— Ты не настоящий одержимый, — баллон скользил, и Рони боялся его выпустить. "Не смотри на людей. Нельзя спасти всех". — Тем хуже. Ты убийца.

Белесые ресницы дрогнули — Рони сливался сознанием с одержимым, то была битва. Мистик справится с "психом", подобное исцеляется подобным. Одержимый — болезнь, а он — лекарство. Нейтрализуется. Потом — нейтрасеть. Нейтра. От слова "нейтральный". Вне войны. Вне боли. Это правильно. В отличие…

— Твою мать! — где-то в иной галактике заорал Целест. Рони мотнул головой, словно отгоняя навязчиво зудящего комара.

Нет, не прервется. Недо-призыв/контроль требует сил, размыкать нельзя. Введенное в кровь лекарство (яд?) не откачать, хоть вскрой бритвой вены.

— Твою мать, — повторил Целест негромко. "Паства" одержимого закопошилась, подгоняемая "пастухом", Целест сравнил их с сонным осенними пчелами. Рони потревожил матку — пчелы будут кусаться.

Предсказуемо. Обитатели улицы Новем поднимались на нетвердые ноги, шатаясь побрели к Целесту. Тоже предсказуемо.

Среди незнакомых лиц Целест выхватил два.

— Невозможно, — он взмахнул обеими руками, горсть игл сорвалась и зацепила ближних "новемцев", те немедленно повалились на гальку и зычно захрапели, но задние ряды подпирали, и спящие очутились под ногами собратьев. Одному мужчине острым каблуком отсекло пол-уха.

— Невозможно, — Целест будто забыл тренировки, собственную силу, не говоря уж об Уставе.

Тиберий и Иллир. Воин и мистик — их с Рони учителя; смуглый невозмутимый атлет и его субтильный, хрупкий почти по-женски напарник; они вышагивали вместе с остальными зомбированными. Магниты — жертвы "психа"? Воинов порой "затягивало" — новичков-идиотов, позавчера овладевших даром и уверенных, будто сумеют одолеть одержимого-психа, но Тиберия… учителя? И мистика? Кукольно-красивый, слащавый какой-то, с плавными жестами и тянущим выговором, Иллир все-таки обучал молодых, и Рони отзывался о нем уважительно.

Так не бывает. Магниты — санитары, не слуги одержимых.

Целест попятился. В голове было пусто, словно ему тоже промыли мозги, только мигал почему-то веселеньким желтым вопросительный знак.

Тиберий прокладывал себе путь, сшибая собратьев по несчастью. Магниты всегда впереди, даже чокнутые, подумалось Целесту и он хихикнул. Когда бывший учитель приблизился, Целест заодно узнал и причину омерзительного смрада-тумана: Тиберий разлагался.

Язвы вспухали и лопались, словно пузыри болотного газа. Язвы были белесые, как гнилостный налет на переспелых фруктах, кожа Тиберия почернела и надулась, разрываясь при каждом шаге. Он еще жил, однако немногим отличался от очень несвежего мертвеца.

"Его ресурс", — Целест задышал ртом: от вони слезились глаза, — "Весь его ресурс… вот в этом… самоуничтожении…"

Рядом с Тиберием, как и полагалось, семенил Иллир. Золотистые волосы порозовели от крови — чужой или своей, проломлен череп или проломил другому, — Целест разобрать не мог. Иллир кокетливо улыбался, будто перед зеркалом, собственному отражению. Изящные ладони он сложил в молитвенном жесте.

"По крайней мере, он не слишком изменился", — Целест хихикнул и закашлялся. У них с Рони мало времени. И явно невыгодный расклад.

Тогда чего он ждет?

— Прости, учитель, — и Целест ударил.

Он предпочитал иглы, но выбрал огонь. Представляя в воображении Декстру с суровой складкой у рта и факелом вместо прически, он просил прощения и каялся. Огонь — это чистота, говорила Декстра. Целест очищал.

Гнилая плоть вспыхнула с податливостью свежей нефти, и Тиберий зашипел, а может быть, шипел кипящий гной. Огонь перекинулся на "новемцев", кто-то завизжал — от злости, не от боли; массу слепило в ком, и ком катился к Целесту.

"Я должен защитить Рони", подумал тот спокойно. Только выкрикнул.

— Призывай на месте!

Как там? В особо экстремальной ситуации, оговоренной подпунктами (какими?) допускается… мать вашу, допускается. Когда тут из Магнитов трупные бомбы клепают!

