Семья Аллана недолго оставалась у Эллисов и уже осенью 1820 года переехала в свой новый дом, где Эдгар встретился с повзрослевшими товарищами своих детских игр; и хотя узнать друг друга было нелегко, нити общих воспоминаний по-прежнему крепко связывали их вместе.
Среди вновь обретенных друзей был и Эбенезер Берлинг, с которым По познакомился когда-то в церкви. Он жил со своей овдовевшей матерью на Бэнк-стрит и, судя по всему, сыграл немалую роль в важнейших событиях, происшедших в жизни Эдгара в этот период. Вместе они прочли «Робинзона Крузо» и вскоре стали плавать по реке Джеймс в раздобытой где-то лодке — воображение По превратило ее позднее в «маленькую прогулочную яхту», упоминаемую в самом начале «Приключений Артура Гордона Пима». Мысленно возвращаясь к этой детской робинзонаде, он пишет в 1836 году в журнале «Сазерн литерери мессенджер»:
«С какой любовью воскрешаем мы в памяти те волшебные дни нашего детства, когда мы впервые в раздумье склонились над страницами „Робинзона Крузо“! Когда впервые ощутили, как разгорается в нас неутолимая жажда приключений, с трудом вчитываясь при неверном свете костра в эту книгу, строчка за строчкой постигая чудесную ее мудрость и с трепетным, захватывающим дух нетерпением открывая сердце ее пленительному, колдовскому очарованию. Но увы, дни необитаемых островов безвозвратно ушли в прошлое».
В играх, увлекательных похождениях по окрестностям Ричмонда, налетах на чужие сады и других, столь же отважных и захватывающих предприятиях Эдгар обычно бывал заводилой. Робость и боязливость, свойственные ему в раннем детстве, исчезли, усердные занятия в школьных гимнастических залах в Ирвине и СтоукНьюингтоне сделали из него отличного бегуна и прыгуна; кроме того, пребывание в английских школах привило ему сноровку и вкус к кулачным боям, что, наверное, заставляло сверстников относиться к нему с должным уважением. Чаще всего его спутниками, помимо Эбенезера Берлинга, бывали Джэк Макензи, Роб Салли и маленький Бобби Стенард. Давняя склонность Эдгара к веселым розыгрышам еще больше усилилась, и проделкам его не было конца. Однажды он даже появился в облике привидения перед засидевшимися далеко за полночь игроками в карты, наделав немало переполоху.
Однако уже в ту раннюю пору характер его начал обнаруживать странное многообразие противоречивых черт и свойств, которое всегда изумляло современников и биографов и долго еще будет оставаться для мира загадкой. Он был добрым и веселым товарищем в играх, что подтверждают многочисленные свидетельства друзей детства, но в то же время одиноким и болезненно восприимчивым мальчиком. Его ум и душу уже смущали и тревожили тайны бытия, волновали смутные стремления тонко чувствующей натуры к недостижимому совершенству прекрасного. Найти им удовлетворение в повседневной жизни он не мог и все чаще искал уединения, предпринимая первые робкие попытки выразить свои переживания пером и кистью, однако плоды своих опытов скрывал от посторонних глаз, предвидя неизбежные насмешки сверстников и холодное непонимание взрослых. Он приобрел страсть к чтению и собиранию цветов, а оставаясь наедине с собой, мог часами предаваться мечтам.
Сразу же по возвращении в Ричмонд Джон Аллан определил Эдгара в «Английскую и классическую школу», которую содержал некий Джозеф Кларк, питомец дублинского Колледжа Святой Троицы. Его описывают как раздражительного, напыщенного и педантичного ирландца, который зарабатывал на жизнь тем, что выполнял роль духовного наставника при юных отпрысках лучших ричмондских семей. Программа в этой школе ничем не отличалась от тех, что были приняты тогда в других учебных заведениях подобного рода, и включала в себя все те же латынь, французский и основы математики, которыми По занимался в английских школах. Впрочем, в Америке уже в то время делались попытки преподавать родной язык в его живой, разговорной форме и больше знакомить учеников с созданной на нем литературой, по крайней мере, с произведениями уже признанных классиков — Джонсона, Аддисона, Гольдсмита, Попа.
