Пьетро упал головой на шею своего могучего жеребца Амира. Он не мог смотреть, не мог говорить, он мог только зарыться головой в гриву коня. И умное животное повернулось и поскакало прочь по дубовой аллее. Ветер несколько привел мальчика в чувство. Он выпрямился. И тут он увидел, что на деревьях висят странные плоды. На протяжении целых лье на деревьях раскачивались повешенные. Граф Синискола отомстил.

Пьетро не упал в обморок. Он даже не заплакал. Он уже был за этой гранью. В его душе умерли песни Палермо, солнечный свет, гревший его десять счастливых лет, померк. Его юность умерла. Все, что осталось, укладывалось в одно слово. Это слово – убийство.

Так он ехал, пока не увидел дерево, на котором они повесили его. Повесили Донати, его отца, после того, как дьявольски поиздевались над ним. Пьетро преклонил колени и попытался молиться. Он не смог. Убийство не оставляет места для молитвы.

Он долго стоял так, заставляя себя молиться, пока не услышал чистый голос, который тут же узнал, так как хорошо его помнил, голос, на этот раз плачущий:

– Отец, как это гнусно, что за зверь этот граф Алессандро! Ты должен сразиться с ним, отец! Ты должен! Ты должен!

Пьетро встал с колен.

– Если вы надумаете сражаться с ним, мой господин, – тихо сказал он, – пожалуйста, воспользуйтесь моими услугами.

– Пьетро! – воскликнула Иоланта.

Барон Рудольф уставился на мальчика. В его юных чертах он смутно различал что-то знакомое.

– Кто ты? – загремел голос барона.

– Я Пьетро, – ответил мальчик. – Сын Донати, который висит вон там…

Они обернулись туда, куда показывал его палец. Иоланта вся передернулась и прикрыла рукой глаза.

– Неудивительно, что мне показалось, будто я узнал тебя, – сказал барон, – твоя мать была…

– Мария, о которой у господина есть причина помнить, – продолжил его фразу Пьетро.

– Конечно-конечно! Я был так глуп, что…

– Вряд ли здесь, господин, подходящее место, чтобы обсуждать это, – сказал Пьетро. – И не подходящее время.

– Ты прав, – сказал барон. – Ты где живешь, Пьетро?

– У меня нет дома, – ответил Пьетро. – И мой отец, и мой опекун убиты.

– Так что ты, дьявол тебя возьми, собираешься делать? – загремел барон.

Но Иоланта думала быстрее своего отца.

– Нет, что собираешься делать ты, отец? – выкрикнула она. – Вопрос ведь в этом, не так ли? Бедный мальчик в одну ночь лишился и отца, и опекуна, а ты спрашиваешь его, что он собирается делать?

– Однако… – начал было Рудольф.

– Я скажу тебе, что ты собираешься делать, – заявила Иоланта. – Ты собираешься забрать его к нам домой, прежде чем граф Синискола убьет и его! И ты будешь держать его у себя…

Барон Рудольф поднял свою тяжелую руку.

– Я не могу сделать этого мальчика своим сервом, – сказал он. – Судя по его виду, он столь аристократически воспитан, вопреки своему происхождению…

– Я могу служить вам, господин, – сказал Пьетро тем свойственным ему спокойным тоном, который в данных обстоятельствах производил особенно сильное впечатление, – как писец, хранитель бумаг, казначей, – как господин пожелает. Я знаю латынь, греческий и французский, разбираюсь и в других языках.

У меня хороший почерк. Я хорошо считаю…

Барон Роглиано уставился на него. Все эти способности были за гранью его понимания.

– Хорошо, – сказал он, – я сделаю…

– Ничего подобного, – всхлипнула Иоланта. – Он будет оруженосцем Ганса. А когда придет время, ты произведешь его в рыцарское звание, отец.

– Но, Ио, – запротестовал барон, – ведь мальчик низкорожденный…

– Как и многие знатные господа! – выпалила Иоланта. – Мне это безразлично. Он будет рыцарем. Моим рыцарем! – Тут она спрыгнула с седла и на глазах у изумленного отца поцеловала Пьетро в губы. – Вот так! – объявила она. – А теперь поехали с нами!

Пьетро сел в седло. При этом он обернулся и посмотрел на то, что было его отцом.

– Я пошлю людей, чтобы они его сняли, а отец Антонио устроит ему христианское погребение! – прорычал барон Рудольф. По-своему барон Рудольф! Бранденбург был человеком добрым. Он глянул на мальчика, так ловко сидящего в седле. – Видит Бог! – воскликнул он. – Этот парень вполне достоин стать рыцарем!

