С июня по сентябрь он не написал и нескольких строчек. Иногда он впадал в беспамятство и бродил. Доктор Митчелл, славный шотландец родом из Эршира, которому довелось жить и в Ричмонде, должно быть, не раз беседовал со своим пациентом о знакомом обоим шотландском городке Ирвине, где По ходил в школу совсем маленьким мальчиком, об Алланах и Гэльтах, которых Митчелл неплохо знал, и бог весть о чем еще. Доктор принял живое участие в своем пациенте и убедил некую леди из Саратога-Спрингс пригласить туда По в конце лета. Митчелл же достал для него денег и снабдил необходимыми рекомендациями. В августе По уехал из Филадельфии.
Летом 1842 года его видели на водах в Саратога-Спрингс, тогда одном из самых фешенебельных курортов в Америке, в обществе одной замужней дамы, достаточно хорошо известной в Филадельфии, чтобы досужие языки немедля принялись на все лады склонять ее имя. Каждое утро в течение недели По приезжал вместе с ней на воды и принимал процедуры.
Поблизости от дома, где жила леди, был сад с большими деревьями и прудами для разведения форели. Туда часто приходил играть какой-то мальчуган; скоро он подружился — и это не просто легенда — с одетым в черное джентльменом со сверкающими глазами и странными жестами, который гулял в саду, разговаривая сам с собой. Вновь и вновь он рассказывал кому-то невидимому одну и ту же историю — что-то о мрачно вещающем вороне по имени Nevermore[17] — слово это джентльмен то и дело выкрикивал глухим голосом, потрясая воздетыми к небу руками.
По возвратился в Филадельфию как раз в тот момент, когда у Вирджинии начались частые кровоизлияния, и сам едва не умер от сердечного приступа — третьего за семь лет. Как обычно, потрясение произвело в нем резкую перемену, и он вновь на некоторое время отказался от вина. Поездка в Саратогу по совету и при содействии доктора Митчелла возымела, вероятно, благотворное действие.
На протяжении всего 1842 года — с единственным перерывом, пришедшимся, как и следовало ожидать, на июль и август, — По вел регулярную переписку со своим другом Томасом в Вашингтоне. Касалась она главным образом дел литературных и личных, но более всего — их совместного плана добиться для По заветных благ государственной службы.
Пробить брешь в стене казенного равнодушия они решили с помощью сына тогдашнего президента, Роберта Тайлера, который хорошо знал творчество По. Кампания началась тем, что По с похвалой отозвался об одном из стихотворений Роберта Тайлера. Во время очередного визита в Белый дом Томас довел этот факт до сведения молодого Тайлера и затем написал своему другу: «Роберт Тайлер был весьма польщен, узнав с моих слов, как благоприятно ты отозвался о его стихотворениях. Он заметил, что ценит твое мнение выше, чем мнение любого другого американского критика, в чем я с ним согласился. Убежден, что любая помощь, какую он мог бы тебе оказать, будет оказана с готовностью. Напиши мне откровенно о твоих соображениях по этому поводу…»
Побывав у судьи Блайта, который в ту пору заправлял раздачей федеральных должностей в Филадельфии, По написал Роберту Тайлеру, сообщая, что при дальнейшей его поддержке он мог бы рассчитывать на назначение в городское таможенное управление. Тайлер ответил 31 марта 1842 года, приложив к письму требовавшиеся рекомендации. Как всегда в таких случаях, дело затянулось, будучи к тому же осложнено тем, что фигура президента Тайлера не пользовалась популярностью в Филадельфии, где большее влияние имела противостоящая ему фракция в партии вигов. Мытарства По продлились до ноября 1842 года, и в итоге после всяческих перипетий его прошение о приеме на службу в таможню было отклонено.
