— Давай-ка уходить, — предложил я, оглядываясь по сторонам и ощущая приближения своих сородичей, — я обещал твоей матери, что ты выживешь, и собираюсь выполнить обещанное.

Я попытался сдвинуть его в сторону, но он упрямо стоял на своём месте, крепко уткнувшись худенькими и узловатыми, словно бы вросшими в землю, ножками. Тогда я подхватил его на руки. Да, не знаю, как для жеребёнка, но для меня он весил слишком уж тяжело. И это был не единственный сюрприз, которым он меня огорошил.

Неожиданно выкрутив переднюю ногу под немыслимым для лошади углом, он вдруг полосонул меня по голой груди когтями. И вполне естественно, что после этого я его выронил. Откуда у жеребёнка острые когти, скажите мне на милость? Лично сам я ответить на этот вопрос не мог. Как не мог и ошибиться в том, что именно произошло. На моей груди вполне явственно проступала багровеющая в темноте полоса из крошечных медленно скапливающихся капелек крови.

— Ладно, с этим потом разберёмся, поганец, — недовольно пробурчал я, — а пока что мне надо спасать твою шкуру, да и свою, кстати, тоже вполне возможно.

Я перекинул через шею, позабытый было мешок, если бы не эта злосчастная царапина, я бы и вовсе оставил его рядом с телом этой необычной лошадки. Затем снова поднял на руки этого несмышлёныша, постаравшись ухватить его таким образом, чтобы не получить новых травм и скрылся за кустами как раз в тот момент, когда с противоположной стороны выскочили первые из моих собратьев, явившиеся на зов природы.

Я почувствовал, как кто-то из них ринулся в мою сторону, но кто-то другой более властный остановил тех смельчаков и они, недовольно ворча, вернулись в стаю. Я перевёл дух. Осознание произошедшего непрошенной волной сразу же ударило в мозг. Нас не тронут!

С только что покинутого нами места, раздалось громкое чавканье, хруст костей, недовольное ворчание, когда старшие представители волчьей иерархии шумно делили рваные куски кобыльей плоти, но с этим я уже ничего не мог поделать. Такова жизнь! В нашей жизни кто-то всё время кого-то ест, это закон природы. Те, кого едят, возможно, не совсем с ним согласны, но, те, кто ими потчует их мнения особо и не испрашивают….

Единственное, что я мог сделать для той чёрной лошадки, от которой на данный момент, вероятнее всего, остались уже одни кости, да и то изрядно потрёпанные острыми зубами, так это спасти её пока ещё живого сына, за жизнь которого она так пеклась, чем я, собственно говоря, сейчас и занимался.

Поняв, что волки нас преследовать не станут, я всё же расслабляться не спешил. Во-первых, вдруг кто-то из стаи передумает и решит ослушаться вожака, а во-вторых, мне и самому хотелось как можно скорее попасть домой, бабка Травка должно быть уже вся извелась, а мне и самому сейчас было далеко невесело. Руки тянули от непривычной тяжести, ноги подгибались от усталости, в голове бил колокол, церковный или не церковный уж и не знаю даже, глаза то и дело закрывались, а на душе было пакостно, как никогда. Вот уж не думал, что когда-нибудь столь сильно буду сожалеть о смерти совсем незнакомой мне животины, родичами которой тысячелетиями питаются мои собратья с одной, а возможно и с другой стороны и потомков которой когда-нибудь отведаю, возможно, и я сам. Хотя после сегодняшнего навряд ли! Возможно человеческого во мне всё же было больше, чем звериного?

Я пробовал ставить этого поганца рода лошадиного на землю, чтобы он хотя бы часть пути протопал собственными ножками, так сказать на своих четырёх. Но он каждый раз упрямо оставался на месте. И я, сделав несколько шагов вперёд, непременно возвращался и снова взваливал эту ношу на свои отнюдь неширокие плечи и ещё менее мускулистые руки.

В итоге в хорошо знакомых мне местах мы с ним оказались только под утро.

Уже светало, когда я различил далеко впереди неясный горбатый силуэт.

— Ну, сейчас начнётся, а ведь всё из-за тебя, — обиженно проворчал я жеребёнку в самое ухо.

