Не успела дверь за ней как следует закрыться, как Хелен спросила:

– Как ты думаешь, что на самом деле случилось с моим Тедди?

Вопрос ошеломил меня, как и ее холодный, отрывистый тон. Было в ее голосе что-то такое, что заставило меня поежиться. Так как до этого мне никогда не приходилось общаться с человеком, на которого свалилось бы такое несчастье, я решила, что должна ответить на вопрос. Но насколько искренной я хочу быть?

– Я не знаю, – ответила я нам обеим.

– Кто бы это ни сделал, пусть он сгорит в аду, – тем же ровным тоном произнесла она, а я почувствовала в животе неприятный холодок. Неуверенно кивнув, я получила в ответ напряженную полуулыбку. Холодок превратился в ледяную глыбу, и я поняла – Хелен что-то знает.

На какое-то мгновение я даже пожалела, что Ивонн ушла. Я была сбита с толку, мне нужен был кто-то третий, чтобы восстановить равновесие. Для собственного спокойствия я попыталась было сменить тему, но потом подумала, что если действительно собираюсь раскрыть это преступление, не могу отступить в первой же щекотливой ситуации. В то же время я не могла тут же превратиться в Филипа Марло[45], поэтому решила применить излюбленный прием, который так оживляет споры с бой-френдами – поменяться ролями.

– А как ты думаешь, Хелен, что произошло?

Подбородок Хелен мгновенно окаменел, выражение лица стало куда более холодным. Я заставила себя встретить ее взгляд и не начать извиняться, как я обычно делаю даже в тех случаях, когда не считаю себя виноватой, но хочу поскорее проскочить неприятный момент. Если она чувствует себя оскорбленной, то пусть объяснит, почему.

– Я думаю, что моя жизнь кончена, – наконец ответила она, слегка смягчившись.

Дорогая Молли, как мне жить дальше, когда я лишилась самого важного, что было в моей жизни?

Этот вопрос, в разных вариациях, мне задавали гораздо чаще, чем вы можете себе представить, зная, что наш журнал ориентирован в основном на молодежь и моим двадцатилетним читателям предстоит пережить еще немало ударов в челюсть, прежде чем им понадобятся зубные протезы.

– Нет, это не так, – как можно мягче сказала я. – Будет нелегко, но ты справишься.

– Вопрос в том, хочу ли я? – Ее тон не стал теплее, но по лицу потекли слезы. Я не могла определить, это слезы сожаления или гнева, даже когда она продолжила: – Я не могу передать, каково это, так горько сожалеть…

– Сожалеть о чем?

Несколько очень долгих мгновений она смотрела на меня тяжелым взглядом, как будто взвешивая про себя какие-то за и против. Я почти уверена, что она уже собиралась заговорить, когда телефонный звонок заставил нас обеих подскочить. Я ответила, но Хелен резко выхватила трубку, желая положить конец нашей беседе. Звонил Чарли, брат Тедди, из Миннеаполиса. Хелен начала бегло пересказывать ему факты в том виде, в каком они ей были известны, и я отступила.

Я отправилась на кухню выпить воды. На самом деле мне ужасно хотелось есть и пить, и я бы с удовольствием проверила, какой сорт мороженого предпочитает Хелен или, еще лучше, какую марку вина Тедди держит в холодильнике, но хорошее воспитание не позволяло мне вести себя по-свински. Это все равно что набрасываться на еду, когда поминки еще не начались. Я все-таки открыла холодильник в надежде найти бутылку воды и застыла, уставившись на пакет из "Коста-дель-Соль". Значит, Хелен действительно заказывала там обед. По крайней мере эта часть ее алиби подтверждалась.

Слово "алиби" заставило меня почувствовать себя виноватой. Интуитивно я была убеждена, что Хелен не имеет никакого отношения к убийству, и тем не менее, вот она я, украдкой роюсь в чужом холодильнике. Заказала она обед на одного или на двоих? Пластиковый пакет зашелестел, как парус на ветру. Я прислушалась, продолжает ли Хелен говорить по телефону. В пакете стояли две коробочки из фольги. Я приоткрыла верхнюю: недоеденные говяжьи медальоны в соусе из мадеры и несколько ломтиков овощей. Затаив дыхание – мне показалось, что Хелен вдруг замолчала – я приподняла верхнюю коробку и вздохнула с облегчением, когда услышала, как она вновь зарыдала в телефон.

