К толстым каменным стенам и к высокой цитадельной башне одного из таких замков и сегодня очень подошла бы коренастая фигура бородатого рыцаря в кольчуге, надетой поверх толстой куртки из бычьей кожи, зорко всматривающегося в даль. Тем более дисгармонировал с обстановкой далёкого прошлого стройный, средних лет, безукоризненно выбритый мужчина в чёрном вечернем костюме, сидящий на вполне современном стуле на верхней площадке башни.

Резкие, крупные черты лица, тяжёлый подбородок, тёмные, зачёсанные назад волосы, особая манера твёрдо держать голову – весь его облик вполне соответствовал своеобразному стандарту политических деятелей и «капитанов» индустрии, который хорошо знаком читателям стандартных же, обильно иллюстрированных изданий, наводняющих страны английского языка.

Его собеседник, если бы ему переменить костюм, скорее сошёл бы за одного из старинных обитателей замка. Это был человек со старомодной окладистой седой бородой, с живыми глазами и с хорошим цветом лица, свидетельствующим о прекрасном здоровье и о сильной, бодрой старости. Костюм его носил следы небрежности в противоположность строгой подтянутости первого.

Хозяином был младший, старший – гостем. Когда этот гость говорил, хозяин немного наклонялся вперёд, и вся его фигура выражала подчёркнутое внимание.

Действительно, техническая печать, учебники химии, физики и механики островной и заокеанской стран давно уже приучили студентов и инженеров к имени Форрингтона. Член многих академий и десятков научных обществ (на его визитной карточке никак не поместились бы все его научные титулы, хотя бы и изображённые по островному обычаю только начальными буквами), профессор Форрингтон уже давно оставил педагогическую деятельность. Гораздо интереснее казалась ему научная деятельность в лабораториях крупных заводов. В кругах учёных говорили иногда, что с тех пор, как Форрингтон отказался от кафедры в знаменитом университетском городе К… публикуемые им заметки и статьи стали менее содержательными.

Те, кто с ним не встречался непосредственно, считали, что Форрингтон стареет. Но не в старости и не в отрыве от университетов было дело…

Прежде чем перейти к описанию дальнейших событий, познакомимся поближе с двумя джентльменами, столь мирно, на первый взгляд, беседующими в старинном замке на Рейне.

Младший из собеседников, Томас Макнилл, мог бы называться также и Макниллом третьим.

Династия Макниллов благоговейно хранила память о Томасе Макнилле старшем, сделавшем первые самостоятельные шаги к богатству в пятидесятых годах прошлого столетия. К началу Крымской войны, когда Артура Форрингтона, молодой священник, получил скромный приход в южной части острова, – способный кузнечный подмастерье Томас Макнилл уже был владельцем собственной оружейной мастерской, выпускавшей отменные охотничьи штуцеры и ружья, высоко ценимые в колониях империи офицерами захватнических войск королевы Виктории.

Томас Макнилл первый сумел значительно увеличить своё скромное предприятие во время Крымской войны. Стволы для штуцеров, изготовленные на его заводике, имели бесспорное преимущество перед продукцией других фирм. Но в тот год, несмотря на великолепнейшие штуцеры Макнилла, несмотря на явное техническое превосходство, несмотря на твёрдую решимость прихожан и пылкие молитвы священников, в том числе и достопочтенного Форрингтона-отца, война с этими упрямыми русскими казалась бесконечной.

Вместо известий о молниеносном успехе из далёкого Крыма поступали длинные списки убитых и раненых и настойчивые требования оружия.

Молебны о даровании победы прерывались заупокойными службами, а Томас Макнилл первый к концу войны увеличил своё предприятие в несколько раз и имел право называть его заводом.

Кроме штуцеров, фирма «Макнилл и сыновья» начала выпускать пистолеты, штыки, наконечники для пик и клинки для сабель – всё отличнейшего качества. В последний месяц войны с русскими на островных полигонах испытывались первые орудийные стволы новой марки, которой предсказывали большое будущее. А после заключения мира с Россией островная империя пополняла свои опустошённые войной арсеналы тоже при деятельном участии фирмы «Макнилл и сыновья».

Весьма прибыльной для фирмы оказалась организация оружейных мастерских в Индии, необходимость чего была доказана попыткой индусского народа сбросить иноземный гнёт, известной под именем восстания сипаев.

