* * *

На сливе дамбы Гудзон-Адовы Врата устроили бес­платную общественную купальню. Пресная вода, на­гревшаяся после системы охлаждения реактора. Чуток радиоактивная, ну да какого черта! Опсдень! Поживи всласть, дотронься до земли на удачу, и пошло оно все!..

Огромный водосток кишел голыми, раскрасневши­мися от жара телами, пузырящимися мыльной пеной, ныряющими, выпрыгивающими, как дельфины; в еди-

ную рапсодию сливались хохот, вопли, бульканье и фырканье.

— Рано или поздно должна появиться утопленни­ца, — шепнул стоявший рядом с Шимой мужчина. — Неважно, сама по себе или ей помогут. Так что я не теряю надежды. Опс благослови.

— Опс благослови, — ответил Шима, обозревая не­знакомца.

Зрелище ему представилось поразительное: высо­кий, лицом и фигурой угловатый, как Линкольн, замет­но пегий. Волосы белые, как у альбиноса, борода черная, глаза красные, а на коже беспорядочно чередовались белые и черные участки.

— Я гаплоид, — механически уронил незнакомец, словно непроизвольное вздрагивание Шимы было чем- то тысячекратно встречавшимся. — Хромосомы только от одного из родителей.

— Но вы альбинос, кажется, или что-то вроде? — заинтересовался Шима.

— Альбинос-гаплоид, — безучастно откликнулся незнакомец. — Остановимся на этом, доктор. Не надо исследований.

— Как? Что? Вы сказали «доктор»?.. Неужели вы?..

— Да, разумеется. А вы, кажется, ничего не помни­те. Можно узнать, чем вы так наширялись тогда?

— Прометий. РтНг — гидрид прометия.

— Никогда не слышал. Надо будет запомнить. Так вот что, доктор, если одна из них утонет, — неважно, помогу я ей в этом или нет, — будьте так любезны, не вмешивайтесь. Никакой попытки оживления. Никакого искусственного дыхания. Если понадобится дыхание «рот в рот», то я проведу его на свой манер.

— Господи, меня от вас тошнит!

— Не черните то, чего не пробовали.

— Да, Боже мой, я бы раньше умер!

— Извините, я не тащусь от мальчиков.

Шима сделал глубокий вдох.

— Нет-нет, простите меня. Я очень, очень сожа­лею. Извините, что я потерял голову. Я пришел вовсе не для того, чтобы спорить или ссориться с кем-то, и уж безусловно не мне осуждать чьи-то моральные уста­новки. Умоляю вас простить меня.

— Вы хорошо это сказали.

— Поэтому, если позволите...

— А куда вы направляетесь?

— Пытаюсь увидеться с управляющим плотиной.

— Ах вот как? В самом деле?

— Да-да. Извините, вы случайно не знаете, где я могу его (или ее?) разыскать?

— Я чем-то вам обязан?

— Нет, я ваш должник.

— Мило сказано. Управляющий плотиной — гос­подин Лафферти.

— Благодарю вас! А где я могу увидеть господина Лафферти?

— Здесь. Я — Лафферти.

Шима снова утратил душевное равновесие. Он без­звучно разинул рот, потом выдавил:

— Но... но... но...

— Но как? — усмехнулся Лафферти. — Просто. Одаренность. Усердный труд. И тот простенький факт, что я унаследовал пятьдесят один процент акций пло­тины Гудзон-Адовы Врата.

— Очень похоже на Ильдефонсу, — пробормотал Шима.

— Так ли уж надо ее впутывать к нашему fete[62], доктор?

— Простите меня еще раз. Снова приношу извине­ния. Я сегодня дурак дураком.

— Принимаю без оговорок.

— Господин Лафферти...

— Нудник, Опс благослови.

— Нудник. Благодарю. Опс благослови. Я... Я хотел бы попросить об одолжении управляющего ГАВ...

— Просите.

— Я нуждаюсь в совершенно необычном месте для постановки необычного сенсорного эксперимента. Ме­сто это должно быть полностью экранировано от зри­тельных и звуковых воздействий. Я надеялся, что поме­щения глубоко под плотиной...

