– Один важный вопрос, Балчев: дело тут было в личных амбициях или в профессиональных стремлениях?

– И в том, и в другом, майор.

– Это объективное суждение?

– Мне кажется, да. Анетта всегда стремилась чем-то блеснуть-то новым нарядом, то своими познаниями в области секса, – при всем при этом она никогда не забывала о положении и авторитете.

– А какая-нибудь корыстная цель с далеким прицелом?

– Например?

– Например, связи за границей, тайные услуги и тому подобное?

Балчев задумался, и это не ускользнуло от следователя.

– Ты намекаешь на ее происхождение?

– А ты не думал о нем, когда предлагал ее кандидатуру Комитову?

– Конечно, думал, но, честно говоря, я никогда не считал Ани продажной душонкой, гордость у нее была врожденная, а не благоприобретенная.

– Что ты можешь сказать о ее политическом мышлении? Или тебе известно только о сексуальном?

– Майор, давай без подковырок. В наших беседах с Анеттой не раз и не два затрагивались серьезные вещи, и хотя она была осведомлена о них чисто по-женски, голова у нее работала, она знала жизнь, знала, что такое удачи и поражения.

– И как она к ним относилась?

– Видишь ли, в чем дело: Анетта по-настоящему жила лишь в любви, в остальном ею руководила выгода.

– Короче говоря, типичная прагматичка.

– Майор, а ты сентиментален!.. И за мной водится этот грех, но не в такой мере. По-моему, двадцатый век можно смело уподобить старому, а двадцать первый – молодому и подтянутому прагматику. Нужно всегда увязывать идею с пользой, чтобы они смогли полюбить друг друга и обвенчаться, а не ходили, как разведенные, порознь.

– А разве мы этого не делаем?

– Вопрос в том, хорошо ли мы это делаем.

– Не только в этом вопрос, но это уже другая тема… Скажи мне, но только по-мужски: какие у вас были отношения с Кушевой в эти последние годы – случались ли неприятные стычки, появлялась ли ревность, возникало ли желание близости?

– Виделись мы редко – работали на разных этажах в разных отделах, так что наши контакты ограничивались случайной чашечкой кофе, случайным анекдотом в коридоре, – Анетта держалась безукоризненно, как будто между нами никогда ничего не было.

– Что-то не верится – ни одного более доверительного разговора, совместного ужина, прогулки?

– И все же было именно так – она не допускала таких вещей.

– А ты?

Балчев пожал своими накачанными плечами бывшего спортсмена.

– Честно говоря, я себя не спрашивал, но, должно быть, не отказался бы. Разумеется, если бы она захотела.

– Раньше вы встречались и в ее квартире, не так ли? – Балчев кивнул. – Тебе не казалось странным, что у Анетты отдельная квартира, софийская прописка, аппаратура, картины, машина и прочее?

– Конечно же, сперва показалось, но от нее я узнал, что все дело в старой закваске: в свое время ее дед владел магазином тканей, у отца мощные связи в торговле, вот они и разжились деньжатами, да и сама Анетта была очень дисциплинированной, умела хранить и копить, можно даже сказать, была скуповатой. В этом отношении мы были полной противоположностью.

– И все же, не заходило ли конкретно речи о квартире?

– Станчев, на такого бездомного бродягу, как я, эти вещи не производят впечатления, но сейчас припоминаю, что как-то раз я ее спросил, и она промямлила что-то о помощи влиятельного знакомого, который не представляет интереса.

