Предстояло решить еще немало задач, задач технических, организационных и даже политических. Неизвестно, как воспримет Земной Альянс Конфедерация, как земляне отнесутся к Алгебе. Но все же теперь появилась надежда, надежда на будущее.
XXIX
Во время осмотра вновь созданной лаборатории генной инженерии, советник по науке и технологии вынуждена была признаться себе в полном невежестве относительно данной области знаний. В течение более чем двух столетий эксперименты подобного рода были запрещены, но теперь тяжелый урок шести месяцев войны наглядно продемонстрировал недопустимость подобного невежества. Памятуя о том, что за все время военных действий, от начала конфликта и до последней атаки Краакима на Землю, не было сделано нм единого выстрела, Главнокомандующий Вертен, пользуясь своими неограниченными полномочиями приказал воссоздать на военно-исследовательской базе отделение молекулярной биологии. Предполагалось, что вначале новое отделение будет служить в основном целям медицины.
Выполняя свои служебные обязанности, Лори попросила Форте Клаустрома, заведующего новой лабораторией, ввести ее в курс дела.
— Видите ли, — говорил Клаустром, — генная инженерия настолько долго была под запретом, что нам с величайшим трудом удалось достать необходимое оборудование. Большинство наших приборов являются исторической редкостью, ведь им уже более двухсот лет. Конечно же, техническое оснащение лаборатории оставляет желать лучшего. Тем не менее, кое-что все-таки удается сделать…
— Можно узнать, чем вы сейчас занимаетесь?
— Сейчас мы фактически только осваиваем методику. Много нерешенных проблем, вы ведь понимаете…
Лори огляделась вокруг. У стен стояли лабораторные столы со множеством колб. На одном из столов в штативе была установлена вытянутая стеклянная колба, наполненная какой-то зернистой жидкостью, стекавшей вниз по тонкой полупрозрачной трубке. Рядом лаборант в сером халате последовательно наполнял из трубки пробирку, ставил ее в штатив и брал новую. Справа от него уже стояло два штатива с восьмидесятью полными пробирками. Еще один лаборант наблюдал за большим ящиком, издававшим низкое гудение.
Несколько человек в стороне рассматривали только что сделанные фотографии и оживленно о чем-то беседовали. Рядом в кипящей воде лежало несколько штативов, пробирки из которых переставляли на снег и обратно.
— Честно говоря, я пока еще ничего абсолютно не понимаю. Может быть вы мне что-нибудь покажете, для наглядности?
— Почему бы и нет? Для наглядности можно например сделать вам анализ.
— Это как?
— Все очень просто. Пойдемте в другую лабораторию, я покажу…
Вся процедура анализа занимала несколько часов. Как объяснил Клаустром, из взятой крови следовало сначала выделить чистую ДНК, присутствующую там в ничтожно малых количествах. Выбранный участок ДНК затем многократно копируют с помощью полимеразной цепной реакции, после чего приступают собственно к анализу его структуры.
Из этих достаточно пространных и общих объяснений Лори поняла едва ли десятую часть, и в ожидании результатов анализа бесцельно перебирала разложенные на столе фотографии. Фотографии эти казались ей довольно-таки странными. В большинстве из них на совершенно белом фоне отображались ряды темных полос. Так, на фотографии, которую она сейчас держала в руках, слева на право было прочерчено восемь колонок, в каждой из которых на разных уровнях находилось одна или две черные полосы. Лори понимала, что полосы имеют какое-то отношение к генам, и что положение полосы определяет состояние того или иного гена в исследуемом образце. Но то, каким образом возникают эти полосы и почему они оказываться в разных местах так и осталось для нее загадкой.
После нескольких часов ожидания, принесли анализ Лори, который оказался такой же фотографией. При всем желании она не смогла бы отличить его от остальных лежащих перед ней картинок. Клаустром, однако, казался немного удивленным.
— Интересно… Взгляните, здесь у нас шесть локусов, пятый справа, это второй часть второго интрона гена… — Клаустром произнес длинное слово из двенадцати слогов, которое Лори тот час же забыла. — Второй раз в жизни я вижу такой аллель в этом локусе.