3

Иоланта вошла в прихожую, где Пьетро спал у дверей спальни Ганса. На какое-то мгновение она остановилась, всматриваясь в него. Затем опустилась на колени рядом с ним и очень нежно поцеловала его в губы.

Пьетро шевельнулся. Он откинул руку, так что Иоланте пришлось поспешно отодвинуться, чтобы он ее не ударил. Но глаза он не открыл.

Девушка стояла на коленях, глядя на него. Потом протянула руку и положила ее на его обнаженное плечо. Она секунду помедлила, ощущая ладонью его крепкие мускулы, прежде чем потрясти его.

Пьетро тут же проснулся и сел. Он схватился за покрывало и закутался в него.

– Бога ради, Ио, – произнес он.

Как и все в те далекие времена, Пьетро спал совершенно голым.

– Не будь глупым, – прошептала она. – Я пришла сюда не для того, чтобы разглядывать тебя. И кроме того, я знаю, как ты выглядишь…

Пьетро сделался ярко-пунцового цвета. Он вспомнил, что Иоланта говорит правду. Несколько раз, когда он возвращался после упражнений с оружием усталый как собака и пропахший потом, Ио приходила к нему в комнату и заставала его нежащимся в ванне, следуя сицилийскому обычаю. Она даже натирала ему спину. Но делала она это совершенно невинно. Как сестра. Его это волновало. Он стыдился того, что его это волновало. Но он совсем не хотел, чтобы Ио была его сестрой. Менее всего на свете он хотел этого.

Но ведь она не всегда вела себя как сестра, слава Богу. Ведь бывали случаи…

– Вставай! – дернула она его. – Вставай, грубиян!

– Зачем? – спросил Пьетро. – Еще совсем рано и…

– Я знаю, что рано. Спасибо за это всем святым. Если мы будем скакать, как дьяволы, мы, может быть, успеем…

– Успеем к чему? – поинтересовался Пьетро.

– Успеем не дать этим дуракам Марку и Вольфгангу быть убитыми! Господи, почему у них не хватило мозгов не дать Андреа втянуть их в это!

– Ио, – с раздражением сказал Пьетро, – во-первых, ты говоришь загадками, во-вторых, я не могу встать, пока ты стоишь здесь…

– Я отвернусь, – сказала она. – Впрочем, нет, я спущусь во двор и распоряжусь, чтобы седлали лошадей. Ты догоняй меня там. Что же касается загадок – вот уже несколько месяцев Андреа Синискола ссорится со своим кузеном Рикардо из-за этой бледной маленькой Элайн. Она наша кузина по линии ее матери. По отцовской линии она тоже Синискола, хотя не похожа на них…

– Еще больше загадок, – простонал Пьетро.

– Ну да, ты ведь не знаешь Элайн. Но это неважно. Андреа и Рикардо соперничают из-за ее руки. Теперь, когда все знают, что Рикардо берет над ним верх, Андреа решил напасть на Рикардо у Рокка д'Аквилино. А Марк и Вольфганг, мои драгоценные тупоумные братцы, отправились туда. Естественно, я должна остановить их.

– Ты? – прошептал Пьетро. – Как ты можешь остановить их? Почему ты не расскажешь все твоему отцу и пусть он…

– И подвергнуть его опасности быть убитым? Нет, спасибо тебе за совет, Пьетро. Я собираюсь остановить их – без чьей-либо помощи. Даже без твоей. Я просто хочу, чтобы ты сопровождал меня. Мужчины слишком глупы, чтобы решать такие дела. А теперь поторапливайся. Я жду тебя.

Пьетро подождал, пока шуршание ее бархатных туфелек замрет за углом, и встал со своего ложа. Было начало сентября 1211 года, но воздух уже становился холодным. Пьетро похлопал себя по голым бокам, чтобы восстановить кровообращение. Это не имело большого успеха, и он начал натягивать полотняное белье, длинные шерстяные чулки; на голову он надел шляпу. К его огорчению, его шляпа не была оторочена мехом. Такая роскошь была привилегией высокорожденных.

Поверх он накинул куртку, сшитую из хорошего материала, но простенькую. Пьетро с грустью вспоминал свою красивую одежду, из которой он вырос, и драгоценности, спрятанные теперь в сундуке у Иоланты, поскольку он не имел права носить их.