад, солнце и не обратило бы внимания на этот дом, но с каждым годом он восстанавливался, обрастал разрушенными деталями и возвращал былое величие. Сотни узоров на белоснежной поверхности, снова воспроизвели житие святых и великомучеников, на внешних сводах храма залетали ангелы, а купол засиял червонным золотом. Раньше полноту картины довершал крест, но нынешний хозяин церкви молился другому богу. Солнце встает на востоке и пока у него не самый большой гол обзора. Оно не видит маленькую трубу, торчащую из западной стены. А к вечеру, солнце настолько устает, что не обращает на это внимание. Труба уродует превосходную упорядоченность древнего храма, и оттуда никогда не прекращает валить сизый дым. Хоть летом, хоть зимой, кто-то растапливает печь внутри церкви.

Молодой монах в черной рясе шел к зданию. В руках у него странный четырехугольный сверток — в нем бумаги сложенные пачками. Сверток тяжел, а монах обессилен постами и воздержанием, так что несет ношу с трудом. Иногда останавливается, кладет ее, потом поднимает и движется дальше. Но на лице, то и дело распускается улыбка — ему нравится цель, ради которой он несет сверток.

Церквушка стоит далеко от монастыря и живет здесь его благодетель, или как сейчас принято говорить — спонсор. Благодаря нему монастырь вырос из ничего. Правда он занял под жилье старую церковь, но взамен построил монастырь, отреставрировал часовню и теперь всего в трех километрах отсюда, сотни людей получили возможность молиться Господу нашему, познавать истину в смирении и добровольном обете. А еще в его доме творятся настоящие чудеса…

Подойдя к церкви, монах постучал.

— Войди, — услышал он, из-за старой деревянной двери.

— Я приветствую вас брат Марит, ой простите, я не знал что у вас гости. Это ваш брат?

Войдя, монах увидел двух мужчин, похожих друг на друга как капли воды. Большие такие капли воды, общим весом не меньше полутоны. Да брат Марит не следит за весом, и наверняка не соблюдает пост. А второй хоть и похож, но только на первый взгляд. Одежда другая — на нем черная сутана и крест на груди. На голове красная шапочка. Господи всемогущий, к брату Мариту пришел католический кардинал!

— Не волнуйся, — сказал Марит. — Это мой гость, кардинал Колтран. Он сегодня приехал из Ватикана, и погостит у меня какое-то время.

— Привет, — пробурчал кардинал. На сутану Колтрана ушло не меньше пары аршинов ткани и, наверное, пост для него, вещь тоже сугубо теоретическая.

— Здравствуйте.

— А разве тебе не положено обращаться ко мне Ваше Святейшество?

— Боюсь, мы принадлежим к разным верам.

— К конфессиям. Мы оба верим в Иисуса Христа, Господа нашего и служим ему по мере наших скромных сил… впрочем, ты не та фигура, ради которой надо распинаться. Делай что должен, а то мы замерзли.

Монах невнятно кивнул, и потащил тюк к печке. Разрывая толстый полиэтилен, он еще раз подивился обстановке в церкви. Снаружи она ничем не отличалась от старинной, разве что труба и отсутствие креста, а так то же самое. Но внутри все иначе. Ни иконостаса, ни собственно икон, напротив, все высокотехнологично. Три компьютера, и на улице стоит большая спутниковая антенна. Помещение одно, но кровати нет — брат Марит или вообще не почивает, или спит в огромном кресле, что призвано поддерживать его богатые телеса. Еще есть стол, заваленный бумагами и шкаф с сотнями книг. В углу, вещь уж совсем кощунственная — холодильник. И печка наподобие "буржуйки", возле западной стены. И именно печку должен топить монах.

Красивой бронзовой кочергой, он открыл дверку и увидел, что последняя партия уже сгорела. Он подкинул новую стопку, а сам полез в поддувало, чтобы вынуть пепел. Его, раз в неделю, настоятель лично развевает с вершины колокольни. Печка разгорелась быстро, что и немудрено — и обычная бумага горит отлично, а деньги, как оказалось, еще лучше. Монах, с легким злорадством, кидал в печь доллары тысячными купюрами, пятисотки евро, сотни фунтов, пятитысячные рублей и прочее и прочее. Последними полетели Йены. Печь загудела, заполнившись деньгами, как кошелек Рокфеллера, но в тюке осталось еще достаточно. Монах взял пакет с пеплом, поднялся с колен и посмотрел на двух толстых мужчин.

— Вам еще что-нибудь нужно брат Марит?

— Когда приедет грузовик с едой?

— Завтра.

— Хорошо. Свободен.

Монах поклонился и вышел, оставив толстую парочку, наедине.

— Мне кажется, это позерство, — сказал Кольт.

— Быть может и так, — согласился Марит.

— А сколько из них не фальшивые?

— Не больше трети.

Кольт подошел к печке, открыл дверку и усмехнулся. Купюры сворачивались в маленькие рулончики, но пока еще можно определить наминал.

— Что нам ожидать в будущем? — поинтересовался кардинал, выпрямляясь.

Марит поморщился. Он не любил этот вопрос, как не нравилось ему и свое направление. До него им занимался Шалит, но на правах старшего, предпочел более интеллектуальную среду. Теперь, вместо приятного времяпрепровождения, Марит должен сидеть в глухомани и единственное развлечение — вот эта самая маленькая печь.

— Интерактивные деньги, — сказал он.

— Но это старо, неужели ты ничего не придумал?

— Старо или нет, тебя не касается! — взорвался Марит. — Мне хватило и вашего фортеля с кризисом!

— Зато теперь Китай потеснит Америку.

— Да и плевать! Дался вам этот Китай? Заваривая такую кашу, мы отвлекаемся от главного. Меняем осла на ослицу, которая еще наплодит нам проблем. Вы обвиняете меня в том, что я не придумал ничего нового, но смысл изобретать велосипед, если до цели можно дойти пешком? А что, допустим, ты сделал? Показал десяток святош-педофилов и все! А Вольт? А ведь у него одно из самых ответственных направлений. Я не говорю уж о Гнолте и Фарите. У этих вообще пусто!