— Перелом! — обрадовался Кальченко. — Видишь, как бодро стали идти. А ну спой еще, Василий Леонтьевич.

Позже, когда я рассказывал об этом эпизоде, некоторые хмурились, мол, не к лицу командиру дивизии выступать в роли «оперного солиста». А мне казалось и кажется, что песня в любое время может служить великой цели — помогать товарищу в бою.

На высоком плато восточного склона Чатыр-дага сделали привал. Дождь почти прекратился, и, пока варился суп из конины, бойцы отдыхали.

Мы с Кальченко поднялись еще на полкилометра, побывали в 262-м полку. Проверка в нашей колонне и в полку обнаружила нехватку людей. Видимо, во время трудного перехода по горам многие выбились из сил, а кое-кто, главным образом местные, возможно, отстали сознательно.

Было 6 ноября. Комиссар предложил провести торжественный митинг, посвященный празднику Великого Октября.

Выступая перед боевыми друзьями, я напомнил, о событиях последних дней, о том, что вынужденный отход мы совершаем с чувством горечи, но с сознанием выполненного долга. Пока враг сильнее. А наступит время, и сильнее станем мы. Наши неудачи временные, враг окажется разгромленным. Так сказала партия, и так будет!

Чтобы проверить настроение рядовых, Кальченко предоставил слово нескольким из них. Речи их были короткими, но яркими и горячими.

— Перед нами задача — пробиться в Севастополь. Клянусь, что, выполняя ее, я не пожалею своей жизни, — заявил красноармеец П. Новожилов.

Его клятву поддержали одобрительными выкриками и аплодисментами все присутствовавшие на митинге бойцы и командиры.

После непродолжительного отдыха тронулись в дальнейший путь. Чтобы рассредоточиться, условились, что Рубцов поведет свой полк и минометчиков через вершину Чатыр-дага, а управление дивизии с командами обойдет гору по южному скату. Встретиться должны были внизу, при выходе на лесную дорогу к Ялте.

День кончался. Голова нашей колонны вытянулась к большой поляне у подножия горы. Я приказал остановиться. Надо было изучить местность, узнать, нет ли впереди немцев. Они ждали нашего выхода из гор, могли и здесь выставить сильный заслон. К тому же небольшой холмик на поляне, поросший кустами, показался подозрительным. Уж очень аккуратна была растительность на нем.

Командир комендантской роты старший лейтенант В. Онищенко направился вперед со взводом автоматчиков. Половину пути прошли быстро, а потом стали продвигаться осторожнее. Когда до пригорка осталось метров триста, оттуда из замаскированных окопов вылетел рой трассирующих пуль. Взвод залег, затем начал отходить.

Посоветовался с Кальченко и Серебряковым. Решили, пользуясь наступающей темнотой, опять подняться на гору, а затем спуститься уже в другом месте, чтобы обойти вражескую засаду и ударом с тыла разгромить ее.

К сожалению, весь план осуществить не удалось. Вынужденно петляя по горе, к утру мы спустились совсем в другом месте, чем предполагали. Искать встретившийся вчера заслон не имело смысла. К тому же люди страшно устали. Я объявил короткий привал. Вперед выслал разведку с заданием осмотреть местность, постараться встретить кого-либо из жителей или партизан и привести к нам.

Разведчики вернулись сравнительно скоро. Привели давно не бритого русского, на вид лет тридцати, одетого в военную шинель без знаков различия. Серебряков спрашивает у него:

— Что вы делали на поляне?

— Приехал за сеном, да лошадь испугалась вас и убежала.

Вижу, человек что-то петляет, но держится смело, свободно, как хозяин на своей земле. «Значит, наш», — думаю. С Кальченко отвели его в сторону, назвали себя и спросили, не слышал ли он о нашей дивизии?

— А вы Северского знаете? — вопросом на вопрос ответил незнакомец.

— Еще бы. Это наш пограничник.

— Так вот, я из партизанского района Северского. Командование поручило мне наблюдать за дорогой и направлять выходящих из окружения…

Партизан повел меня и Кальченко на свой наблюдательный пост. Дорогой рассказал, что полк Рубцова прошел вчера.

