Изменить стиль страницы

В самой природе души или психического существа — поворачиваться к Божественной Истине, как подсолнух поворачивается к солнцу; оно принимает и льнет ко всему, что есть божественного или стремящегося к божественному, и отшатывается от всего что является его извращением, или отказом от него, от всего ложного и небожественного. Но поначалу душа — лишь искра, и тогда маленькое пламя божественного горит в центре великой тьмы; большая часть его скрыта в его внутреннем убежище и, чтобы обнаружить себя, ему нужно призвать ум, жизненную силу и физическое сознание и убедить их, чтобы они выразили это — так хорошо, как они только смогут; обычно максимум, что ему удается — это залить их внешненаправленность своим внутренним светом и изменить их темные неопределенности и грубую смесь своим очищающим совершенством. Даже тогда, когда есть уже сформированное психическое существо, способное выразить себя достаточно прямо в жизни, тем не менее у всех, кроме немногих, оно представляет собой крайне малую, часть существа — „в массе тела не больше, чем большой палец человека“, такой образ использовался древними провидцами 20 — и оно не всегда еще может возобладать над неясностью и невежественной малостью физического сознания, ошибочной уверенностью ума или надменностью и страстностью виталической природы. Эта душа вынуждена признавать человеческую ментальную, эмоциональную, чувственную жизнь такой, какая она есть, ее отношения, ее деятельность, ее лелеемые формы и формулы; она должна работать, чтобы освободить и увеличить божественный элемент во всей этой относительной истине, смешанной с постоянными фальсифицирующими ошибками, этой любви, превращенной в привычку животного тела или в удовлетворение виталического эго, этой жизни среднестатистического человека, с вторгающимися редкими и бледными мельканиями Божества и темными страхами демона и зверя. Безошибочная в основе своей воли, она часто вынуждена под давлением ее инструментов подчиниться ошибкам действия, неправильному положению чувств, неверному выбору личности, ошибкам в точной форме своей воли, в обстоятельствах выражения ею непогрешимого внутреннего идеала. И в то же время, есть в ней сила провидения, которая делает ее более верным проводником и руководителем, чем разум или даже чем высшее желание, и через явные ошибки и преткновения ее голос все же может вести лучше, чем строгий интеллект и обдумывающее умственное суждение. Этот голос души не есть то, что мы называем совестью — ибо последняя Представляет собой всего лишь ментальный и часто обычно ошибающийся заменитель; это же более глубокий и гораздо реже слышимый зов; но следовать ему, когда он слышится, есть мудрость: даже, лучше плутать, следуя этому зову, чем идти по видимости прямо с разумом и наставником внешней морали. Но лишь когда жизнь поворачивается в сторону Божественного, душа может истинно выйти вперед и установить свою власть над внешними членами; ибо будучи искрой Божественного, расти в пламени к Божественному и является ее истинной жизнью и самым смыслом ее существования.

