Я позвонил шерифу, в местное общество охраны животных и ближайшему ветеринару, сообщил им, что Девон исчез. После этого сел в машину и стал ездить по горе вверх и вниз, продолжая звать Девона до тех пор, пока совсем не охрип.

Спустя час, все еще в панике, совсем измотанный, вернулся в дом ждать звонка, которого, я боялся, так и не будет. Испуганная собака может в такой малонаселенной местности убежать далеко, не встретив на своем пути ни дома, ни человека. Здесь легко покалечиться. Господи, какой же я идиот. Когда я, наконец, начну что-то понимать?

Помню, что буквально ломал руки в отчаянии. Девон столько вытерпел, прошел столько испытаний, и все для того, чтобы потеряться в лесу? Он ведь перепугается до смерти и будет чувствовать себя совсем одиноким. А одиночества эта собака боится больше всего на свете! Почему я его не привязал или хотя бы не запер в доме? Я снова звонил соседям и ездил вверх и вниз по дороге. Это была катастрофа.

Часа через два я вновь вышел из дома и в сотый раз позвал Девона. В лесу послышался какой-то шум, и он вдруг вылетел оттуда, весь в грязи, в каком-то мусоре, в репьях. Пес обрадовался мне едва ли не больше, чем я ему: бешено вилял хвостом, прыгал, пытаясь лизнуть меня в лицо, повизгивал и лаял. Я обнимал его с большим чувством, слишком счастливый, чтобы браниться. Он тоже был счастлив. Лишь на миг отлучился, чтобы лизнуть Джулиуса и Стэнли (которые его проигнорировали), и снова вернулся в мои объятия.

До конца дня Девон от меня не отходил. Иногда нужно убежать из дома, чтобы понять, как много он для тебя значит. Пережив все испытания, выпавшие на нашу долю, мы оба уразумели, что терять друг друга не хотим. Все шло не так, как я планировал или надеялся, тем не менее связь между нами укреплялась.

В этот момент я понял, что никогда не смогу отправить его обратно. Это погубило бы его и поселило пустоту в моей душе. Так или иначе, но эту работу я выполнить обязан. Скорей всего, для достижения цели потребуется немало усилий и терпения. Может быть, мне удастся найти какой-то более легкий путь?

VI

В Нью-Джерси

«С некоторыми бордер-колли так и не удается добиться настоящего успеха», — сказал мне Ральф Фаббо, первоклассный дрессировщик, так успешно работавший с Джулиусом и Стэнли. Я советовался с ним, поскольку сомнения меня не оставляли. Он считал, что мне не следует брать третью собаку («лучшее враг хорошего»). Ральф говорил, что из бордер-колли не всегда легко сделать домашнюю собаку: слишком они своенравны и непредсказуемы. Он, правда, соглашался взяться за эту работу, хотя и не думал, что в этом есть необходимость. «Вы же сами знаете, что делать».

Знал ли я? Я позвонил Дин и рассказал ей о неприятностях, которые мне все еще причиняет Девон. После того как мы вернулись в Нью-Джерси, он все больше и больше привязывался ко мне, но по-прежнему то прыгал на стол, то переворачивал все в доме вверх дном.

Однажды он с такой силой ударился о витраж входной двери — единственную претендующую на изящество деталь в архитектуре нашего дома, — что даже свинцовый переплет витража погнулся.

Своей едой он не слишком дорожил, но иногда был не прочь стащить что-нибудь у Джулиуса или у Стэнли. Частенько забирался на кровать Стэнли или занимал его любимое место в гостиной. Мне это не нравилось, поскольку Стэнли никогда не отстаивал свое. Казалось, ему не хватало духа, чтобы дать отпор проделкам Девона. Энергии тоже недоставало. В последнее время на прогулках Стэнли выглядел усталым, тащился позади. Возможно, он уставал уже от одного вида Девона.

Гулять с тремя стало невозможно. Девон вертелся в одном месте, в то время как требовалось пройти в другое, чтобы посмотреть, куда девался Джулиус. Пытаясь выдержать темп Девона, мы уже через сто метров совершенно выматывались. Девон натягивал поводок и тащил меня вперед, Джулиус задерживался, обнюхивая очередной кустик, а Стэнли плелся позади всех, тяжело дыша. Это становилось опасным: я не мог уследить за тремя, я боялся за детей, проносившихся мимо на велосипедах, остерегался машин, быстро выезжающих задним ходом из ворот.