На посту были два партизана. Они поделились с нами жидким гороховым супом и настоящим черным хлебом. На второе мы выпили по литровой банке кипятку.

— Как бы теперь людей покормить? — спросил я у партизан.

— А вот едет Северский, он и решит.

Старший политрук, коренастый, с пытливыми, вдумчивыми глазами, до войны работал в одном управлении с нами. Мы жили рядом и хорошо знали друг друга. Его дочка, Людочка, была нашей любимицей.

Командуя сейчас партизанским районом, объединявшим несколько отрядов, Северский хорошо знал о положении в Крыму.

— Обстановка тяжелая, — рассказывал он. — Ялта занята немцами. В Севастополь вам придется пробиваться с боями. Можете остаться у нас. Командующий партизанским движением Мокроусов охотно принимает в отряды пограничников и моряков.

На просьбу покормить колонну Северский дал согласие, хотя с продуктами у него было туго. Скоро прибыл вызванный им проводник и повел нас на базу.

Мы шли очень долго, до позднего вечера. Начал накрапывать дождь.

— Теперь до базы три километра. Но идти надо осторожно, можно повстречать немцев, — предупредил проводник.

Когда после этого прошли еще километра два, на пути стали попадаться обломки ящиков и бочек. Проводник сокрушенно покачал головой и тихо сказал:

— Не нравится мне это. Боюсь, что у нас побывали «гости».

И он угадал. На полянке, в глубине леса, мы увидели остатки разрушенного домика и сарая. Возле них — нагромождение разбитых ящиков, бочек, рассыпанный лук, несколько пачек сушеных ягод.

— Разорили, сволочи, склад! — проводник скрипнул зубами. — Только вчера здесь все было в порядке. Ну да ладно, утром разыщу небольшой тайничок и достану вам муки, — пообещал он.

Голодные бойцы в темноте шарили по земле, подбирая лук. Некоторым посчастливилось найти рассыпанные в грязи куски сахару.

Утром каждому из нас досталось по стакану муки. Мы испекли лепешки на саперных лопатах.

Дальше наш путь лежал к домику лесника, что в центре заповедника. Идти предстояло по открытой местности поблизости от расположения немецкого соединения, имеющего танки и артиллерию. Поэтому день провели у разрушенной базы, а тронулись с наступлением темноты. Домик лесника нашли только под утро, причем вымокли до нитки.

Батя, командир партизанского отряда, встретил нас приветливо. У него мы отдохнули, помылись горячей водой. Вместе с партизанами наметили дальнейший маршрут.

Первым долгом нужно было пересечь дорогу Бахчисарай — Коуш — Бешуйские копи. В Коуше стоял полк немцев. Много противника и на Бешуйских копях. Дорога все время патрулируется танками.

— Ничего, как-нибудь проберемся, — сказал Батя. — Я сам буду вас провожать.

И вот мы подошли к дороге. Отряд затаился в лесу. Батя провел меня, комиссара и начальника штаба на возвышавшуюся над местностью скалу. Со скалы видно скопление танков, машин, и вся дорога словно на ладони. Наблюдая за ней, установили периодичность движения танков, патрулировавших дорогу, и облюбовали место у поворота для перехода через шоссе.

Проскочить нужно за считанные минуты. Когда колонна уже заканчивала переход и по сторонам шоссе оставались только заслоны гранатометчиков, со стороны Коуша, стреляя на ходу, к нашему повороту помчались танки. Коммунисты комендантской роты П. Долинский и А. Крисевич приготовили связки гранат, подползли по кювету поближе к проезжей части дороги. Для большей гарантии гранаты швырнули одновременно. Под головным танком грохнули взрывы, он качнулся, развернулся поперек дороги и замер, загородив путь остальным. Сгрудившись у обочины, экипажи начали наугад палить из пулеметов и орудий, но нам они не причинили никакого вреда…

* * *

Впереди — деревня Биюк-Узенбаш. После нее нам предстоит подняться в горы, а там уже до Севастополя рукой подать. Но люди устали и голодны.

— Надо бы накормить людей, да и посушиться не грех, — обратился ко мне Кальченко.

— В Биюк-Узенбаше накормим всех и обсушимся.