К началу франко-прусской войны – через четырнадцать лет после Крымской кампании – репутация фирмы «Макнилл и сыновья» была столь устойчива, что фирма сумела принять заказы от обеих воюющих стран.

Хотя Томас Макнилл первый, полностью солидаризируясь с общественным мнением островной империи тех лет, всей душой сочувствовал пруссакам, он тем не менее доказал правильность своих действий балансом фирмы, отразившим аккуратность и платёжеспособность как молодой германской империи, так и республиканских наследников побеждённого императора французов Наполеона Третьего.

Томас Макнилл свято соблюдал воскресный день и никогда не отказывал в пожертвованиях на благотворительные цели. Он жертвовал крупные суммы на африканские миссии, на обращение в христианство китайцев, на религиозные проповеди среди арабов, на просвещение дикарей тихоокеанских островов и на прочие богоугодные мероприятия.

Франко-прусская война окончательно и прочно утвердила фирму «Макнилл и сыновья» на мировом рынке оружия, и жизнеспособная промышленная организация с тех пор с честью принимала участие во всех больших и малых войнах второй половины XIX века.

Наряду с турецкими султанами (испытание оружия «Макнилл и сыновья» на русских солдатах продолжалось) в книгах фирмы после южноамериканских республик и всех восточноазиатских империй можно было найти и раджу Саравака и даже страшного пирата китайских морей Ванг-Фонга, замаскированного именем известного калифорнийского банкира.

«Бог наградил меня долгой жизнью и крепкой старостью», – любил говорить Томас Макнилл первый. Отличаясь долголетием и цветущим здоровьем, старик дожил до англо-бурской войны.

В год его смерти молодой Артур Форрингтон расставался со строгим укладом патриархальной семьи. Он уносил с собой в открытые двери университета традиционный багаж, состоящий из внушённой с детства привычки искать в библии примеры на все случаи жизни, и твёрдое убеждение в том, что великая островная империя является истинным центром мира. Он нёс в себе также и свойственную его кругу и времени убеждённость в том, что каждый уроженец острова-метрополии стоит неизмеримо выше не только цветных людей, но и европейцев других национальностей.

Среди студентов он выделялся колоссальной работоспособностью и любовью к точным наукам, соединённым с пренебрежением к древним языкам и к спорту.

Тем временем фирма «Макнилл и сыновья» продолжала испытания своего оружия на русских солдатах. В 1904–1905 годах она снабдила японские военные корабли непроницаемой бронёй, дальнобойными пушками и прочими изделиями своего производства, а остров посылал своих инженеров на японские заводы и своих офицеров-инструкторов в армию и на флот азиатского партнёра.

В 1914 году, закончив свои испытания на людях всех цветов и оттенков кожи, всех наций, языков и наречий, всех возрастов, религий и убеждений, фирма «Макнилл и сыновья» прочно завоевала мировую известность.

Тогда же, или несколько позже, следуя завещанию своего основателя – «Уважайте учёных, не жалейте на них денег!», «Макнилл и сыновья» обратили в первый раз внимание на молодого физика Артура Форрингтона, которому пророчили большое будущее. Предприимчивые продолжатели дела Макнилла старшего умели привлекать учёных и удерживать их. Испытывая практическую пригодность теоретиков посредством отдельных консультаций и поручений, «Макнилл и сыновья» оценили по заслугам большие способности и дар смелого, но осторожного экспериментатора.

К середине тридцатых годов двадцатого столетия Форрингтон, мастер лабораторных анализов и человек широчайшего научного кругозора, счёл бы просто неприличным, если бы кто-нибудь заметил ему, что он изменил своему первоначальному мнению относительно исключительности людей островного происхождения. В частности, на него не произвела впечатления глупая, не согласная с чопорностью острова, выходка провинциального журналиста, поместившего незадолго до начала второй мировой войны статью с весьма прозрачными намёками на неблаговидность обмена научным опытом между Форрингтоном и его германскими коллегами. Неприличная выходка журналиста скоро была забыта. Форрингтон искренне, без всякого лицемерия, считал себя безукоризненным деятелем свободной науки. Впрочем «Макнилл и сыновья», осведомлённые в данном случае лучше, чем их высокоуважаемый учёный, гораздо больше его знали об истинной цене фактов, на которые намекал пронырливый газетчик.