— Это конечно замечательно, но не могли бы вы повторить то же самое нормальным языком? — спросила Лори немного раздраженная манерой биохимика.
— Ах, да я все время забываю, что вам это непонятно. Вот смотрите — он указал на одну из очерченных колонок, содержащую две черных полосы одна над другой. В локусе этого гена картировано несколько десятков мутаций, большинство из которых приводят к тяжелым заболеваниям даже в гетерозиготном состоянии, и поэтому встречаются очень редко.
— Ну и что с того?
— У вас налицо одна из редчайших модификаций, не приводящая, очевидно, к нарушению функции гена. Как я уже сказал, в моем личном опыте подобный случай встречался всего один раз
— Точно такой же?
— Не совсем. У вас мутации в гетерозиготе, то есть из двух копий гена одна нормальная.
— Это чем-то мне грозит?
— Сложно сказать… Слишком мало данных. Генную диагностику до сих пор делали лишь в крупнейших центрах, имеющих специальную правительственную лицензию. Они пользовались готовыми ДНК-зондами, не классифицируя нарушений, и кроме того их данные всегда были закрытыми. Прямо не знаю, что сказать. Кто-нибудь из ваших родителей страдал наследственными аномалиями?
Лори ответила не сразу. В последнее время, она часто задавала себе вопрос "Кто я?" и не получала ответа. И вот, теперь новая загадка. "Здесь кроется какая-то тайна… Я понимаю странный язык на жуткой вымершей планете, знаю расположение зданий и коридоров там. Какие-то смутные, расплывчатые образы… И вот теперь еще это на мою голову. Пожалуй, не стоит все рассказывать Клаустрому, попробую сначала узнать побольше".
— Какое это может иметь значение? Мои родители исчезли во время пятого кризиса, я их даже никогда не видела. — Осторожно сказала она.
— Простите, я не знал… Хотелось бы посоветовать вам пройти полное обследование, но в нынешних обстоятельствах это вряд ли возможно.
— Понимаю. — Лори с трудом подбирала слова. — Но скажите вот что, как я поняла мой случай не единственный, значит… Получается, вы должны уже что-то знать… Или может об этом нельзя рассказывать? — Окончательно запутавшись, Лори замолчала.
— Да нет, здесь нет никаких секретов, — задумчиво проговорил Клаустром. — Просто это было очень давно, и потом, нам мало что удалось узнать. Помниться, правда, тогда вышла еще довольно странная история, но вам она вряд ли будет интересна.
— Почему же? — Оживилась Лори. — Расскажите..
— У вас должно быть много дел. Мне бы не хотелось бы попусту отнимать ваше время своими воспоминаниями.
— Да какие там дела! Командующий направил меня в вашу лабораторию на весь день, а делать мне здесь нечего. Конечно, если вы сами заняты…
Биохимик вздохнул:
— Ну, что ж, если вам так хочется…
Это случилось очень давно, биотехнология тогда только начинала развиваться, а запреты и ограничения были немногочисленны — рассказывал Клаустром. Я работал ассистентом в лаборатории профессора Бернара. Группа, в которую я входила занималась как раз исследованием мутаций в гене, о котором идет речь. Делали примерно то же самое, что я только что показывал. К слову сказать, оборудование у нас было не в пример лучше теперешнего, никто не разливал сотни пробирок вручную…
Было уже известно, что мутация в данном гене вызывает тяжелое умственное расстройство. Дети, рождавшиеся с аномалией по этому гену, были вялыми, говорить начинали очень поздно и могли пользоваться лишь простейшими словами. К двенадцати годам почти все умирали. Генная терапия в то время находилась в самом начале развития, поэтому о коррекции подобных заболеваний не было даже и речи. В нашу задачу входило разработать метод ранней диагностики, способный выявить патологии у ребенка еще до рождения. Как водиться, сначала мы осваивали методику, причем в качестве apriori нормальных брали анализы у сотрудников лаборатории. Потом эти работы получили широкое финансирование, и мы уже исследовали кровь сотен здоровых и десятков больных доноров. Фотографии электрофореза занимали у нас целых шкаф, картотека велась вручную и прежде чем что-то стало получаться, все порядком намучились.