{Фото ИТАР-ТАСС. Москва. 4 октября 1993 года. 14.58. «Белый дом». Парламентеры спецподразделения «Вымпел» и группы «А» входят в подъезд № 1 Дома Советов. }

Свидетельствует майор Гусев (от лица защитников «Белого дома»):

Народу перед «Бельм домом» все больше. На «пятаке» перед подъездом какой-то милицейский чин с мегафоном. Что-то выкрикивает, то в нашу сторону, то оборачивается к толпе. Встаю открыто в окне:

— Эй, парень, чего надо? Подойди, не бойся, мы не кусаемся! Разбираю:

— Стойте! Стойте! Они сдаются, они сейчас выходят!

Интересно, кто это там сдается? Чего это он за нас решает? Надо бы выяснить. Спрашиваю «добро» у Макашова. Генерал сперва вставляет мне «фитиль» за то, что открыто торчал в окне, а потом благословляет на переговоры. На улицу, оставив автоматы вместе со мной выходит Крестоносец. Милицейский чин — маленький, без знаков различия. Козыряю:

— Майор, с кем имею честь беседовать?

Он называет себя. Господи, вот чудеса! На всю площадь — один представитель милиции, и тот оказывается… сержант! Он пытается оттеснить толпу «защитников демократии», пришедших по призыву «мальчиша-плохиша» Гайдара защищать от путчистов «всенародно-избранного»! Спокойно объясняю бедному сержанту, что никто в «Белом доме» пока сдаваться не собирается, что мы согласны вести переговоры о прекращении огня, но при условии его обоюдного прекращения, предоставлении нам прямого эфира и отвода мятежных войск.

Парень явно смущен — вопросы такого уровня не в его компетенции, а никого из милицейского начальства рядом нету. Откозыряв, поворачиваемся и уходим. Замечаю, что по бокам подъезда толпится огромная масса народа, сдерживаемая омоновскими цепями. Неужели они пойдут на такую провокацию? Ударят по нам, укрываясь за спинами безоружных людей? С них станется…

Тем не менее, что-то назревает. Стихает стрельба внутри здания. Явно что-то намечается — то ли переговоры, то ли еще что-то. Ко мне подходит Трифон:

— Михалыч, тут у 20-го подъезда наши девчонки застряли, дай схожу посмотрю, пока тихо.

Проводив его, поднимаюсь наверх, на балкон. Смотрю, как в холл с улицы забегают какие-то личности — по одному, по двое, с сумками в руках. Кто такие? Совершенно неясно. Мы отгоняем их угрозой огня — подозреваем, что под видом штатских проникают готовящиеся к штурму спецназовцы. Появляются медики в белых халатах с красными крестами, передают нам сумки с медикаментами, забирают наших раненых. Внезапно внизу, хлопнуло несколько пистолетных выстрелов. Опять залегаем за перила, выставляем стволы между опор. Появляется «подкрепление» — полтора десятка «камуфлированных» ребят с ПМ в руках — глаза горят, пистолеты со снятыми предохранителями и взведенными курками по-киношному выставлены вперед. Не дай Бог, споткнется, ладно себя подстрелит, но ведь может и кого другого зацепить. Меня самого десять минут назад такой «специалист» чуть на тот свет не отправил: перелезал через баррикаду из стульев, «сучку» со снятым предохранителем тащил за ремень, автомат зацепился спусковым крючком за ножку стула, грохнул выстрел, а он вылупил глаза и стал доказывать нам, что это не он стрелял!

«Помощников» отправляем наверх — охранять зал заседаний. Опять внизу какие-то крики, наши вскинули автоматы, но снизу через стулья лезет белый как полотно… Трифон! Без автомата, в чем-то измазанный…

— Ты откуда? — Буквально передергиваем его через баррикаду. Проклятье! Он весь в крови!

— Михалыч, я в плен попал… Бежал через окно, руками стекла вышибал… И действительно изрезаны ладони, пальцы, запястья… Увожу его к черному ходу, рву индивидуальные пакеты, плотно, не жалея бинта обматываю изуродованные ладони. На полу накапало изрядную лужу крови.

— Где автомат? — спрашиваю его.

— Я же говорю: в плен попал. Напоролся на каких-то хмырей в камуфляже, принял их за своих, а они уперли в бока стволы, отобрали автомат и доставили на 2-й этаж 20-го подъезда, на «разборку» к какому-то майору.