— Ничуть, — оборвал его Лафферти. — Если бы вы не захлопотались там внизу со своими дурацкими пе­тардами, то заметили бы, что там внизу постоянно слы­шен гул и плеск воды. Кстати о воде — очаровательная девочка погружается уже в третий раз. Она явно нуж­дается в моей нежной опеке. Извините меня.

Шима был не в состоянии отвечать.

Некрофил-знаменитость одарил его улыбкой.

— Мы на досуге еще обсудим, как вы натравили на меня субадара Индъдни. — Он бросился в водосброс, выкликая: — Силен как ястреб! Стремителен как кор­шун! Вперед! Во славу некро-культуры!

* * *

Татуировочный салон Джанни Ики — это вам не какая-то дыра. Предприятие напоминало клинику. Сте­ны громадной приемной увешаны плакатами; по сторо­нам — двери, ведущие в десяток отделений с десятком суетящихся операторов. Дело было поставлено на по­ток. Если, к примеру, пижон из Гили захотел бы высоко ценившуюся (и весьма дорогую) татуированную кобру, то в первом кабинете ему контуром наносили рисунок змеи вокруг талии; в следующем — прорисовывали де­тали; в третьем — раскрашивали, а в четвертом — изо­бражали голову с оскаленной ядовитой пастью, предва­рительно со всем почтением и тактом вызвав эрекцию. Дама, пожелавшая, чтобы ее labia majora[63] превратили в веки зазывно подмигивающего глаза, подвергалась на этой поточной линии такому же почтительному и так­тичному обращению.

Но сегодня, в первый день праздника Опс, салон не работал как обычно — в нем гуляли нищие. Джанни Ики занимался не только декоративной или эротической та­туировкой — ему прекрасно удавались разные увечья: синяки, ушибы, свежие шрамы, разверстые раны и зло­качественные поражения кожи — для вороватых «жертв» транспортных происшествий, попрошаек-вы-

могателей и всякого разного отребья. Потому-то его клиника и служила неафишируемым клубом професси­ональных мошенников Гили.

Когда Гретхен Нунн вошла в приемную, она застала там развеселую пляску протезов. Вопили синтезаторы. Попрошайки-калеки сняли свои искусственные руки, ноги, ладони, ступни, даже полшеи. Они сидели круж­ком, манипулируя крошечными системами управле­ния, и покатывались со смеху, глядя, как их отсоединен­ные протезы скакали и вертелись, подчиняясь радио­командам. Ноги самостоятельно притоптывали, взбры­кивали и отбивали чечетку. Отсоединенные руки пере­плетались с другими такими же, изображая протезную кадриль.

А некоторым хозяевам удавалось так ловко управ­лять своими искусственными кистями рук, что у них пальцы изображали вереницу исполняющих канкан — как в варьете.

Добродушный коренастый (что вдоль, что поперек) толстяк, совершенно голый, если не считать покрывав­ших его с головы до пят татуировок, подошел к Гретхен, расплываясь в приветственной улыбке.

— Buon giorno[64]. Опс благослови. Никогда, думал я, mai[65] вы не вернетесь сюда.

— Опс благослови, — отозвалась Гретхен. — Вы... Вы, должно быть, и есть господин Ики?

— Si, Джанни. Вы прошлой ночью были pazza[66], а? Слишком много винца?

— Я пришла извиниться и возместить урон, Джанни.

— Извиниться? Grazie. Очень gentile. Grazie[67]. Но что возмещать? За что? Шутка, верно? Molto cattiva[68], но всего только шутка. Вы пришли — вот и мой праздник в честь Опс. Этого достаточно,

— Но я должна что-нибудь для вас сделать!

— Должна, да? Так-так. — Джанни задумался, по­том расплылся в еще более щедрой улыбке. — Bene[69]! Вы потянцуете с нами.

Гретхен ошарашенно воззрилась на него. Он отве­тил на ее вопрошающий взгляд, кивнув в сторону тан­цоров.

— Выбирайте себе партнера, gentile signorina[70].

Не в ее характере было испугаться или заколебать­ся. Гретхен шагнула в круг, одним взглядом оценила пляску протезов и похлопала по плечу протез плеча и руки.

— Зигфрид, — обратился Джанни к трем четвер­тям нищего. — La signora приглашает тебя на вальс.