— Фермы… Фермы… Не слишком-то мне нравится, — сказал управляющий округом Пасифико, — это значит дать им в руки опасное оружие. Они научатся как следует обрабатывать землю и, обладая капиталом, больше не будут в нас нуждаться. Наука и капитал — хм! хм! Не вдохновляет меня, не вдохновляет… Пусть лучше путешествуют… Для меня двадцатое столетие — век не просвещения, а туризма… Их надо отвести в роскошный магазин, прилично одеть, обуть, снарядить всем необходимым и спровадить мир поглядеть. А так как им не надо учиться, они будут путешествовать, как все люди, которые живут, производят себе подобных и умирают: туристы, мотающиеся туда-сюда, как куклы. В этой суете люди стареют и обалдевают. Обалдевают… Не знаю, как перевести, но здесь именно так и говорят… От путешествий люди, которым учиться ни к чему, обалдевают…

— А их отпрысков — в школы, — заметил вице-президент.

— Пожалуй, — согласился управляющий. — С детьми, как правильно заметил Мейкер Томпсон, хлопот не будет; мы воспитаем их, а когда они вырастут и приступят к делу, то будут уже святее самого Зеленого Папы…

И, довольный, расхохотался, хлопнув по животу старого Мейкера Томпсона, чтобы тот понял — речь идет о нем.

Мейкер Томпсон оценил остроту и добавил со смехом:

— Перещеголяют они Папу Зеленого, и папу-аса, и папугая, и всех прочих пап…

Но думал Мейкер Томпсон совсем о другом. Отстранившись от дел Компании, он часто размышлял об опасности, какую представляли для плантаций бартоломики. Сигатога — банановая хворь, болезни из Панамы, ураганы и бартоломики. Что такое бартоломики? Всего-навсего североамериканские Бартоломе де лас Касас[69]. Вот тот… тот самый… Чарльз Пейфер — будь он неладен, — убитый на Обезьяньем повороте вместо Ричарда Уоттона. И Лестер Стонер — Лестер Мид, или Швей, — типичный бартоломик. Если бы ураган не покончил с ним и его женой, кто знает, чем бы это… Бартоломики пробуждают к жизни вулканы, вулканических самоубийц. Так же, как японцы пользуются на войне живыми торпедами-смертниками, такой североамериканский благодетель вызывает к жизни вулканы-самоубийцы, будоражит сынов страны, которые его поддерживают, всяких там Лусеро, Кохубулей и таких смутьянов, как Манотас, братья Эскивели… Сколько верных ему людей погибло под таинственный клич «Чос, чос, мойон, кон…»; это, по словам мулата Хуамбо, его старого слуги, ничего не значит и значит все… Бартоломик обладает способностью пробудить этих людей, которым лень пошевелиться даже во сне — сон обращается в лень, — пробудить их вулканическую деятельность, и тогда каждый человек, обольщенный иллюзией, райской мечтой, ни разу не осуществлявшейся и неосуществимой, начнет извергаться, выбрасывая из своего пылающего нутра огонь, лаву, все, что несет погибель ему самому и всем, кто его окружает.

Хуамбо Самбито не сводил глаз с братьев Досвелл, и во взгляде его светились любопытство и суеверный страх, словно он и наслаждался дивным зрелищем, и боялся, не зная, ждать ли от этого чуда радости или беды. Он уже успел сообщить о гостях кухарке.

— И чего затевать суматоху из-за парней, родившихся близнецами… — буркнула кухарка, когда Хуамбо собрался было пойти посмотреть на них из сада.

Зазвенел звонок. Хуамбо ринулся в салон и не успел ей ответить, что ему «просто так, забавно поглядеть, как человек раздваивается».

— Хуамбо, — распорядился хозяин, — скажи, чтобы шофер доставил лиценциата домой. Кстати, убери грязные рюмки и стаканы и принеси еще виски.

Автомобиль направился к дому адвоката, который, зажав под мышкой протокол, подпрыгивал на заднем сиденье. Шофер объяснял, что трясет потому, что шины очень тугие, а улицы — сплошные рытвины.

Подъезжая к «Льяно-дель-Куадро», Видаль Мота увидел из автомобиля толпу у дверей своего дома. Что случилось? Помилуй бог, уж не хватил ли удар Сабину? Один раз ее чуть было не разбил паралич. Даже лицо перекосило. Или с племянником что-нибудь… Мячом заехали в глаз, не иначе… Ну и лоботряс!.. Не очень-то приятно сообщать его мамаше, что сынка подбили… А если не то… Если совсем не то… Вдруг это сбежались приятели поздравить с великим событием — составлением протокола, где на веки вечные записано по-испански завещание мультимиллионера…

Автомобиль остановился, и Мота выскочил из машины, едва успев сунуть шоферу несколько монет.

