— А это мой напарник, Рони…
"Иероним", хотел добавить тот, но смолчал. Вновь закинул Вербену на плечи с показной легкостью и натуральной осторожностью.
— Ты обзавелся напарником? На-адо же, Целест! — девушка фыркнула, с любопытством уставилась на мистика. Тот не удержался, коснулся ее мыслей. И отпрянул, перехватив "выловил-таки себе мозгожора"…
— Почему мозгожор?
Целест и Элоиза переглянулись. Элоиза скривилась, будто ей жабу за шиворот сунули. Целест продемонстрировал напарнику кулак.
— Простите. Больше не буду, — потупился Рони, благодаря темноту за то, что она сокрыла румянец на его полупрозрачно-светлой коже. — Я…
— Нужно вот разобраться. Эл, помоги, на тебя надежда, — Целест переключил внимание сестры на Вербену. Элоиза барабанила лакированными ногтями по медной резьбе калитки, задумчиво щурилась.
— На фига, возлюбленный братец мой, ты притащил эту замарашку? Да и вообще, заявляешься в три ночи, хотя полагалось бы спать… ну или одержимых ловить. А?
— Долгая история, — Целест пригнулся, чтобы их глаза оказались на одном уровне, потом еще ниже, изображая умоляющий взор. Спектакль был старый, хорошо отработанный. Элоиза широко зевнула, поежилась — в одной куртке все-таки прохладно, ночной морозец кусался стаей насекомых. Мучить брата надоело.
— Давайте внутрь. Только тихо. Отец караул выставил…
Сад в резиденции Альена выгодно отличался от сада Цитадели ухоженностью, пусть и вчетверо-впятеро уступал размерами. Фигурные деревья напоминали молчаливых стражей Площади Семи, а неяркая багряно-лиловая подсветка проникала в каждый уголок — ненавязчиво, мягко, но неумолимо. Словно сам закон. Словно сама воля Сената.
Целест в который раз хмыкнул над символизмом.
Дом расположился в самом живописном углу, словно вальяжный кот. Два высоких этажа, мансарда с лепниной и освещенная крыша: летом там устраивали официальные и не очень официальные приемы, а ныне одиноко ежились мраморные изваяния полуобнаженных девушек и не менее склонных к нудизму юношей. У парадного входа подобных скульптур еще штук пять, плюс два хмурых алебарстовых льва. Впрочем, хозяйка и гости сейчас пробирались даже не через черный ход — там шаталась прислуга, а к пожарной лестнице и раскрытому окну на втором этаже.
— Нам туда, — сообщила Элоиза. Они благополучно пробрались через сад, мимо всех постов охраны — Элоиза частенько выбиралась таким образом гулять, да и братец наведывался. Она легко подтянулась к нижней ступеньке, с юркостью ласки забралась вверх.
— Быстрее! — шикнула с подоконника. Целест в который раз поскреб макушку, и Рони повторил бы его жест, да руки занятые мешали. Что делать с Вербеной?
— Лезь. Я ее подниму телекинезом, — ресурс грозил уползти в минус, а Вербена — свалиться с высоты десяти метров; Целест проклял девчонку и одержимого, досталась пара ласковых и лестнице с Элоизой.
Получилось. Рони зажмурился, когда карабкался — узкие ступеньки воспринимались хрупкими, как трубчатые птичьи кости, скользили в ладонях и под кроссовками, но сверху взирала Элоиза — хитрая и насмешливая, как лисица. Или белка. Белкой Целеста обозвали… Элоизе подойдет аналогично…
Затем, Целест поднял Вербену. Бесчувственное тело воспарило, словно девочку заживо прибирали Небеса; Элоиза и Рони подхватили ее и втащили внутрь. Целест взлетел последним:
— Уф… все. Меня не трогать, — и он, ничтоже сумнящесь, прошествовал прямо по зеленоватому мраморному полу, к ворсистому розово-желтому коврику около кровати и на кровать же плюхнулся. На полупрозрачных, как лепестки, простынях отпечатались серые полосы грязи, и осыпалась бордовой коркой засохшая кровь.
— Целест! — взвыла Элоиза. Если бы она была воином, подобно брату, от Целеста не осталось и горстки пепла.
Рони тем временем, поместил Вербену в поросяче-розовое и тоже пушистое кресло. Он чувствовал себя неловко в "девчачьей" комнате — среди пастельных тонов, мягких игрушек, двух трюмо красного дерева и с серебряными зеркалами, целого батальона каких-то тюбиков, баночек и бутылочек — они распространяли густой приторный аромат. Печенье, подумал Рони, и рот его наполнился слюной. Есть хотелось невероятно, но до завтрака далеко…
Он коснулся сознанием Вербены, убедился: девочка скоро очнется.