Тот, к счастью, немного лопухнулся — подпустил казака к себе вплотную, конвоиры в этот момент вышли из комнаты. Трифон, попросив воды, плесканул стакан офицеру в лицо и сиганул в полуразбитое окно… В конце перевязки просит не бинтовать указательные пальцы, чтобы можно было стрелять.

— У тебя же оружия нет.

— Нет, так добуду.

И действительно добыл, неизвестно где. Проходит еще полчаса. Подходят два казака из морозовской сотни:

— Мы попробуем прорваться.

Под окнами подъезда толпы уже нет — ее сменила редкая цепочка отлично экипированных бойцов. Догадываюсь — «Альфа». Они стоят открыто, знают, что мы стрелять не будем.

А вот с той стороны… Несмотря на перемирие, откуда-то из-за реки густо ударили очереди (15.50. — Авт. ). Я ехидничаю в мегафон:

— Бойцы «Альфы», ну что это такое… Мы не стреляем, слово держим, а ваши…

В это время парни повернулись спинами к нам, подняли над головой скрещенные руки, стали грозить в сторону стреляющих кулаками. Стрельба мгновенно стихает. Но через две минуты возобновляется уже со стороны моста. Я опять в мегафон:

— «Альфа»! У вас порядок хоть есть или как?… Снова довольно убедительные жесты прекращают стрельбу. Идут переговоры с их командованием — если они сорвутся, тогда будет дело… «Альфа» — это серьезно.

Вижу, как из подъезда выходят двое «альфовцев» и идут к своим. Интересно, до чего договорились. Узнаем… С балкона третьего этажа крики связных:

— Приказ Руцкого и Ачалова — прекратить сопротивление!

Как так?! Какой приказ? Провокация! Казаки смыкаются за моей спиной, и так, кучкой подходим к Макашову. Наш генерал возмущенно кричит:

— Это провокация! Пусть лично прикажет Ачалов! На балконе 3-го этажа кипенье тел, выкрики. Вижу, как кто-то швыряет вниз, на наш балкон, автомат. Это конец. Мы с недоумением и обидой ждем, что скажет Макашов:

— Майор, выясните, что там происходит!

Поднимаюсь на 3-й этаж к залу заседаний. Из него выходят депутаты съезда — потерянные лица, усталость… Вижу идущего навстречу в окружении телохранителей Хасбулатова, у него растерянный вид, серое лицо, вздрагивающие губы.

Бабурин что-то говорит нескольким депутатам вокруг него. В коридоре — Умалатова.

— Ну что, Сажи, все?

Вскидывает на меня свои пронзительные глазищи, взгляд дерзкий, упрямый:

— Будь моя воля… Съезд постановил: «во избежание излишнего кровопролития…»

Итак, все. Десять часов штурма мы выдержали. Выдержали бы еще и больше, но… Ладно. Спускаюсь к своим. Макашов уже получил подтверждение приказа о сдаче, но боже мой, как тяжело выполнить этот последний приказ. На миг мелькает мысль — застрелиться… не будет позора плена. Есть и другой способ, несколько сложнее — собрать побольше патронов, подняться наверх, пока есть время забаррикадироваться на 6-7-м этажах и дать последний бой… Лечь самому и прихватить на тот свет с собой… кого? Зачем?

Ловлю на себе настороженные, выжидающие взгляды своих бородачей-казаков: «Что делать, командир?» Встречаюсь взглядом с Макашовым, и он, словно прочитав мои мысли, чуть кивает головой…

Сидим на цветочном мраморном ящике и молча, как перед дальней дорогой, докуриваем последние сигареты. Автоматы сложены в углу, там же горкой магазины и патроны. Все. Встаем. Проверяем еще раз карманы, чтоб не осталось ничего компрометирующего и по одному, по двое вливаемся в поток выходящих из подъезда людей (окончание показаний).

Продолжение стенограммы видеоматериалов:

15.17. Младший сержант Сорокин:

— Всем отойти назад и внимательно слушать мои распоряжения!

15.18. Младший сержант:

— Я прошу прекратить шум мотора.

15.20. Вышли первые три человека, направились в сторону 24-го подъезда и далее по пандусу к мэрии. Раненый юноша идет, опираясь на своего товарища.

15.21. Выходят парень в плаще с «дипломатом» и девушкой в синем пальто. Они направляются к парадной лестнице. Мужчина идет с незажженной сигаретой в зубах. Подойдя к толпе, он не спеша прикуривает у офицера «Альфы».