Станчев помолчал, чтобы привести в порядок свои наблюдения. После расспроса Анеттиных родителей и осмотра их дома в провинциальном городке сложилось впечатление, что деньги в этой семье водятся, ее благосостояние, как выразился Балчев, старой закваски, и благодаря этому была обеспечена квартира и большая часть обстановки. Но о картинах и некоторых импортных вещах, таких, как японская стереоаппаратура и цветной телевизор, старики ничего сказать не могли. Не могли объяснить и то, как их дочери удалось заполучить столичную прописку, – это было ее личное дело. И мать, и отец были убиты гибелью своего единственного ребенка, в первый день бормотали что-то невнятное со слезами на глазах, на второй день взяли себя в руки, и из их ответов Станчев заключил, что у них нет связей в столице, а о знакомствах Анетты, судя по всему, они не были осведомлены. Проверки и характеристики, равно как и сведения, полученные от соседей и знакомых старых Кушевых, подтвердили тот же вывод – родители Анетты были типичными провинциалами, не высовывавшимися из своего городка с молодых лет. Экспертиза не смогла установить автора пейзажа без подписи, весьма посредственного живописца, но вот художник, написавший вторую картину, сравнительно известный портретист, подтвердил, что продал произведение в своем ателье какой-то молодой женщине и ее спутнику, пришедшим туда по рекомендации их близкого друга, чье имя не было названо. Портретист довольно точно описал Анетту, а вот в отношении мужчины перечислил лишь беглые подробности: высокий, стройный, с легкой сединой в волосах и в темных очках. Хорошо одетый, солидный, говорил мало, женщина выбрала портрет, а он заплатил. Больше художник ничего не мог сообщить – ни о двух своих клиентах, ни о знакомых, которые могли бы посоветовать его работы этим покупателям. Тем не менее Станчев обошел друзей художника и расспросил их, но безрезультатно. Ничего существенного не сказали ему и в Союзе художников, лишь дали одобрительную характеристику портретисту. К сожалению, молчал и сам портрет.

И вот сейчас Балчев нечаянно проговорился – влиятельный знакомый, чье имя оставалось в тайне. До сих пор никто из окружения Кушевой не признавался, что видел его или же что-нибудь о нем слышал. Это было вдвойне странно в отношении соседей Кушевой и Ваневой. Не могло быть, что никто его ни разу не встретил на лестнице или на улице, узнал о нем по телефонному разговору!

– Ты кого-то ждешь? – неожиданно спросил Станчев и заметил, что Балчев вздрогнул.

– Нет, а что?

– Просто мне показалось, что ты выключил телефон в прихожей.

Симеон густо покраснел.

– Я выключил его, чтобы никто нам не мешал…

Следователь впился взглядом в его лицо.

– Балчев, я внимательно выслушал тебя и сверил твои показания. Во-первых, ты скрыл свою связь с Кушевой и ее беременность. Я пока еще не могу найти объяснение этому странному факту, но будем считать, что ты просто оробел. Но ты скрыл и еще одну важную деталь – имя высокого покровителя Анетты, которое не могло не вызвать у нас интереса. Почему ты смолчал? Кто этот человек?

– Да я в глаза его не видел! – изумился Балчев.

– Ты уверен? Может быть, виной тому были его темные очки?

– Майор, ты рехнулся!

– Возможно, но все-таки ты знал о нем, ты же только что признался. Почему ты его покрываешь?

– Я его покрываю? – Балчев развел руками. – Абсурд, Станчев, полный абсурд. Если бы ты меня не спросил, мне бы и в голову не пришло…

Станчев снова ушел в себя. Из квартирной справки следовало, что Кушева не была собственницей, а проживала в квартире, принадлежавшей какой-то старухе из провинции. Подписав договор, старуха получила солидный задаток на несколько лет вперед. Договор был не совсем законным, но все подписи и печати были на месте. При проверке старуха сказала, что Анетта приехала к ней чуть ли не на следующий день после того, как в газете поместили ее объявление, а остальное оформил адвокат в Софии. Однако в нотариальной конторе отсутствовали сведения об адвокатской услуге, а ставивший свою подпись нотариус недавно отправился в мир иной.

– Значит, о высоком покровителе тебе ничего неизвестно? – вернулся к разговору Станчев. – А на тебя не произвело впечатления, что речь шла о довольно серьезной услуге – о жилье?

Балчев не знал, что и ответить, – и вправду он об этом просто не задумывался.

– Да уж залезли мы в болото! Чтобы из него выбраться, нужна твоя помощь – любые подробности об этом мужчине, – прервал паузу следователь.

Балчев весь напрягся, но в голову ничего не приходило.