Афанасьев Иван Борисович, Сергей Жданов

Ожидание Двойной Кошки

Пролог

Ему удалось меня обмануть. Качнувшись назад, он избежал удара моего меча и мгновенно ринулся на меня, метя острием мне в незащищенный щитом бок. Пришлось, шагнув назад и в сторону, закрываться краем щита. Кольчуга, она хоть и сплошная, а от приличного удара может и не защитить. Он блокировал мой меч своим щитом, напирая и тесня меня назад. Мы упирались друг в друга, причем он норовил кольнуть меня острием меча либо в бедро, либо под щит; ну а мне оставалось лишь, пресекая такие его поползновения, стараться своим мечом сверху ткнуть его в прорезь шлема.

Все это выглядело со стороны весьма уныло: пихают друг друга щитами два одетых в брони мечника, тыкают без замаха — в такой позиции не замахнешься — друг друга мечами, тяжело сопя и ругаясь сквозь зубы. Никакой романтики и красивых, как в кино, размашистых ударов, когда мечи звенят друг о друга и рубят щиты и шлемы, словно солому. Увы, в реальном бою ничего такого не бывает — если, конечно, тебе не удалось достать противника самым первым, неожиданным, ударом.

В такой же, ближней схватке, побеждает чаще обычная физическая сила. Я понимал, что долго продержаться против более тяжелого противника я не смогу. Стоит потерять равновесие, стоит перестать сопротивляться его толчкам и навязывать ему свои — и противник сумеет разорвать контакт в удобный для него момент, когда он будет готов нанести мне размашистый удар. Я толкался из последних уже сил, рука с мечом вверху затекла, мои кистевые удары никакого действия не оказывали. И в этот момент прозвучал гонг, извещая о конце схватки.

Какое блаженство опустить вниз руку! Пусть меч у меня деревянный, с тупым концом, но все же махать им даже несколько минут — нагрузка изрядная. Я прошел сквозь кольцо зрителей, с восхищением наблюдающих за показательными поединками членов клуба исторической реконструкции. Навстречу мне попались наши с Федором сменщики с боевыми топорами. Вновь прозвучал гонг, в круге послышался лязг железа, а наши девочки принялись помогать мне стаскивать кольчугу. Броней в клубе было куда меньше, чем участников, желающих показать всем свое боевое искусство. Федор снял свое облачение быстрее меня и помог освободиться от поножей. Мы с ним, как новички, выступали среди первых пар. После нас в круг выходили уже настоящие мастера — и их мечи были отнюдь не деревянными.

— Напрасно ты пытаешься рубить, Юрка, — Федор был убежденным сторонником римского способа боя, когда рубящими ударами противника лишь ранили, а убивали — ударами колющими.

Но это было хорошо в Древнем Риме, где не знали сплошных плетеных кольчуг. Впрочем, об этом у нас с ним было говорено-переговорено, и я промолчал. К нам подошла Катя, тоже участница клубных представлений. В боях она не участвовала, она демонстрировала зрителям женские костюмы давней эпохи, а при представлении масштабных сражений изображала сестру милосердия.

— Отлично, ребята, толкались. Сопели и ругались тоже замечательно. Юрка, ты прямо скалой стоял…

Вообще-то я с Катериной дружу. Есть между нами определенная симпатия — без ухаживаний, комплиментов и флирта. Может, когда потом наша дружба перерастет и в нечто большее. Не знаю. Но она, в отличие от нас с Федором, в клубе участвовала из обычного интереса к истории. А мы имели в этом свой, отдельный интерес, о котором Кате пока не рассказывали. Может, когда нибудь потом, когда появится результат.

— Синяки есть?

— Нет, мы больше толкались щитами. Откуда синякам взяться? А твои дела как? Сдала Кирпичу зачет?

Федор и Катерина учились в техническом университете, а я — в классическом. У меня сессия прошла нормально, оставался последний экзамен, по поводу которого никакого беспокойства не было. Федор тоже справлялся успешно, а Катя никак не могла сдать зачет доценту Кирпиченко.

