Последнее письмо жены: «Если бы сказали кому-нибудь постороннему, что муж и жена могут жить не вместе так долго, так много лет и все же любить друг друга и ждать встречи, он не поверил бы, такое можно встретить только в романах».
Письма жены шли длинным путем. Их переснимали на микропленку, и, прежде чем они попадали в тайник на Проспект-парке, проходили недели и даже месяцы. Последнее письмо жены нашло адресата уже в тюрьме…
Полковник А. отверг услуги одного адвоката, потому что ему, с точки зрения полковника, «не хватало профессионального достоинства, он выглядел неряшливо, у него была грязь под ногтями». Вероятно, такой человек больше подходил А. как помощник по работе, но не как защитник в суде.
Легенда полковника была такая: он по профессии учитель, его отец умер, мать родом из Саратова, сам он жил в Москве у Никитских ворот, окончил институт, потом нашел крупную сумму денег в царской валюте — в разрушенном доме где-то в Саратовской губернии, на родине матери. Перебрался в Данию и купил там фальшивый американский паспорт, с которым приехал в США; этот паспорт нашли у него при аресте.
А. так умел слушать, что можно было подумать, будто именно благодаря этому качеству он сделал карьеру. Когда он расстраивался, он клал сигарету, так как она могла привлечь внимание к его нервному состоянию.
Полковник был увлекательным, будящим мысль собеседника человеком. Он обладал интеллектуальной честностью, с которой подходил к решению любого вопроса, имел весьма широкие знания по проблемам искусства и установившиеся взгляды в этой области.
Из речи обвинителя по делу полковника А.:
«Такой была карьера этого человека, мастера шпионажа, настоящего профессионала, что он знал правила игры, и их знала его семья: прошу это запомнить. Он не заслуживает снисхождения, как не заслуживает и сочувствия. Ссылки адвоката на французские законы 20-х годов и английские законы 1911 и 1920 годов несостоятельны, поскольку шпионаж сегодня гораздо более серьезное преступление, чем когда-либо раньше. Он связан с угрозой для цивилизации, для всей страны и всего «свободного мира», это преступление против народа, а не против отдельных лиц».
Дисциплина была краеугольным камнем его философии, поэтому А. положительно отзывался о немцах, сторонниках дисциплины. К выполнению своих обязанностей он относился с интересом и упорно старался делать все, за что брался, хорошо. Это, конечно, всегда было сильной его стороной.
Кроме того, А. был страстным любителем спорта и «доджеров»: на тюремном дворе, будучи 56-летним человеком, полковник учился играть в «боччи», что свидетельствовало о незатухающей разносторонности его интересов.
А. просил меня, если я все же буду писать о нем книгу, характеризовать его «справедливо, честно и точно» и при этом помнить, что он «простой солдат».
«К сожалению, — сказал мне полковник А., — авторы художественных произведений преувеличивают и искажают подлинную роль шпиона в XX веке, который зачастую является всего лишь собирателем фактов. Они рисуют его так, чтобы не вызывать разочарования читающей публики, потому-то в дискуссиях о шпионах и шпионаже в большом количестве присутствует романтический «дух Мата Хари». Между тем основная масса разведывательного материала достается путем упорной, кропотливой работы, тонким исследованием и анализом легкодоступной информации.
Вопреки распространенному ошибочному мнению подавляющая масса наиболее важной разведывательной информации добывается не посредством тайной шпионской деятельности, а открытым путем.
Именно поэтому демократическое государство с его свободой слова и печати является наиболее уязвимым объектом».
Из моей речи в Верховном суде: «Прошу вас подумать о том, что такое наша национальная оборона, карту которой нашли при аресте у моего подзащитного, в век континентальных ракет, водородных бомб и искусственных спутников…»
Полковник обладал сверхъестественной способностью примиряться с обстановкой и событиями, а также уделять внимание самым различным мелочам, даже находясь в тюрьме, где он, по-видимому, испытывал ряд существенных неудобств и, кроме того, переживал горечь и разочарование.
На что мог рассчитывать А., вернувшись в результате пока очень призрачного обмена в свою страну? Посчитают ли его там благонадежным?
«Я заметил, — сказал мне А., — что у людей, привыкших действовать методами насилия, эмоциональное возбуждение утоляется при помощи физической нагрузки».
Завещание полковника А., составленное до оглашения приговора: «В случае моей смерти в тюрьме тело кремировать, а урну с пеплом и все имущество передать семье».
Вынесение приговора заняло по процедуре всего шестнадцать минут: «Соединенные Штаты Америки против А….»
В этот момент холодное самообладание полковника показалось мне невыносимым.
Его приговорили к тридцати годам заключения. Для человека, получившего такой срок, А. обладал поразительным спокойствием профессионала. В США он, конечно же, был бы незаурядным политическим деятелем первой величины…
«Я мог бы много лет быть заключенным, — сказал мне полковник А. после вынесения приговора, — но ни минуты не мог бы работать надзирателем. Нужно быть лишенным воображения человеком, чтобы пасти других людей, как стадо».
Когда происходил обмен, было раннее утро, и улицы Берлина были безлюдны. Глинекебрюкке: темно-зеленый стальной пролет, уходящий с территории Западного Берлина к Восточному. За озером Потсдам справа на холме вырисовывался в тумане силуэт старинного замка. По обе стороны озера я видел густые лесопарки.
Все совершилось на мосту, который в последний год и месяц войны был прозван солдатами «Мостом свободы».
Вот уж воистину!
Подполковник X., предавший своего резидента, через некоторое время погиб в результате таинственной автомобильной катастрофы на Пенсильванском шоссе…
1.5. «Мост разведчиков»
Как-то в прессу попали сведения о том, как подписывают «мирный договор» главы отдельных семей японской мафии — «якудзы». Необходимо найти комнату с двумя строго симметричными входами. Оба «высоких представителя» строго одновременно входят в комнату, подходят к столу, расположенному на одинаковом расстоянии от обеих дверей, выпивают по чашечке сакэ — и мир считается заключенным. Если же что-то пойдет не так, то всю церемонию придется организовывать заново.
Как уверяют специалисты, организовать обмен агентов куда сложнее, чем церемонию примирения кланов «якудзы». Во-первых, нужно выбрать подходящую «точку на карте» или нейтральную страну, где тем не менее можно провести столь деликатную операцию, или подходящий объект на «линии соприкосновения». Необходимо обеспечить и секретность, и нормы безопасности, и организовать все так, чтобы у противной стороны не было даже теоретического шанса объявить, что партнер «не выполнил условий», и отказаться выполнять свою часть договора.
Берлин, «прифронтовой город» во времена «холодной войны», подходил для этого более всего. Во-первых, линия фронта «холодной войны» проходила именно здесь. Во-вторых, в Берлине, где сохранялись оккупационные зоны, свое военное присутствие сохраняли все бывшие союзники по антигитлеровской коалиции, ставшие противниками в «холодной войне».
Как потом рассказывал ветеран разведки Павел Спирин, «обмен Абеля было решено проводить 10 февраля 1962 года на мосту Глинекебрюк-ке, соединяющий Западный Берлин и Потсдам. Этот стальной темно-зеленый мост имел длину около ста метров, хорошо просматривались подходы к нему, что позволяло предусмотреть все меры предосторожности.
Меня включили в группу прикрытия, которая состояла из девяти человек. К месту мы приехали заранее. Рядом с мостом во дворах домов уже скрытно размещались несколько машин с нашими солдатами. Нас определили в будку, предназначенную для сотрудников таможенной службы, откуда мы все наблюдали.