…На всякий случай перед тем, как вызвать 'скорую' к больному с предположительным диагнозом 'шизофрения', я решил выудить из Гарика всю информацию, какую только удастся: отчасти – просто из любопытства, отчасти – для того, чтобы всё-таки определиться, кто из нас больше претендует на роль пациента известной в городе больницы за высоким каменным забором… То, что я в этот день услышал, действительно походило на бред сумасшедшего – однако бред этот в моей голове постепенно складывался во вполне связный рассказ… Думаю, что не стоит его здесь приводить – по сути дела, это был бы просто краткий пересказ самой книги; замечу лишь, что не верил ни одному слову честнейшего из своих знакомых ни в тот день, когда он уговаривал меня перечитать его дневники и прослушать записи, умоляя начать работу над книгой; ни – когда, уже начав работу, 'перелопатил весь полученный материал'; пожалуй, не могу поверить до конца и сейчас. Впрочем, если быть до конца логичным, то придётся признать, что у меня нет другого выхода, кроме как всё же поверить – ибо, во-первых, ни разу в жизни ни мне, ни кому-либо из известных мне людей не приходилось уличать Гарика во лжи, а во-вторых – извините, зачем ему всё это надо? От своей доли гонорара он заранее отказался, заявив, что для него несоизмеримо важнее, чтобы с этой историей ознакомилось как можно больше людей; меня же слёзно умолял заняться этой работой, заявляя, что 'выход в свет этой книги' считает теперь делом всей своей жизни… На мои робкие попытки отбрыкаться от его проблем, аргументируя это тем, что я ведь в жизни ещё вообще никогда ничего не писал, он заявил, что мне, дескать, недаром выдали в школе похвальный лист по языку и литературе – он-де читал мои сочинения и восхищался ими… Я пытался убедить его, что 'читабельная' книга – это не школьное сочинение, и нет никакой гарантии, что результат моих ночных бдений вообще сможет кого-либо заинтересовать… Он не слышал моих возражений, повторяя, как в бреду:

– Кроме тебя, Анри, никто этого не сделает… Ты один способен понять всё это и показать людям…

– Послушай, Гарик, а ты не пробовал подсунуть это кому-нибудь из маститых писателей, имеющих имя – чтобы их книги покупали, опыт – чтобы эти книги возможно было прочесть, время – чтобы всё это,- я показал на его пакет,- изучить и связи – чтобы суметь это издать?

– Послушай, Анри,- вдруг парировал он, и мне показалось, что в его словах впервые за сегодняшний день появился здравый смысл,- теперь ты знаешь всё… так скажи: есть ли в мире такой человек, который, приди я сейчас к нему с подобным рассказом, сочтёт меня нормальным?

– Не думаю,- вынужден был согласиться я.

– Так ты что – хочешь упрятать меня в психушку?- Подвёл черту Гарик, и, поскольку на этот его последний аргумент мне уже нечем было возразить, я вынужден был согласиться. Признаться, в тот момент я не думал, что действительно буду этим заниматься – мне просто хотелось как-то закончить затянувшийся почти до вечера разговор. Я уже представлял, как буду выкручиваться, глядя в честные глаза Гарика, да придумывать причины, снова 'помешавшие' мне заняться книгой… Собственно, окончательно сломала моё сопротивление Nathalie: после того, как истекло два дня и она перестала дуться, решив, что я уже достаточно наказан, ей пришла в голову мысль поинтересоваться: что же, собственно, заставило Гарика 'нарушить правила хорошего тона', а меня – оставить без внимания (подумать только – на целый день!) стайку хорошеньких девушек, среди которых она сама занимала отнюдь не последнее место… Примерно через неделю, которую она провела то в наушниках, то – листая страницы Гариковых рукописей, она вдруг подошла ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза – в упор – твёрдо произнесла:

– Эврика!

– Что – 'Эврика'?- Поинтересовался я; на что она, не отводя глаз и не меняя уверенно-торжественного выражения лица, заявила:

– Я поняла, почему пришёл Гарик.

– И?

– И почему ты с ним просидел целый день.

– Ну и?