Осенью 1842 года По завязал оживленную переписку с Джеймсом Расселом Лоуэллом. По любил творчество этого писателя и не раз хвалил его в печати. Лоуэлл в это время был весь поглощен подготовкой к дебюту своего нового литературного ежемесячника «Пайонир», первый номер которого должен был появиться в январе 1843 года. По написал ему из Филадельфии: «Я был бы рад присылать Вам каждый месяц какую-нибудь небольшую вещь такого характера и на таких условиях, какие Вы сочли бы приемлемыми на первых порах». Лоуэлл немедленно ответил, что он и сам намеревался просить По сотрудничать с «Пайониром», так как «это позволило бы ему заручиться дружбой едва ли не единственного смелого американского критика… Если бы я не получил Вашего письма, то скоро написал бы Вам сам. Я даю Вам „carte blanche“[18] на любое прозаическое или стихотворное сочинение, которое Вы соблаговолите прислать с одним только исключением…»
«Исключение» подразумевало статьи, подобные той, что появилась в журнале Грэхэма за предыдущий месяц и называлась «Руфус Доус. Ретроспективный критический очерк». Отправной точкой для «ретроспекции» послужили воспоминания По о нелестном суждении, которое Доус высказал в своей газете по поводу «АльАарафа», напечатанного в Балтиморе в 1829 году. Горький осадок, оставленный этим случаем, не исчез даже через четырнадцать лет, и сейчас По не упустил возможности, чтобы послать в недруга отравленную стрелу. Лоуэллу не нравилось в По это мстительное злопамятство, от которого суждено было пострадать и ему самому, и потому он с самого начала недвусмысленно дал понять, что не потерпит на страницах своего журнала никаких литературных вендетт. «Мне не хотелось бы получать статей вроде той, какую Вы написали о Доусе. Он плох как поэт, в чем я с Вами соглашусь, но как человек, без сомнения, имеет чувства, которые надобно щадить». Такую точку зрения По был по природе своей просто не способен понять. Он первым пенял на недостаток великодушия в других, но и последним не признал бы его отсутствия в себе.
Лоуэлла интересовали прежде всего «хорошие рассказы (написанные с фантазией)». За каждое присланное сочинение он обещал платить По 13 долларов. В декабре 1842 года По передал Лоуэллу рукопись новеллы «Сердце-обличитель», предназначенной для первого номера «Пайонира». Тон их переписки по этому поводу весьма характерен.
Лоуэлл: «Мой дорогой друг! Мне следовало написать Вам раньше, но слишком многое отвлекало меня в последнее время, да и писать приходилось так часто, что вид пера и чернил стал вызывать у меня отвращение — поверьте, я просто не мог. Ваш рассказ „Сердце-обличитель“ будет помещен в моем первом номере. Г-н Такермэн (и тут, возможно, виновата Ваша статья об автографах) не захотел напечатать его в своем „Миселлэни“, и я был рад заполучить эту вещь для себя. Быть может, отказ согласиться с его приговором изобличает во мне человека самонадеянного…»
По (накануне рождества 1842 года): «Мой дорогой друг! Посылаю Вам небольшое стихотворение для второго номера вместе с моими наилучшими пожеланиями. Благодарю Вас за то, что Вы отвергли суждение г-на Такермэна, автора трактата „Дух поэзии“, — названного так, видимо, по ошибке, ибо поэзии там нет и духу… Буде сей господин все же примет когда-нибудь одно из моих литературных излияний, мне придется спросить себя, каким пошлым вздором я осквернил бумагу, чтобы заслужить одобрение подобного судьи. Он говорит: „Если бы г-н По соблаговолил писать свои статьи в более спокойном тоне…“ На это могу лишь ответить, что ежели г-н Т. будет и впредь так цепляться за свой покой, то он, в конце концов, упокоит свой журнал…»
«Пайонир» вышел 1 января 1843-го с упомянутым рассказом По, однако о «Пенне», который, как мы помним, должен был появиться в тот же срок, не было никаких вестей. И немудрено, ибо он уже окончил свои дни, так и не успев родиться, и уступал место «Стайлусу» — По решил переименовать будущий журнал, сочтя, что таким образом придаст новизны уже известному начинанию. В конечном его успехе он был уверен настолько, что даже отклонил предложение Грэхэма вернуться на старое место, не соблазнившись обещаниями более высокого жалованья и широких прав в руководстве журналом. Судя по всему, Грисвольдом мог быть доволен лишь сам Грисвольд.