События 1812 года на Кавказе, в особенности восстания в Кахетии, Южной и Восточной Осетии, заставили Петербург более плотно заняться проблемами прифронтовых районов Закавказья. Еще летом 1811 года, когда политическое напряжение в Грузии и Южной Осетии достигло заметного накала, Александр I был вынужден отозвать из Тифлиса генерала Тормасова и вместо него главнокомандующим и главноуправляющим направить в Грузию Ф.О. Паулуччи, итальянца по национальности. От нового командующего требовали кардинальных мер, направленных на серьезные перемены в Закавказье. Ожидалось, что успешные военные действия на русско-турецком фронте приблизят заключение мира с Турцией и это во многом будет способствовать упрочению позиции России в Грузии. Однако последующие события в Закавказье, развивавшиеся в 1812 году, показали, что их преобладающая зависимость – от внутренних социальных процессов, протекавших в Грузии, и меньшая – от внешнеполитических. Это особенно стало очевидным после заключения весной 1812 года Бухарестского мирного договора с Турцией. Несмотря на то, что победное окончание для России войны с Портой принесло Грузии важнейшее событие в ее истории – воссоединение Западной Грузии с Восточной – то, чего не удавалось осуществить самой Грузии на протяжении 450 лет, – именно той весной 1812 года восстание в Кахетии под руководством царевичей и грузинской фронды набирало силу и ставило вопрос об отторжении Грузии от России. За бурными событиями, происходившими в Кахетии, в Грузии не заметили, что из двух небольших феодальных княжеств Россия на протяжении немногим более десяти лет создала территориально самую крупную на Кавказе страну. Главные политические силы, состоявшие из грузинской знати, были сосредоточены на восстании в Кахетии; каждая из них ожидала возможности извлечь из крестьянского восстания свои собственные, узкофеодальные выгоды. В этом был феномен грузинской правящей элиты, которой подлинные интересы страны нередко казались журавлем в небе и которая предпочитала иметь синицу в руке.

Осенью 1812 года российскому командованию удалось подавить восстание в Восточной Осетии, открыть по ней движение транспортов в Закавказье. Повстанцы этой части Осетии принесли «присягу верности» России. Примерно по этому сценарию завершилось и восстание в Кахетии. На последнем его этапе грузинское крестьянство отвернулось от феодальной фронды и царевичей, вносивших в ряды восставших организованность и антироссийскую направленность.

