За полтора года, прошедшие с тех пор, как они бежали из Хеллемарка, у Донати было достаточно времени кое-что обдумать. Его мозги ворочались медленно, простейшие мысли требовали от него немалых усилий, но зато делал он это основательно. Конечным продуктом его раздумий обычно была полная ясность. Так, например, он решил, что Исаак бея Ибрахим, еврей он или нет, – один из самых добрых людей, когда-либо живших. Следующая мысль, которую он обдумывал последние недели, сводилась к тому, что раз Исаак добрый и хороший человек, и помощник его Абрахам бен Иегуда тоже такой, то не может ли оказаться так, что и другие евреи – может быть, даже большинство из них – хорошие люди. Часто многое выдумывают. Не может ли быть так, что люди ошибались насчет ритуальных убийств христианских младенцев для еврейского пасхального пиршества? Исаак праздновал Пасху. А ведь Исаак такой добросердечный человек, он и муху не убьет, не говоря уже о ребенке…

Донати потряс головой, раздумывая над этим. Исаак освободил его от работы за два дня до Рождества и еще на два дня после праздника. Но никто не предполагая, что они окажутся свидетелями такого события, которое должно вот-вот начаться…

Донати и Мария, как н все остальные, стояли здесь уже много часов. Базарная площадь была забита людьми. Никто не разговаривал, они просто стояли, сдерживаемые без особого труда цепочкой могучих воинов, н смотрели на шелковый шатер. В этот век чудес случались разные чудеса, но, конечно, никогда раньше в истории не было такого, чтобы простые люди в какой-нибудь итальянской деревне получили такую привилегию – наблюдать, как императрица рожает их будущего короля.»

Неожиданно две повивальные бабки подняли занавес шатра а прикрепили его к шестам, чтобы толпа могла все видеть. Императрица Констанция, полностью одетая, сидела в специальном кресле, одна из повивальных бабок поддерживала ее спину, а другая стояла перед ней на коленях, массируя ее большой живот.

Бог ты мой, подумал Донати, да она же старая!

Донати не знал, как и большинство собравшихся здесь людей, что именно возрасту императрицы от обязаны таким зрелищем. Констанции Сицилийской было сорок два года. Уже многие люди, которые могли немало выиграть от таких сомнений, распространяли слухи, ставящие вод сомнение легитимность будущего ребенка. Но характер этой дочери норманнского короля Роже Хотвилла был такое, что даже клеветники понимали, что лучше не распускать сплетни о том, что ребенок зачат кем-то другим, а не ее мужем, королем Генрихом VI Гогенштауфеном. Нет, сплетня, получившая широкое распространение и разбухавшая при каждом пересказе, гласила, что в королевских покоях ей подложат чужого ребенка, ибо в силу ее возраста вся история с беременностью императрицы чистый вымысел…

И вот теперь она сидела таи – в каштановых волосах седые пряди, лицо в морщинах, изможденное, – позволяя любому, как знатному, так и серву, смотреть, как она будет рожать.[3]

Донати ощутил, как дрожит Мария. Он надеялся, что вся эта история займет не так много времени. У Марии закружилась голова, и она почувствовала дурноту, когда повивальная бабка неожиданно засунула обе руки под юбку императрицы и вытащила оттуда крошечный плод. Вторая повивальная бабка проворно орудовала ножом я золотой ниткой, ребенок повис на испачканной кровью руке повитухи, которая, невзирая на его королевское происхождение, шлепнула его по маленькой попке. Ребенок тоненько заплакал. Все вокруг принялись кричать от радости.

Донати кричал вместе со всеми; потом он почувствовал, что ногти Марии впились в него сквозь грубую ткань рубашки.

– Тебе нехорошо? – пробормотал он.

– О, Донати – зашептала она, – мне не следовало смотреть на это! Это так страшно, и он такой маленький, в крови, и такой уродливый и… о Боже, у меня тоже начинается!

Донати наклонился, поднял её на руки, словно она ничего не весила, и принялся прокладывать себе путь к шатру императрицы. Вооруженные стражи тут же бросились к нему, но, увидев, что у него не руках женщина, не стали его трогать.