Вторая коробка была нетронутой. Паэлья, очень симпатично выглядевшая для предназначенной на вынос еды. Итак, женщина, которая не в состоянии доесть одно блюдо, не станет заказывать два. А покупать за день вперед блюдо с морепродуктами может только любитель острых ощущений в виде расстройства желудка. Выходит, Хелен позаботилась об обеде для Тедди в надежде, что муж придет достаточно рано, чтобы его съесть. Она верила, что он вернется домой. О чем бы она ни жалела, она не сдалась окончательно. Хелен что-то знает, но она его не убивала.

Ивонн вернулась, когда Хелен заканчивала разговор с Чарли, а вскоре прибыла и Кенди. Стало ясно, что желание Хелен пооткровенничать уже не вернется. У Кенди четверо детей в возрасте до девяти лет, она из тех энергичных женщин, которые всегда пахнут печеным тестом, на всякий случай носят в сумочке английские булавки и по-матерински опекают всех подряд. Именно в этом Хелен сейчас нуждалась больше всего, так что для нас с Ивонн настало самое подходящее время, чтобы пойти домой.

Я пообещала Хелен встретиться с ней в десять утра в полицейском участке и помочь ей пройти через процедуру опознания. Кенди не стала вмешиваться и уверять, будто в моем присутствии нет необходимости и с этой минуты она все берет в свои руки, поэтому мы договорились, что я буду ждать их обеих в участке. Ивонн, видимо, ждала, что Хелен попросит прийти и ее, но Хелен только обняла нас обеих и поблагодарила за то, что мы помогли ей пережить самую ужасную ночь в ее жизни. Я несколько растерялась, а Ивонн, похоже, рассердилась, потому что она бросила пакет с покупками на кофейный столик и быстро потащила меня к лифту.

– Ну. Что она говорила? Пока меня не было? – спросила Ивонн, пока мы ловили такси.

Яркое солнце било в глаза, ужасно хотелось почистить зубы и выпить кофе, поэтому я не была в настроении разговаривать. Но потом до меня дошло, что Ивонн не просто хочет посплетничать, она чем-то обеспокоена. Боже всемогущий. Неужели и она что-то знает? Ну вот, я собираюсь раскрыть это преступление, а выясняется, что из всех действующих лиц сегодняшней ночи я – единственная, кто действительно не имеет ни малейшего понятия о том, что произошло.

С Ивонн я могла позволить себе не церемониться:

– А почему ты спрашиваешь, Ивонн? Ты что-то знаешь?

– Ох. Боже. Мой. Как будто я могу что-то знать. – Ивонн старательно отводила глаза, делая вид, что высматривает такси.

– Перестань валять дурака, Ивонн. Все это слишком серьезно.

Ивонн увидела такси, подала знак и машина подкатила к тротуару. Ивонн шагнула к такси, но я вцепилась ей в рукав:

– Вы с Тедди знакомы уже сто лет. Неужели ты не хочешь, чтобы это дело раскрыли, ради его памяти?

Во взгляде, который Ивонн бросила на меня, полыхало такое злорадство, что тушь на ее ресницах должна была расплавиться и испариться от накала.

– Какое это имеет значение? Он умер. Это уже не изменить.

– Это имеет значение для Хелен.

– Я еще что-то должна этой суке?

Я была настолько поражена, что ослабила хватку, и через мгновение Ивонн уже сидела в машине. Я попыталась залезть следом, но она меня остановила:

– В девять часов. Поможешь мне объявить сотрудникам. – Она захлопнула дверцу перед моим носом, и такси умчалось.

Вот почему я была не в настроении шутить с Кэссиди и Трисией, и по этой же причине я выбрала угольно-черную узкую юбку и белую блузку для утреннего свида… то есть для завтрака с детективом Эдвардсом.

– О'кей, пусть это не свидание, но это и не собеседование при приеме на работу, – запротестовала Трисия, наблюдая, как я переодеваюсь. Она протянула мне свои босоножки от Занотти, которые я надевала ночью.

Я надела их, но, поразмышляв, сняла и вернула ей:

– Спасибо, ты меня очень выручила.