Сабина ждала его в дверях, бледная, словно застывшая, в своем затрапезном платье, которое в эту минуту, неизвестно почему, выглядело совсем выцветшим…

— Слава богу, приехал. Я уж не знаю, что и делать…

— Что случилось? Хорошо, что ты вышла меня встретить. Как увидел я людей, сердце сжалось: подумал, или ты свалилась, или тебя…

— Удар хватил, говори уж сразу. Заладил одно и то же. А вот не хочет господь бог горбатых могилой исправлять!

— Что случилось? Флювио ранен?

— Да… Нет, не он… Но твой Флювио, Флювио и его дружки, которые гоняют тут мяч палками, заварили всю кашу. Слава богу, никто не ранен.

— Тем лучше… — Ключи его зазвякали. — Пойду в кабинет, спрячу бумаги, а ты расскажи мне, что надо этим людям у моих дверей? Пойду спрячу протокол. Одиннадцать миллионов долларов! Голова идет кругом…

— Голова, голова… Ждет тебя тут один сорвиголова по прозвищу Гринго… Вон спрятался… От полицейского удрал. Увидел, что дверь у нас приоткрыта, и ворвался. Я тут же подоспела, да и столкнулась нос к носу с полицейским: он, милый, тоже сюда лезет, как в собственный дом. «Стой! — говорю ему. — Это тебе не хлев, а дом лиценциата Видаля Моты».

— Что же он натворил?

— Кто?..

— Мальчишка. Что он наделал-то? Почему его преследовали?

— Да закатил вроде здоровую оплеуху другому шалопаю. Так мальчишки говорят. Поди проверь их. Все они — одна шайка врунов.

— Ты дала ему что-нибудь выпить, чтобы он успокоился?

— Да, сеньор, дала кипятку, он и перестал трястись. Очень уж напугался; говорят, от его затрещины у того, с кем он подрался, челюсть отвалилась. Кто знает, может, и так. Парня в больницу отправили.

В чулане среди хлама спрятался Томпсон Гринго. Поначалу трудно было различить что-нибудь в темноте, но, когда глаза привыкли, стало видно, что каморка завалена всякой рухлядью и старьем. Видаль Мота торжественно приблизился к Боби и сказал:

— Хорошо, что вас не схватили… Итак, что же произошло?..

— Ничего…

— Ничего не может быть, друг мой. Говорят, вы страшно сильно ударили его по зубам.

Флювио и ребята из команды Гринго сломя голову неслись по коридору к чулану. Они спешили сообщить Боби о том, что ими сделано для его спасения. Организована контрразведка на поле «Льяно-дель-Куадро». Организована служба снабжения: если придется сидеть в укрытии много дней, то будет доставлен необходимый провиант. Если перекроют воду, будут принесены две дюжины бутылок лимонада. Если оставят без света, будут раздобыты свечи и спички. Организована бригада саперов, которые уже умчались обследовать овраги в Саусе, в Лас-Вакас и в Сапоте, чтобы отыскать для Гринго самую надежную пещеру.

Видаль Мота вышел в коридор посмотреть, кто явился, и, увидев своего племянника Флювио, отозвал его в сторону.

— Подождите меня, ребята. Мне надо поговорить с моим дядей, — важно сказал Флювио Лима товарищам. Он был в бригаде саперов, но надеялся перейти в разведчики, если ему разрешат забраться на крышу и следить оттуда за действиями полицейских.

— Самое плохое… — заговорили разом мальчики, ворвавшись к Боби, — самое плохое то, что мы не сможем одолеть в завтрашнем матче команду Паррокия. Дурак ты, Гринго, что подрался! А полицейского позвала та старуха, что торчала в окошке, которое выходит в переулок. Она потом шмыгнула к окну, которое выходит на улицу, и натрепала обо всем фараону. Это она, старая ведьма, его позвала, надо устроить ей серенаду булыжниками.

Не то сдавленный стон, не то яростный хрип вырвался из глотки Гринго.

— Ты же никогда в жизни так не дрался! И что тебя дернуло? От злости, что ли, ослеп, молотил куда попало. Если б мы тебя не удержали, ты бы его убил. Гад сам во всем виноват.