– Ты должен это сделать, Анри…

…И я сдался! Прости меня, читатель, что выношу на суд твой своё несовершенное творенье – к этому меня вынудили стенания старого друга и глаза любимой женщины… Оставь меня в покое, маститый критик – ибо я открыто признаю, что не умею писать и не знаю 'законов жанра'; но ведь я и не собираюсь впредь отбирать хлеб у твоих постоянных клиентов, которые обеспечивают тебя работой… Не суди меня строго, издатель, что я не могу даже толком определить жанр этого произведения, ибо – как я могу сделать то, что, быть может, затрудняешься сделать ты сам? И да простит меня всевышний, если я сделал что не так – ибо знает он, что я того не хотел… Я просто написал изложение, как делал это в четвёртом классе средней школы; только 'первоисточником' послужили не строки, написанные классиком, а разрознённые записки и записи, произведённые на свет Божий моим другом Гариком, которые я больше года пытался собрать и систематизировать, а потом соединить в едином повествовании – стараясь, с одной стороны, не исказить смысл услышанного и прочитанного, а с другой – привести его к виду, в котором хотя бы сам мог бы без особого напряжения всё это прочесть… Некоторые эпизоды были описаны ясно и подробно – их изложение не составляло труда; иные же были описаны так, что приходилось часами копаться с Гариком в остатках его воспоминаний, чтобы добиться сколько-нибудь последовательного изложения событий… Немало было и вещей, которые он рассказывал просто по памяти, а я, записав его отрывистое бормотание на магнитофон, пытался бессонными ночами приводить услышанное в удобоваримый вид… Чтобы не утруждать читателя бесконечными 'Гарик сказал…' или 'Гарик подумал, что…', я счёл возможным изложить всё 'от первого лица' – так, как были написаны эти дневники и заметки; так что – теперь, устроившись поудобнее вечерком у камина, Вы можете представить, что слышите эту историю от самого Гарика, заглянувшего к Вам 'на огонёк'…

Собственно, я сказал всё, что хотел, и готов приступить к изложению 'невероятной истории, случившейся с моим другом Гариком'. Итак, теперь – прямо со следующей страницы – начинается Глава 1, в которой и повествуется о том, как всё это началось…

Глава 1: Клира.

Однажды, ясным январским утром, я в приподнятом настроении двигался по скрипучему снегу в лаборатории Алекса – судя по его утреннему звонку, он, наконец, напоролся на то, что мы упорно искали ещё с прошлой весны. Тема там была такая… экзотическая: чтобы что-то найти, надо было просто тупо всё перепробовать… Ну, мы и поделили эту дурную работу на двоих, чтобы ускорить процесс. В этой ситуации найдёт тот, кому просто повезёт. А если перепробуем всё и не найдём – тогда каждый начнёт перепроверять действия другого. Может, такой способ и не слишком тешит самолюбие участников, но зато дурной работы поубавилось вдвое. И вот – сегодня Алекс звонит мне домой и заговорщицким шёпотом предлагает зайти. Похоже, что он 'взял лису за хвост', а вот 'вытащить из норы' не получается. 'Ничего,- думал я,- вдвоём как-нибудь вытянем…'. Всё-таки почти год впустую – слишком сложно: уже и энтузиазм начал иссякать… А без этого самого энтузиазма в нашем деле… Да что там – в любом, почитай, деле… М-да…

Алекса на месте не оказалось. Девочки сказали, что будет часа через два. Поскольку ничего вразумительного они мне сообщить не могли, мне ничего не оставалось, как ждать. Сидеть на месте не хотелось. Прислушиваться к разговорам о том, кто кому чего не так сказал или где какое нижнее бельё продают – скучно… Я вышел на улицу. Градусов десять. Снег искрится на солнце. Ветра нет. Скованная льдом и присыпанная свежим снегом река блестит, как наряд Снегурочки. Я невольно удивился сравнению: почему именно 'наряд Снегурочки'? А Бог его знает… Надо где-то протянуть эти два часа. На морозе? Я поёжился… Кстати подвернулся кинотеатр. Я посмотрел на часы: только что начался сеанс. В полупустом зале вполне можно было подремать и подумать о своём. Так мне казалось…