Занятия литературой, несомненно, ускорили расцвет и без того очень рано проявившегося поэтического таланта Эдгара По. Школьные товарищи стали замечать в нем растущую склонность к уединению; часто, оставив игры, он запирался у себя в комнате и писал стихи. И то, что жажда творчества в этом подростке, которому едва исполнилось четырнадцать лет, была столь велика, что заставляла его сторониться обычных для его сверстников игр и занятий и отдавать все больше и больше времени сочинительству, сыграло исключительно важную роль в его жизни.
В откровенно прагматической культуре, созданной американским народом, чья судьба связана с покорением огромного континента, с суровой борьбой за существование, превратившей практическую полезность вещей в единственную меру их ценности, поэзия занимала обособленное и до пришествия лучших времен весьма незначительное место. Придание этому искусству свойственной ему вещественной формы требует больших затрат и совместных усилий немалого числа людей, в то время как рыночная его стоимость ничтожна, и поэтому человека, избравшего поэзию своим поприщем и средством самовыражения, общество склонно считать либо бездельником, либо сумасшедшим. В любом случае занятие это представляется окружающим столь никчемным, что они без зазрения совести отрывают поэта от работы по самым пустячным поводам. Столкновение с подобным непониманием неизбежно порождает в человеке, посвятившем себя поэзии, ощущение своей чуждости и ненужности людям. И лишь после его смерти вдруг обнаруживается, что творчество его было неотъемлемой и чрезвычайно важной частью жизни отвергавшего его общества.
Овладение искусством стихосложения требует длительного и упорного труда, и приниматься за него любой поэт, желающий чего-то достичь в своем ремесле, должен как можно раньше. В противном случае к тому времени, когда он вполне познает все секреты поэтического мастерства, он будет уже слишком стар, чтобы творить. И Эдгар По, подобно Китсу и Шелли, начал писать очень рано. Некоторые из стихотворений, вошедших в его первую книгу, написаны им, по его утверждению, в возрасте четырнадцати лет, что вполне согласуется с многочисленными свидетельствами о его раннем развитии.
Это были не обычные рифмованные пустячки, какие все сентиментальные молодые люди в определенный период жизни приносят порою к стопам своих первых возлюбленных, но целая «книга» стихов, в которой не была обойдена вниманием ни одна хорошенькая девушка в городе. Маловероятно, чтобы автор пылал нежными чувствами сразу ко всем, и, ни в коей мере не умаляя прелестей ричмондских красавиц, приходится предположить, что в тот момент юного поэта больше интересовало искусство как таковое, а не вдохновлявшие его музы.
В 1823 и 1824 годах любовные стансы продолжали течь из-под пера юного пиита, если верить рассказам нескольких ричмондских дам. Большая их часть адресовалась очаровательным питомицам благородного пансиона, который содержала мисс Джейн Макензи, сестра миссис Макензи, в чьей семье воспитывалась Розали. Между Эдгаром и прекрасными пленницами, томившимися в заточении за стенами заведения мисс Макензи, завязалась тайная переписка. Вместе с записками Эдгар часто посылал сласти и «оригинальные поэтические сочинения». Он имел обыкновение делать карандашные наброски приглянувшихся ему девиц и прикреплять к портретам полученные в награду за преданность локоны. Маленькая Розалн, которая была в ту пору «чудным ласковым ребенком с синими глазами и розовыми щечками», верно служила им вестницей любви до тех пор, пока негодующая мисс Джейн и вооруженная шлепанцем миссис Макензи самым грубым образом не положили конец ее романтическим хлопотам.
Розали обожала брата и часто виделась с ним в церкви и у себя дома, где он часто бывал в гостях у лучшего своего приятеля Джека Макензи. Она повсюду сопровождала двух друзей и старалась принимать участие во всех их затеях. Позднее ее привычка следовать за Эдгаром стала доставлять ему неудобство из-за отклонений в умственном развитии девочки или, точнее, полного его прекращения в возрасте двенадцати лет. До этого она развивалась совершенно нормально, и ничто не предвещало несчастья, причиной которого была, вероятно, дурная наследственность. В результате сестра Эдгара По, достигнув полной физической зрелости, в мыслях и чувствах навсегда осталась двенадцатилетней девочкой.