На определенной стадии в Йоге, когда ум в значительной степени успокоен и больше не поддерживает себя на каждом шагу значительностью своих ментальных уверенностей, когда виталическое успокоено и покорено, и более не настаивает постоянно на своей собственной стремительной воле, желании и страсти, когда физическое в значительной степени изменено так, чтобы не хоронить внутренний огонь под своей внешненаправленностью, темнотой и инерцией, глубочайшее внутреннее бытие, спрятанное внутри и чувствуемое только вовремя своих редких влияний, способно выйти и осветить всё остальное, и принять на себя руководство Садханой. Его характерной чертой является остронаправленная ориентация на Божественное и Высочайшее, однонаправленная и в то же время пластичная в действии и движении; оно не создает несгибаемости направления, как это делает однонаправленный интеллект, или фанатизм правящей идеи, или импульс однонаправленной виталической силы; оно в каждый момент и с гибкой уверенностью указывает путь к Истине, автоматически отличает правильный шаг от ложного, отделяет божественное или Богонаправленное движение от цепляющейся смеси небожественного. Его действие похоже на действие прожектора, освещающего все, что должно быть изменено в природе; он содержит в себе пламя воли, настаивающей на совершенстве, на алхимической трансмутации всего внутреннего и внешнего существования. Оно видит божественную сущность везде, но отвергает обычную маску и маскирующую форму. Оно настаивает на Истине, на воле, силе и господстве, на Радости, Любви и Красоте, но на Истине постоянного Знания, которая превосходит обычную практическую одномоментную истину Неведения, на внутренней радости, а не на обычном виталическом Удовольствии, — ибо оно предпочитает скорее очищающие страдания и скорбь, чем удовлетворения, ведущие к деградации, — на любви окрыленной и уносящей вверх, а не привязанной к столбу эгоистических страстных желаний, или по пояс увязшей в трясине, на красоте, восстановленной в ее правах священничества, призванного для интерпретации Вечного, на силе, воле и господстве как инструментах не эго, но Духа. Его воля направлена на обожествление жизни, выражение через неё высшей Истины, ее посвящение Божественному и Вечному.

Но наиболее сокровенный характер психического — это его притяжение к Божественному посредством священной любви, радости и единства. Именно божественную Любовь больше всего оно ищет, именно любовь Божества есть то, что является его вершиной, его целью, его звездой Истины, сверкающей над возникающей светящейся или все еще тёмной колыбелью новорожденного божества внутри нас. На первой долгой стадии его роста и незрелого существования оно слоняется к земным любви, привязанности, нежности, доброй воле, состраданию, щедрости, ко всей красоте, мягкости, изяществу, свету, силе и умелости, ко всему, что может помочь очистить и улучшить грубость и заурядность человеческой природы; но оно знает, как смешаны все эти человеческие движения в своих лучших проявлениях, и как в своих худших [проявлениях] они грешны и отмечены знаком эго, самообманчивой сентиментальной лжи, низшего я, извлекающего выгоду прикрываясь имитацией движений души. С момента своего выявления оно готово и желает порвать все старые связи и несовершенные эмоциональные действия, и заменить их более великой духовной Истиной любви и единства. Оно может все еще признавать человеческие формы и движения, но при условии, что они обращены к Единому. Оно принимает только те связи, которые помогают, исходящее из сердца почтение к Гуру, союз Богоискателей, духовное сострадание невежественному человеческому и животному миру и их народам, радость, счастье и удовлетворение красотой, приходящие от восприятия Божественного везде. Оно погружает природу вглубь к ее встрече с имманентным Божественным в тайном сердечном центре и, пока слышен этот зов, никакие упреки эгоизма, никакие обычные внешние призывы альтруизма или долга, или филантропии, или служения не обманут и не отвлекут его от его священного устремления и его послушания притяжению Божества внутри него. Оно поднимает существо к трансцендентному Экстазу и готово сбросить все направленное вниз тяготение мира со своих крыльев в своём подъеме к Единому Высочайшему; но оно Призывает также и вниз эти трансцендентные Любовь и Красоту, чтобы принести и трансформировать этот мир ненависти, раздора, разделения, темноты и противоречащего гармонии Неведения. Оно открывается вселенской Божественной Любви, широкому состраданию, напряженной и необъятной воле к добру, для объятий Матери Мира, охватывающей и собирающей к себе своих детей, божественной Страсти, которая погрузилась во мрак ради искупления мира от всеобщего Неведения. Оно не привлекается и не вводится в заблуждение ментальными имитациями или каким-либо виталическим злоупотреблением этих великих коренных Истин существования; оно открывает их своим отыскивающим прожектором и призывает вниз всю истину божественной Любви, чтобы излечить эти уродства, освободить ментальную, виталическую и физическую любовь от их недостатков и их извращений, и открыть им их изобильную долю близости и единства, воспаряющего экстаза и изливающегося вниз восторга.