– Что тебе, добрый человек? – спросил начальник стражи. – Твоя жена заболела?

– Нет, господин начальник, – сказал Донати, – только она тоже должна рожать. Я думаю, что зрелище рождения короля ускорило ее роды. Пожалуйста, господин начальник, будьте так добры, попросите повивальных бабок императрицы, может, одна из них подойдет и поможет нам?

Начальник стражи нахмурился. Но потом лицо его просветлело. Он знал о милосердии императрицы. Такой случай прямо-таки создан для того, чтобы усиливать любовь к ней народа.

– Подожди здесь, добрый человек, – сказал он. – Я спрошу императрицу.

Он исчез в шатре, где повитухи опустили занавес. Отсутствовал он всего один момент и вернулся не один, а с тремя повивальными бабками императрицы. Царственная дама оставила при себе только одну повитуху, которая должна была сопровождать ее во дворец.

Люди закричали от восторга, когда три опытные женщины склонились над Марией, чтобы осмотреть ее. Когда же они объявили, что у Марии действительно начались схватки и ее нужно доставить домой, мельник предложил воспользоваться его повозкой, но мужчины распрягли мулов и стали драться за привилегию везти Марию в маленький домик Донати. Множество рук помогли поднять Марию с повозки и бережно уложить в постель.

Привлеченный шумом, в домик пришел Исаак. Он тут же вручил по кошельку с золотом всем повитухам, попросив их быть прилежными и осторожными. Потом он обратил внимание на то, что руки главной повитухи, той, что принимала роды у императрицы, покрыты засохшей кровью. Он послал за прислуживающей девушкой и приказал ей принести таз с горячей водой и полотенца

Повитуха презрительно посмотрела на него.

– Это, – заявила она, – королевская кровь, самое лучшее средство от всех болезней. Убирайся отсюда, еврейский пес, а не то ты осквернишь своим присутствием рождение христианского ребенка!

Тут люди стали негодовать и кричать на Исаака. Он вздохнул и вернулся в свою контору. Там он просидел несколько часов, слушая крики Марии. Когда наконец крики прекратились, он вновь зашел в дом и увидел, что Мария держит ребенка на руках и пристально его разглядывает.

Это был мальчик. Он не походил на своего крупного и белокурого отца. Мальчик был маленький и худенький, еще более смуглый, чем его мать. Головка его была покрыта густыми черными волосами.

Мария смотрела на сына.

– О Боже, – прошептала она. – Какой он некрасивый! Я его ненавижу! Уберите его от меня…

Она отвернулась к стенке и горько заплакала.

Через три дня она умерла от родильной горячки. А жители Иеси забросали камнями дом Исаака бен Ибрахима, утверждая, что это он погубил ее злыми чарами. Их ярость была так велика, что Исаак вынужден был на время покинуть город.

Бедный Донати едва не помешался от горя. Никогда, больше он уже не был прежним.

Вот так, в один и тот же день, двадцать шестого декабря 1194 года родились Пьетро, сын Донати, и Фридрих II Гогенштауфен, великий преобразователь и Чудо света. В один и тот же день, в городе Иеси на границе Анконы, под одними и теми же звездами.

Что, конечно, имело свои последствия.

1

Мальчик Пьетро проснулся уже при мягком, свете дня. Он лежал на большой мавританской тахте, крытой камчатным покрывалом, и протирал глаза. Было уже поздно – очень поздно, он знал это. Обычно он вставал при первых лучах рассвета и с неохотой одевался в ожидании святых отцов, которые приходили учить его латыни и катехизису. Эту часть своих занятий он ненавидел, хотя успевал по этим предметам. Он обожал преподавателей-сарацинов, которые приходили во второй половине дня обучать его арабскому языку, арифметике, алгебре, логике и риторике. Любил он также свободные беседы с добрым дядей Исааком о познаниях евреев, в результате чего арабский и еврейский язык он усваивал гораздо успешнее, чем латынь.