Более сложным для Петербурга оказался югоосетинский политический узел. Его разрешением был вынужден заняться сам Александр I. В адрес императора поступали заявления архиепископа Досифея, лидера азнаурской грузинской феодальной группировки, ставившего вопрос о незаконности предоставления князьям Эристави феодальных владений в Южной Осетии; азнаурская группировка все еще надеялась, что, вытеснив представителей Эристави из Южной Осетии, она поделит между собой освободившиеся владения. Петербург запросил мнение маркиза Паулуччи по поводу ходатайств грузинского архиепископа Досифея. Это было сделано еще в 1812 году, в пору разгара повстанческого движения в Южной Осетии. Однако главнокомандующий, возможно под давлением тавадов, воздержался от ответа. Не исключено было и другое – уже летом 1812 года генералу Паулуччи предстояло покинуть Кавказ и он мог не успеть вникнуть в суть югоосетинской проблемы или же в характер борьбы азнаурских феодалов с тавадскими. Сменивший итальянского маркиза русский генерал Н.Ф. Ртищев столкнулся в Грузии с вопросом о политическом положении Южной Осетии как с одним из самых острых. Сложность его после 1812 года заключалась не только в непримиримой борьбе Осетии с грузинскими тавадами, но и в далеко зашедшем противоборстве за овладение Южной Осетией, продолжавшемся между двумя грузинскими феодальными партиями. В своих ходатайствах, обращенных к российским властям, архиепископ Досифей серьезно усилил свою позицию, сославшись на то, что осетинская духовная комиссия, которой он руководил, не может приступить к работе, поскольку из-за произвола, чинимого князьями Эристави в Южной Осетии, осетины отказываются принимать христианство. Александр I, занятый в 1814 году Венским конгрессом, свое кратковременное пребывание в Петербурге посвятил решению проблемы Южной Осетии. Он поручил князю А.Н. Голицыну, обер-прокурору Синода, «лично объясниться» по Южной Осетии, в частности по поводу феодальных прав в ней грузинских князей, с находившимися в то время в Петербурге генералами Тормасовым и Паулуччи – бывшими командующими на Кавказе. Подобное поручение Голицыну, с которым Александр I дружил с детства, явно свидетельствовало об изменившейся позиции императора, в свое время предоставившего князьям Эристави и Мачабели феодальные владения в Южной Осетии. Обер-прокурор Синода беседовал с Тормасовым и Паулуччи «порознь». Несмотря на это, оба сошлись на том, что Эристави безосновательно добивались в Южной Осетии феодального права владения осетинскими селами. Бывшие командующие на Кавказе также разделяли предложение архиепископа Досифея о лишении Эристави владельческих прав на осетинское крестьянство и в виде компенсации о назначении им государственного пансиона в размере 10 тысяч рублей серебром. А.Н. Голицын согласился с мнением генералов Тормасова и Паулуччи и доложил об итогах своих бесед Александру I. Император, в свою очередь, проконсультировался с главнокомандующим на Кавказе генералом Ртищевым и на имя последнего 31 августа 1814 года, перед самым отъездом на Венский конгресс, направил свой рескрипт по поводу Южной Осетии – монаршее письмо в Тифлис. В нем Александр I предписывал главнокомандующему лишить грузинских феодалов Эристави владельческих прав в Южной Осетии, а имения и населенные пункты, кои ранее были им пожалованы монархом, передать в государственную собственность. Одновременно князьям назначалось вознаграждение «по десяти тысяч рублей серебром в год потомственно». При этом император подчеркивал, что сумма компенсации превышала доход, который Эристави получали от повинностей в Южной Осетии. Что касается другой (азнаурской) группы феодалов, ранее являвшихся чиновниками грузинских царей и на этом основании претендовавших на владения в Южной Осетии, то Александр I отказал им в их владельческих притязаниях. Император поручил генералу Ртищеву рассмотреть заявления архиепископа Досифея и обсудить вопрос о присвоении воинских званий и назначении жалованья Николаю, Глаху, Гаврилу Пицхалауровым, Зурабу Пурцеладзе и Иораму Черкезишвили – претендентам на феодальные владения в Южной Осетии; считалось, что монаршего поощрения воинскими званиями и жалованьем достаточно, чтобы удовлетворить феодальные притязания азнаурской партии. Архиепископ Досифей мог быть доволен не только этим, но и организацией Осетинской духовной комиссии, которая ему же вверялась; членами этой комиссии становились также феодалы, входившие в азнаурскую группировку.

Решения Александра I, принятые им в конце лета 1814 года по поводу Южной Осетии, были восприняты грузинской тавадской верхушкой крайне отрицательно. Особое недовольство выражали Эристави; денежное вознаграждение взамен феодальных владений, в какой бы мере сумма его ни восполняла им доходы от повинностей, налагавшихся на крестьян, не устраивала феодалов. Бесконтрольный произвол феодалов, ничем не ограниченная власть над осетинским населением и реализация сложившихся среди тавадов деспотических принципов господства над людьми, без чего феодал не мог рассматриваться как феодал, тем более – князь как князь, были не менее, чем доходы, важны для грузинской знати в ее притязаниях на феодальные привилегии. Решение Александра I о передаче бывших феодальных владений в Южной Осетии в государственную собственность, несмотря на его юридическую обоснованность, расходилось с той идеологической обстановкой, ориентировавшей грузинскую знать на феодальные притязания. В сущности, император всего лишь отстранял князей Эристави от феодальной собственности, увеличивая им при этом размеры крестьянских повинностей, поступавших в доход тем же князьям; выплаты десяти тысяч рублей серебром в год, назначенные Александром I для Эристави, согласно рескрипту императора, «производились из общих грузинских доходов», другими словами – из тех же осетинских сел, повинности которых отныне должны были поступать в казну. Казалось, удобная для Эриставских князей система получения доходов, при которой хлопоты по сбору повинностей брало на себя государство, вызвала у феодалов глубокий протест. Иначе повели себя осетинские села Южной Осетии. Их не пугало увеличение повинностей, вызванное решениями Александра I, напротив, они проявили инициативу и «безропотно» внесли «подати в казну». Ананурский земский исправник не знал, как поступить с «казенным взносом», собранным осетинским населением, поскольку не имел еще официальных поручений в связи с императорским рескриптом.