— Просыпайся, — сказал Вербене.
— Целест! — Гнев победил отвращение. Вымазанный брат был торжественно изгнан с кровати за шкирку. — Только. Попробуй. Еще. Раз…
— Прости, о несравненная сестра, мой тяжкий грех! — картинно взмахнул руками тот, и устремился к Вербене. Кажется, она и впрямь просыпалась. Целеста продернула дрожь — где-то в диафрагме, он списал ее на усталость, — когда ресницы девочки шелохнулись. Освещение в комнате Элоизы было золотистым, но глаза Вербены по-прежнему сияли холодной луной.
— Где я? Почему вы… ох, нет, — она застонала, вспоминая бар Кривоногого Джо. — Мой отец… он ведь умер, да?
Целест закусил губу. На кончике языка свернулась соль — кровавая соль.
— Да, — ответил вместо него Рони, — Прости.
Вербена резко села в кресле, и тут же согнулась, будто пораженная внезапной болью в подреберье. Угловатые плечи тряслись. Подпаленный свитер сполз с левого бесформенной ветошью.
— Что с ней такое? — шепотом спросила у брата Элоиза, но Целест только мотнул головой, опустился на корточки рядом с Вербеной. В тот момент ему хотелось быть мистиком. Или попросить Рони: сделай что-нибудь, вы же умеете. Вместо просьб, он молча взял Вербену за руку, и тихонько обнял — как почти никогда не обнимал своенравную и ехидную Элоизу… а может быть, вся разница в том, что отец Элоизы жив-здоров, и она не одинока?..
— Прости, — повторил за напарником Целест. — Мы тебя не бросим. Правда?
— Ну и чего у вас приключилось? — Элоизе пришлось обратиться к "мозгожору".
— Ее отец оказался одержимым. Целест призвал его. Она… ей некуда идти, — Рони сглотнул. Теперь жажда пересилила голод: прилип к языку медово-ванильный аромат комнаты и самой рыжей девушки — она так похожа на Целеста, разве поменьше и… ярче. Рони жмурился. — Целест решил…
— Что я оставлю замарашку у себя, — Элоиза вздохнула, — Ладно, придумаем что-нибудь… Не выгонять же вас. Так, братец, — она повысила тон. Вербена немного успокоилась и прижалась к Целесту, тот осторожно убрал тонкие исцарапанные пальцы. А потом вытащил из перепутанных волос заколку.
— На. Не потеряй. Это твое.
Заставить опал цвести венчиком вербы уже не вышло. Но танцовщица сжала талисман до побелелых костяшек. Там, в Пестром Квартале, она казалась то чаровницей-нимфой, то самоуверенной нахалкой, но теперь…
"Она ребенок", вновь подумал Целест с какой-то горьковатой, словно клейкие весенние листья, нежностью.
— Братец! Вам всем надо хорошенько помыться! Но дамы первые, — и Элоиза потащила Вербену за собой.
Целест помахал вслед и устроился в том же плюшевом кресле, в котором недавно плакала Вербена, закинул ногу на ногу и достал пачку сигарет. Пачка по-прежнему была пустой. Целест чертыхнулся, смял бело-коричневый картон.
— Как тебе моя сестричка? Не сердись на нее — она ядовита, как гюрза, но в глубине души добрая… где-то очень глубоко, — Целест запустил комком-пачкой в открытое окно. Колыхнулись полупрозрачные канареечно-желтые занавески.
— Угу.
Рони огляделся. Кресло в комнате одно, кровать пачкать — Элоиза рассердится. И за косматый, будто шкура неведомого зверя, ведь розово-желтых не водится, — тоже. В соседнем углу примостился овальный письменный стол с компьютером, но Рони опасался чуда виндикарской техники, а потому и стулу на колесиках не доверял. В результате, устроился на мраморном полу, поджал колени. От светильника в форме бутона пыльцой рассеивался мягкий бежевый свет. Он укутывал ласково и сонно.
— Ты не обиделся, а? Ну… — на "мозгожора", не договорил Целест, и тут же подумал: телепат, наверняка, считал. Сестра Магнита или нет, предрассудки Элоизу не миновали. Целест задумчиво прикусил указательный палец: "Надо будет объяснить Рони. Пусть привыкает. Меня кличут "садистом" и "палачом", ему прилепят ярлык "мозгожор"… все нормально".