23

На следующее утро королю позвонил лорд Бивербрук и в почтительнейших выражениях посоветовал ему отозвать свою просьбу. Бивербрук и стоявшие за ним люди хотели, чтобы Эдвард VIII удержался на троне во что бы то ни стало и не менее страстно они желали отставки Болдуина. Бивербрук предложил, чтобы подконтрольная ему пресса начала освещать дело с выгодных королю позиций (Бивербрук был масс-медийным «магнатом», владельцем Sunday Express и Daily Express и «достигнутое соглашение с прессой», о котором упоминал в своём письме королю Хардинг, было вообще-то соглашением с Бивербруком.)

Король колебался. Он хотел удержаться на троне, он хотел покончить с Болдуином, но его страшила мысль о кампании в печати, где будут перемываться кости миссис Симпсон. Кроме того, ему уже сообщили, что попросив премьер-министра о совете, он теперь обязан этот совет принять. Или отвергнуть. В другой ситуации, в другое время, в другом политическом контексте, словом, в другой реальности подобный смешной казус можно было бы легко уладить закулисно. Но не здесь и не сейчас. Слово — не воробей, но Болдуин вылетевшее королевское слово поймал в пятерню, что твоего воробья, и выпускать не собирался.

Тем же вечером Эдвард VIII переговорил с милой Уоллис и перезвонил Бивербруку, сообщив ему, что она тоже склоняется к идее морганатического брака. Уоллис и стоявшие уже за нею люди шли ва-банк. Морганатический брак предоставлял Уоллис гораздо больше возможностей, он делал её больше, чем королевой. Бивербрук понял, что «партия короля» проигрывает. «Миссис Симпсон хотела морганатического брака, а король хотел того, чего хотела миссис Симпсон.»

На этом этапе в игру вступила церковь. Архиепископ Кентерберийский по понятным мотивам был яростным противником идеи королевского брака в любом виде. Зная это, Болдуин несколько раз пытался настоять на его присутствии на переговорах премьер-министра с королём, но Эдвард VIII не менее упорно такой идее противился. И тут 1 декабря 1936 года с инициативой на местах выступил епископ Брэдфордский. Его проповедь под названием «Вспомним о религии» была опубликована в газете «Йоркшир Пост». В проповеди епископ критически отзывался о короле, высказавшись в том смысле, что тому, похоже, не известно, что такое «Божье благословление». Проповедь была тут же перепечатана другими газетами. Интересно тут то, что проповедь епископом была написана двумя неделями раньше, в момент написания он о существовании миссис Симпсон даже не подозревал и критиковал он короля совсем по другим причинам. Тем не менее в проповеди все увидели то, что захотели увидеть. «Дорого яичко ко Христову дню.» Молчаливо соблюдавшееся до этого дня молчание прессы (то самое «джентльменское соглашание») было нарушено. Ящик Пандоры был открыт.

Парадоксальным образом Эдвард VIII увидел лазейку в ситуации, казавшейся как его врагам, так и «попутчикам», безвыходной. Дело в том, что для одобрения королевского брака требовалось не только согласие кабинета, но и согласие доминионов. То-есть, фактически, согласие правительств провинций. Король, памятуя о своей популярности в среде провинциалов, к которым он так часто наведывался в бытность свою принцем, рассчитывал, что это сослужит ему службу в кризисной ситуации и что поддержка доминионов ему обеспечена. Он просчитался. Популярность «принцессы Дайаны» это одно, а институт монархии это совсем другое. Когда речь заходит о благополучии Империи, то провинциалы становятся куда большими империалистами, чем «титульная нация» (исходя из этих соображений и СССР дальновидно начинали валить в Москве, а отнюдь не в каком-нибудь Душанбе). Реакция доминионов оказалась для Эдварда VIII холодным душем. Застрельщиками выступили Австралия, Канада и Южная Африка. Они дружно отвергли не только морганатический брак, но и саму идею брака короля на Уоллис Симпсон. Грубые южноафриканцы первыми пустили в ход слово «отречение». «Отречение будет одномоментным шоком, морганатический же брак будет вечно открытой раной.» Было там и смешное — в Новой Зеландии умудрились вообще ничего не знать как о конституционном кризисе в метрополии, так и о страстях, бушующих в Лондоне и в ответ на запрос Кабинета Его Величества новозеландцы вытаращили глаза: «Какая такая миссис Симпсон?! Кто это?! Дорогие, вы чего? Are you alright?»