— Нет, не сдала, — девушка задорно тряхнула головой, — и взятку я ему не понесу, и сексуальных услуг оказывать не буду. Перетопчется.

Лобня, Икша — за окном пролетали станции, на которых поезд не останавливался. Мы с Федором стояли в тамбуре. Он курил, но свое купе мы покинули, чтобы поговорить без свидетелей. Слишком уж необычна была тема нашей беседы.

— Полагаешь, Катя входит в наш карасс?

— Не сомневаюсь. Такие вещи чувствуешь безошибочно.

— Я не столь чувствителен, как ты, — признался Федор, — спорить не стану. А кто еще из клуба?

— Из клуба, — я подумал, — сейчас никого назвать не могу. А из Открывателей: Юля, Тарас Аббасович, Мишка, Кузьма Петрович, Белла Анатольевна. За этих я могу поручиться.

— Хоробкин? Шурик? — поинтересовался Федор.

— Пока не знаю. Карасс — это не обязательно единомыслие и знакомство. Важно, чтобы судьбы людей так сплетались, чтобы один без другого они не могли проявить своих существенных качеств. В один карасс могут входить и смертельные враги.

— Доцент Кирпиченко, например, — усмехнулся Федор. — Увидишь его в открывшемся мире — сразу руби башку. Или заклинанием каким сожги.

— А если он там великий колдун? — поинтересовался я, подумав, что лишь Катины злоключения заставили Федора вспомнить фамилию доцента. — Что ты его вспомнил? У тебя с ним тоже проблемы были?

— Да нет, какие там проблемы, — махнул рукой Федор, — купил его кошкам хорошего корма, и разошлись ко взаимному удовольствию.

— Значит, открыв мир, я в нем должен безжалостно кошек давить? Как Шариков, — засмеялся я и Федор тоже заливисто захохотал.

Мы помолчали, глядя на фантастическое зрелище — плывущий среди густого леса белый четырехпалубный теплоход. Канал имени Москвы здесь шел параллельно железной дороги, но воды из поезда видно не было — только пароход. То, чем мы с Федором — и некоторыми другими — занимались в этой жизни, было намного более фантастично. Пожалуй, это можно было назвать колдовством. Или иллюзией — потому что далеко не все, этим колдовством занятые, верили, что все происходит в действительности.

Основной постулат нашего общества, ордена, касты — названия не было и потому годилось любое определение — состоял в том, что группа людей с определенными способностями могла, действуя совместно, открыть врата в иной мир. Мы — Открыватели, ибо раз открытый мир становился доступным и другим Открывателям. Они попадали в него в чужом обличье, в разные места и периоды его истории, но мир был, несомненно, тем же самым. Мир магический, без техники, но с волшебством. Мир драконов, василисков и прочих чародейных тварей, мир принцесс, добрых и злых королей, могущественных магов. Мир, в котором успех и выживание достигались смелостью и колдовским могуществом. К приятным сторонам такого положения вещей относилось то, что любому Открывателю его магическое могущество гарантировалось.

Святозар, хозяин дома, в котором летом собирались Открыватели, из всех людей нашего карасса выбрал меня. Именно я должен был сосредоточить в себе представления всех остальных и магически переместиться в открытый мир. Но для открытия нового мира только перемещения было недостаточно. Я должен был совершить в этом мире некое деяние, которому суждено было остаться в истории. Только после этого мир действительно открывается; то есть, становится доступным другим Открывателям. И с того момента открывшийся мир становится неизменным, никакие усилия других Открывателей ничего в его прошлом, географии и законах изменить уже не способны.

— Ты сомневаешься, существует ли новый мир в действительности, независимо от Открывателей? — Святозар, должно быть, отвечал на этот вопрос уже в сотый раз. — Здесь не может быть однозначного ответа. То ли вы своими усилиями вдруг вызвали его из небытия, то ли усилия Открывателей открывают лишь существующий мир — в том случае, если их представления о нем случайно совпали с его сущностью. Ты же знаешь, не всякая попытка открыть мир успешна.