Но ему, похоже, было наплевать на все мои неприятности вместе взятые и разложенные по отдельности….

Вопреки моим ожиданиям, Травка не стала меня ругать, а только посмотрела на странную ношу в моих руках и недовольно пробормотала:

— Ещё один нахлебник.

Она развернулась, сделала несколько шагов вперёд по направлению к нашему дому, потом, видимо, пожалев меня, повернула обратно.

— Поставь его на землю. — Строго скомандовала Травка, и я даже не подумал ей воспротивиться.

Чёрная Кошка, которая сопровождала бабку в её поисках, тут же подозрительно обнюхала жеребёнка, знакомясь.

Моя старуха подошла к лошадиному отпрыску вплотную и принялась разводить над ним морщинистыми руками и шептать какие-то незнакомые мне слова, затем взглянула на меня, кривовато усмехаясь беззубым ртом, отчего красивее она, отнюдь не стала.

— Ну, что, горе моё луковое, домой пошли что ли. — И она двинулась вперёд, подавая тем самым пример и мне с Кошкой.

Я несколько задержался, наблюдая за жеребёнком. Но тот послушно последовал, едва передвигая слишком длинными и узловатыми для него ногами, за Травкой и вздыбившей вверх хвост Чёрной Кошкой. Я несколько приотстал, быстро переоделся, я ведь уже достаточно взрослый и давно уже стеснялся показывать Травке свою наготу, затем несколькими скачками догнал их.

Домой мы добрались уже за полдень. Я не стал даже есть, как был грязный, в своей и лошадиной крови, повалился на лавку и уснул. Жеребёнка, как я видел, бабка поместила под бок взбунтовавшейся было Корове, но Травка тут же успокоила её несколькими тихо произнесёнными словами. Какими именно я не слышал, к магии у меня не было особого дара, вот Травка на меня времени в этом смысле зря и не тратила, только растениям целебным и ядовитым периодически и обучала. Как собирать там, где и когда, а всё остальное было пустое.

Отца своего в тот вечер и ночь я так и не повстречал, ведь я не могу с полной достоверностью утверждать, был ли тот вожак, не пожелавший отдать нас на расправу, моим отцом или нет. Но в тот день я нашёл кое-кого даже более для себя важного, странного маленького жеребёнка, который стал впоследствии моим неизменным спутником и самым верным другом — моим Чёрным Вороном.

Глава 5. Людское коварство

— Что проснулся, лентяй? — Проворчала старуха. — А что уже утро следующего дня, знаешь?

— Баб, дай пожрать. — Вымученно попросил я, прекрасно зная, что против этого она устоять ну никак не сможет.

— Конечно-конечно, иди сюда, сынок, садись за стол. — Тут же прошамкала моя Травка.

Там уже стояли блины, с завёрнутым в них моим любимым малиновым вареньем, каша, хлеб, овощи и жареное мясо.

— Кушай, Волчок мой, кушай. Чай проголодался, почти двое суток не емши. Я тут уже всё для тебя приготовила, тёпленькое, пальчики оближешь.

— А ты?

— Откушала я уже своё, да ты за себя пекись, сынок, не за меня. Мне-то оно уже сколько-то еды той надо? Одной ложки и то уже много стало, а ты ещё молодой, твой организм много пищи требует.

— Покупаться бы. — Засомневался я, взглянув на покрывавшую меня же самого багровую корку.

— Успеешь ещё. — Отмахнулась бабка. — Руки токмо помой и лицо.

Я обрадовано кинулся к лохани. Всё же есть хотелось больше, чем купаться. Под ложечкой сосало, а слюна текла непрошенной рекой, едва ноздрей коснулся приятный запах съестного.

И тут я вдруг вспомнил, отчего я так сильно устал, и отчего так тянуло все мои перетружденные мышцы. Жеребёнок!

Я завертел головою.

Так вот же он сопит, сосёт вымя нашей несчастной бурёнки.

Травка проследила за моим взглядом.

— Эй, нам-то хоть немного молока оставь, ирод. Знать, не один здесь жить изволишь.

Жеребёнок обиженно взглянул на неё, вздохнул, но в сторону отошёл.