:: Читать - Оглавление - Книга "Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965)" - Адамович Георгий Викторович - Страница 9 - ЛитЛайф - книги читать онлайн

Стихов я его не люблю, но кое-что очень хорошо («Я тихо от тебя иду…»[192]).

А в смысле Вами ценимой точности люблю:

Быть может, это не любовь,

Но так похоже на блаженство.[193]

Cela vaut [194] — почти — Тютчева. А насчет ангела и смокинга — не помню.

Лисицкая [195] , Вас заинтриговавшая, — сплошное, по-моему, подражание Ахматовой. Дурак-Струве уверяет, что это — Мандельштам[196]. Нет, это гораздо жиже, и очень подражательно, хотя не без приятности.

Вот – литература. А остальное что же? Вы, Madame, очень обольщаетесь, если полагаете, что я «всегда влюблен» и живу в эмпиреях. Было, было, но прошло. И кажется, совсем. Rien a faire [197], пора, мой друг, пора [198], – и желаю Вам до этого не дойти. Когда Вы едете в Люшончик [199]? Здесь должен появиться Jean Perin[200], и хотя это уже никак не эмпиреи, я рад, хотя он и с супругой. Конечно, без супруги бы лучше. Пишите, Madame, творите и живите, как Вам природа велела: т. е. радуясь и веселясь. Это, м<ожет> б<ыть>, глупости, но не «на все 100%». Ибо что-то такое природа Вам велела. До свидания. Желаю всего, что можно и, правда, de tout coeur (или остатками coeur'a).

Ваш Г.А.

Nice 4,

av. Emilia

chez Мmе Heyligers

28 авг<уста> 1962

Ma chere petite Madame

Представьте себе, Ваше письмо меня огорчило. Хоть я и «великая сушь», как сказал Жорж, глядя на мой барометр (что, кстати, не совсем верно: на 49% верно, а на 51% – нет). Что это такое? «Моя ненужность – следовательно бездарность», «позор погубленной жизни», «звезды, тоска»! Madame, «ни один человек не достоин похвалы, всякий достоин жалости»[201], и у всех, кто не дубина, apres un certain age [202] является чувство, что все было не то и не так. Ибо «так», т. е. как надо, не бывает. Но Вам эти звезды с тоской не годятся, да и не подходят. Правда, не портите себе жизни, вспорхните и улыбнитесь. «Сами все знаем, молчи»[203], но Вы обладаете светом, которым и светитесь, а что рядом старухи и сумасшедший Петр Александрович, что же делать. C'est secondaire [204] . Надеюсь, что эта меланхолия прошла и Вы опять, как пташка с умом Наполеона. И не огорчайтесь из-за каких-то Рафальских! Между прочим, я его статьи не читал, т. к. мое «Н<овое> Р<усское> Слово» приходит на имя Кантора (по его просьбе), а он сейчас где-то в Швейцарии и ничего не пересылает. Прегельша (и Вы) пишете об «антисемитизме» [205]. Очевидно, это очень завуалировано, если столь семитское гнездо статейку напечатало. Но если есть антисемитизм, это, пожалуй, на пользу: они сообразят и возмутятся. Хотя в «Н<овом> Р<усском> С<лове>» можно напечатать все, даже, что Вейнбаум – дурак: они все принимают. Ал<ександр>Абрамович <Поляков> очень потрясен, вероятно, т. к. умерла Ел<ена> Ник<олаевна> Штром [206], его «Ляля», которую он обожал всю жизнь. Вы, верно, ее знали. Совсем она молодая и на редкость милая. Вдруг заболела голова, и через полчаса умерла. «…И наша Ляля-машинистка, не машинистка, а пти-фур» (Аминадо[207]). Все мы под Богом ходим. Madame, я вернусь – если буду жив – в Париж числа 15-16-го. Т. к. Вы уезжаете 23<-го> в Люшон, то оставьте вечера между 15-20<-м> свободными, а я Вам предложу, когда приеду, день для дружеского обеда. Антандю [208]? Насчет Эренбурга [209] Вы совсем правы. Я тоже его всячески отвергал, а теперь чувствую к нему симпатию. И стихи совсем не плохие, т. е. не как стихи, а как чувства. А Попович с Николаевым [210] мне надоели так, что я даже из-за них возненавидел радио. Чуть откроешь: «Popovitch… etc.»! Ну, вот – это пока все. Целую Вас без великой суши и желаю, чего можно. Замуж бы Вас надо выдать, но нет на примете соответствующего миллионера. Рулетка моя кончена: по одной из Ваших версий – «победа над собой». Больше не хожу, билет разорван.

Ваш Г.А.

Radio Liberty

Russian Desk

Lilienthalstrasse 2

Munchen 19

16 мая 1963

Chere amie Madame

Пишу из Мюнхена, куда прибыл третьего дня. Холод, дождь и все прочее. Ничего, посидим. Но я хочу Вам писать сейчас не об этом. А о Ваших делах и Бахрахе.

Он был в отъезде, явился только сегодня утром, я с ним завтракал и говорил о Вас.

Настроение его – неопределенное. «Да, конечно, pourquoi pas» и так далее. Но энтузиазмом он никогда не отличался, et il faudrait le violer [211] чтобы иметь результат.

Конкретно:

1) Делакруа [212]: решительно нет. Это область Вейдле [213], и неприкосновенная.

2) «Les Abysses»[214]: да.

Но в строжайшей тайне, entre nous [215] : о них уже написал ему Газданов [216], но он его забраковал (просил Вам этого не сообщать, т<ак> что не подведите!)

Вот отчего Газданов забракован: он написал, что Сартр [217] и А.Бретон [218] – дураки, что фильм глуп и безвкусен, что в нем все плохо и ничтожно и т. д.

Значит, надо:

попытаться объяснить, почему Сартру и Ко фильм мог понравиться – даже если он, по-Вашему, плох, – что они в нем искали, отчего им другое не по душе. Меньше о самой себе, больше о причинах, почему возник. Compris? [219] Конечно, надо рассказать, что в фильме происходит. И непременно упомянуть, что он идет на Каннском фестивале.

Voila. Все это – резюме моего разговора с Бахрахом. Еще: пришлите поскорее, так как они «desk новостей»[220] и соблюдают сроки.

О воспоминаниях он говорит туманно, но я думал, что это ему совсем не подходит, а оказывается – не совсем. Все дальнейшее зависит от Вас, от Вашего умения не только писать, но и обращаться с людьми. До свидания, cherie. Пишу «на службе» и спешу.

Ваш Г.А.