В полдень 2 декабря Бивербрук информировал королевское окружение о том, что дейстовавшее до сих пор «джентльменское соглашение» более недействительно и что подвластная ему пресса начинает публиковать данные обо всём, что связано с кризисом.

Вечером 2 декабря Болдуин явился к королю и выложил карты на стол. Премьер-министр, Кабинет и Доминионы были против короля. «Вот выбор, перед которым стоит Ваше Величество — вы можете отказаться от идеи женитьбы на миссис Симпсон, вы можете жениться на ней, невзирая на мнение ваших министров, и вы можете… отречься.»

Эдвард VIII ответил, что если ему того захочется, то он не задумается и отречься. Сказал он это сгоряча, он вообще за своим языком следил плохо. Так, услышав об отрицательной реакции австралийцев на его решение жениться, он во всеуслышание заявил, что «в Австралии живёт слишком мало людей, чтобы считаться с их мнением!», чем тут же нажил себе дополнительных врагов.

Не успел Болдуин выйти за дверь, как король побежал к Уоллис, а та, затопав ногами, заявила, чтобы он об отречении и думать не смел и что она, с тем, чтобы развязать ему руки, немедленно уезжает за границу. «Немедленно» в её устах означало немедленно, на следующий же день король попросил своего сторонника лорда Браунлоу доставить «W» (то-есть Wallis) к парому, уходящему в Дьепп. Тот тут же прилетел в своём Роллс-Ройсе и повёз Уоллис в порт, где их уже ждал королевский Бьюик с личным королевским шофёром и телохранителем из Скотланд-Ярда. На паром Браунлоу и Уоллис прошли как мистер и миссис Харрисон, что вряд ли могло кого обмануть, так как в их паспортах были указаны настоящие имена, утечку о чём французская сторона тут же дала «акулам пера». Из Дьеппа они, сопровождаемые кавалькадой тогдашних paparazzi, помчались на юг Франции, в Канн. Первую остановку они сделали в Нормандии, в Эвре. Из открытой телефонной кабинки, находившейся в помещении какого-то бара, Уоллис попыталась дозвониться до Короля Великобритании и Императора Индии. Их соединили. Однако слышимость была столь плохой, что ей пришлось кричать в голос и вновь и вновь повторять одно и то же, кричала же она следующее — «поговори с Черчиллем, скажи, что ты не собираешься отрекаться, не поступай опрометчиво, не спеши, НЕ СПЕШИ!» Сопровождавшим её лорду Браунлоу и детективу Эвансу пришлось затеять притворную перепалку, чтобы заглушить Уоллис. События принимали вид откровенного фарса.

Позднее Уоллис не раз говорила, что самой большой ошибкой в её жизни было решение уехать из Англии и оставить короля Эдварда VIII одного. Король же, отправляя свою суженую за границу, очевиднейшим образом не понимал с кем в лице Уоллис он имеет дело. Он стремился уберечь её от грязной шумихи в газетах в то время как ей на подобную чепуху было плевать, а уж о газетах она думала в самую последнюю очередь. Подыгрывая королю, Уоллис, которая не могла выйти за рамки собственного образа, созданного ею в глазах Эдварда, проиграла игру с куда более высокими ставками. Как сама Уоллис, так и люди, стоявшие за ней, полагали, что дело ещё можно спасти, что если оружием в руках Болдуина была угроза отставки правительства, то теперь уже Эдвард VIII мог шантажировать Семью и Парламент угрозой отречения. Она заклинала его быть твёрдым, перед расставанием, когда он заикнулся об отречении, она сказала ему, что он должен удержать трон любой ценой. «At all costs, at all sacrifices, keep the Throne.»

Браунлоу послал с дороги зашифрованную телеграмму Бивербруку, в телеграмме говорилось, что Бивербрук должен сказать Эдварду VIII, будто Уоллис хочет, чтобы король забыл о ней на год и сосредоточился на одном — на коронации. Но всё было тщетно, не успела Уоллис уехать, как король вновь совершил ошибку. И ошибку непоправимую. Он заявил Болдуину, что ему должна быть предоставлена возможность зачитать по радио «Обращение к нации», в котором он хочет изложить суть кризиса.