"Лишь бы Рони услышал меня… лишь бы…"

"Ком" прижал Целеста к репейным зарослям. Колючки запутались в волосах и царапали через свитер и джинсы, словно разозленные коты, а впереди был яд и огонь. Чужой яд — его огонь.

"Я не неуязвим…"

Тиберий выступил вперед. Наверняка, "разумный одержимый" до сих пор управлял им, как и остальными — и надеялся выиграть битву на уровне физическом хотя бы; кожа на лице учителя сгорела полностью, оголив остов черепа. Когда он открыл рот и выдохнул ядовитый дым, напоминал дракона из легенд. Правда, драконы не горят…

"Нет уж… я буду драконом", — Целест ощутил боль кислотных и обычных ожогов, коротко взвыл, ответил новым залпом огня. Он попытался левитировать, на нем повисли сразу двое новемцев.

— Отцепитесь вы! — заорал Целест, пытаясь стряхнуть их; он сражался в первую очередь с Тиберием… и Иллиром? Где мистик? Черт с ним, с мистиком. — Я ваши долбанные задницы спасаю!..

Свою, впрочем тоже. Целест не отрицал. Не хотелось сдохнуть, вроде мыши под веником и от руки собственного учителя.

Адреналин бился в горле, висках и мокрых от жара и пота ладонях. Целест понимал: сейчас "сонные иглы" не выйдут; "чары" воинов-Магнитов — от плоти и крови. Плоти… гниющей.

Рони знал о битве. О пожаре, что взметнулся над улицей Новем, о загнанном в угол Целесте и черной лавине. Знал… но не мог вмешаться.

Каждому свое, и от него, мистика, зависел исход. Он не двинулся, когда пламя лизнуло волосы и одежду, когда несколько капель яда прожгли дырки на любимом свитере.

Это — только тело. Тело не важно для мистика… и для "психа", если на то пошло.

Рони впитывал. Более всего это напоминало битву змеи с крысой; иронично — обычно с крысой сравнивали его, но теперь он был змеей. Он заглатывал одержимого ("призывай на месте!"), мерно и спокойно. Крыса сопротивлялась, егозила и кусалась. Голый хвост разметывал пыль, кровавую пыль.

Еще можно сравнить с промокашкой… его разум — промокашка, что впитывает чернильное пятно.

Главное — успеть.

Прежде, чем убьют Целеста.

Язык Тиберия вывалился, похожий на бурый гриб, но на очередной плевок кислотой его хватило. Целест увернулся — опалило только голень, он покатился в репейник, стараясь не замечать пульсирующую боль и мелкие царапины.

Уничтожить… нужно уничтожить.

На сей раз, удар был не просто огнем. Плазмой.

Лежа в обугленных репейниках, Целест наблюдал как исчезает в белом зареве его учитель, тот, кто объявил испуганному мальчишке — "Приветствую воина-Магнита!"; изводил на тренировках и пожимал руку после удачных операций. В горле собрался спазм, словно Целест проглотил колючку, он сглотнул.

Потом сообразил: остальные не нападают. Будто гибель "вожака" остановила зомби. На самом деле…

— Рони?

— Я… я успел, — теперь мистик позволил себе стать живым; Рони выскочил из толпы потерянных, недоумевающих новемцев — многие мертвы, но те, кто стенают от боли — живы и будут жить, — Я успел…

Он забрался в репейники — к Целесту.

— Ты ранен, — указал, но не осмелился тронуть расплывшийся кислотный след на ноге — темно-коричневый, с мелкими папулами. В Цитадели вылечат, но шрам останется, наверное. Рони протянул руку, помогая напарнику встать.

— Я убил Тиберия, — сказал тот. Он стер кровь со щеки. Огляделся — пустырь между Белым ручьем, свалкой и зарослями был выжжен и залит кровью, полон убитыми и ранеными. Они победили, но какой ценой!

— Гребаные одержимые… что они такое? Как ему удалось "поймать" Тиберия и Иллира?

Рони покачал головой:

— Нет, Целест. Только Иллира. Я чувствовал… одержимый управлял Иллиром, а тот — Тиберием.

Он развернулся и указал на своего учителя. Светловолосый мистик — ныне его волосы сгорели вместе с половиной одежды, стоял на коленях рядом с останками Тиберия, согнулся пополам. Его то ли рвало, то ли рыдал надрывно, а может, то и другое вместе.

— Иллир? — Рони тронул плечо учителя.

— Я все помню. Ты ведь тоже. Ты знаешь, — Иллир ухмыльнулся. Он безумен, и это не имеет отношение к одержимым и эпидемии, даже к поговоркам "все мистики — чокнутые", понял Целест.