Прогулки решительно становились неприятными. На Девона я то и дело кричал, чтобы он помедлил; на лабрадоров — чтобы они поторопились. Это была как раз та самая жизнь с собаками, какой я для себя никогда не желал.

Впрочем, мой очередной отчет Дин все же не был полностью негативным. Случилось так, что Девон полюбил Джулиуса. Хотя, правду сказать, не было на свете никого, — ни человека, ни собаки, — кто бы Джулиуса не любил.

В жизни Девона случались не только мрачные периоды, бывал он и в хорошем настроении, особенно по утрам. Тогда в доме раздавался его громкий радостный лай, пугавший меня и лабрадоров. Пес звал нас вниз, он требовал, чтобы мы перестали валять дурака и присоединились к нему, — ведь нам предстояло много работы, а это всегда вызывало у него большой энтузиазм.

«Работа» с ним была, однако, отнюдь не простым делом. Девон на поводке был сущим кошмаром — всю дорогу тянул и дергал изо всех сил. Еще хуже он вел себя, когда я спускал его с поводка: забегал в чужие дворы, носился по газонам, гонялся за белками.

Дин размышляла над моим отчетом, и пришла к выводу, что он пошел в свою мать, такой же упрямый и своевольный.

Такое же мнение сложилось и у Паулы, она считала Девона самым упрямым и своевольным из всех обитателей нашего дома, не считая, конечно, меня. Была и еще одна трудность. Заполучив, наконец, меня в качестве объекта своей привязанности, Девон совершенно не терпел, если мне случалось куда-нибудь уходить, из опасения, что я уже не вернусь. А может быть, просто злился, что я уходил без него.

Девон всегда хотел сопровождать меня, всегда. И дело было не только в том, что он боялся одиночества или нуждался в компании. Свою роль играло и присущее всем бордер-колли чрезвычайное любопытство. Во время поездок на машине, он все время перемещался от одного окна к другому в стремлении разглядеть окрестности, ничего не пропустить.

Здесь, в Нью-Джерси, было на что поглядеть — грузовики, легковые машины, автобусы, пешеходы, группы детей, — он жадно впитывал впечатления. Но если я оставлял его в машине и шел в магазин, он нервно прыгал с заднего сиденья на переднее и обратно вплоть до моего возвращения.

Тут я понял — не без помощи Дин, — что Девон воспринимает меня как доставшуюся ему работу. В наши взаимоотношения он вкладывал многое — свою гордость, упрямство, свой ум и потребность в общении. У меня было странное, все усиливающееся чувство, будто Девон думает, что он в состоянии помочь мне освоиться в этом мире.

«Вы не можете допустить, чтобы Девон оставался диким и вел себя в вашем доме, как ему заблагорассудится — предупредила меня Дин. — Вы должны либо убедить этого пса, что способны заставить его повиноваться, зато никогда его не покинете, либо отказаться от него. Так как, решитесь попробовать?»

Насколько я понимал, момент был подходящий: во взаимоотношениях собаки с ее новым растерявшимся хозяином назревал кризис. Так не могло продолжаться долго. Это было несправедливо по отношению к Девону, к лабрадорам, к Пауле, наконец, ко мне самому. Если время принимать решение еще не пришло, то во всяком случае быстро приближалось. Перемены придают силы, хаос же ведет к разрушению. В горах мне казалось невозможным вернуть Девона Дин. Пусть он там от меня убегал, но других поводов для конфликта было мало. Здесь же, в Нью-Джерси, жизнь оказалась гораздо сложнее, и я снова начал колебаться.

Нельзя было, однако, не принять во внимание, как сильно успел я привязаться к этому зловредному существу даже за столь короткое время. Но если наш конфликт затянется надолго, у меня не будет выбора. Я просто не смогу отослать собаку.

Наконец Дин заявила, что пора признать свое поражение и вернуть ей Девона. Я представил себе, как возвращаюсь в аэропорт Ньюарка, вталкиваю Девона в клетку, смотрю, как работники багажного отделения увозят его. Душераздирающее зрелище.