– Почему я здесь?… По какому праву вы увезли меня с моего острова? Разве может быть между нами какая-либо связь?… Знаете ли вы, кто я такой, что я сделал, почему я был там… один? Кто вам сказал, что меня не оставили нарочно… не осудили на смерть? Знаете ли вы мое прошлое?… Уверены ли вы, что я не украл… не убил кого-нибудь, что я не негодяй, покинутый всеми, обреченный жить, как дикий зверь, вдали от всех?… Скажите, знаете ли вы это?
Колонисты молча слушали несчастного. Слова вырывались из его уст как бы помимо воли. Сайрес Смит хотел его успокоить и подошел к нему, но незнакомец быстро попятился.
– Нет! Нет! – вскричал он. – Одно только слово: я свободен?
– Вы свободны, – ответил инженер.
– Тогда – прощайте! – воскликнул незнакомец и, как безумный, бросился в лес.
Наб, Пенкроф и Герберт тотчас же побежали к опушке, но вернулись одни.
– Ему надо предоставить свободу, – сказал Сайрес Смит.
– Он никогда не вернется! – вскричал Пенкроф.
– Он вернется, – возразил инженер.
С тех пор прошло много дней, но Сайрес Смит – не было ли это предчувствием? – упорно и непоколебимо продолжал утверждать, что несчастный рано или поздно вернется.
– Это последний протест грубой натуры, которой коснулось раскаяние, – говорил он. – Теперь одиночество покажется ему страшным.
Тем временем колонисты продолжали всевозможные работы на плато Дальнего Вида и в корале, где Сайрес Смит намеревался построить ферму. Излишне говорить, что семена, собранные Гербертом на острове Табор, были заботливо посеяны.
Плато представляло собой в то время большой огород, тщательно распланированный и содержавшийся в полном порядке, и колонистам не приходилось сидеть без дела.
На огороде всегда находилась работа. По мере того как овощи размножались, приходилось расширять гряды, которые превращались в целые поля и понемногу распространялись на луг. Но в других частях острова было достаточно травы, и онаггам не приходилось опасаться, что их посадят на паек. Было целесообразнее занять под огород плато Дальнего Вида, окруженное глубоким поясом ручьев, и вынести за его пределы луга, которые не нуждались в защите от опустошительных набегов четвероногих и четвероруких.
15 ноября была снята третья жатва. Сильно же разрослось это поле за восемнадцать месяцев, с тех пор, как посеяли первое зерно! Второй сбор, в шестьсот тысяч зерен, дал теперь четыре тысячи буасо, то есть больше пятисот миллионов зерен. Колонисты были теперь богаты хлебом, так как достаточно было посеять с десяток буасо, чтобы обеспечить ежегодный урожай и накормить людей и животных.
Итак, жатва была собрана, и последние две недели ноября обитатели колонии посвятили изготовлению хлеба.
У них было зерно, но не было муки, и оказалось необходимым построить мельницу. Сайрес Смит хотел использовать для устройства двигателя второй водопад, изливавшийся в реку Благодарности (первый уже работал – он приводил в движение песты сукновальной мельницы), но после зрелого обсуждения было решено поставить на плато Дальнего Вида простой ветряк. Построить его было не труднее, чем водяную мельницу, а в движущей силе не могло быть недостатка на этой возвышенности, открытой морским ветрам.
– К тому же, – говорил Пенкроф, – ветряная мельница будет выглядеть веселей и оживит пейзаж.
Все принялись за работу, тщательно выбирая лес для клетки и механизмов мельницы. Большие глыбы песчаника, найденные на северном берегу озера, нетрудно было превратить в жернова, а что касается крыльев, то материалом для них послужила все та же бесконечная оболочка шара.
Сайрес Смит приготовил чертежи, и место для мельницы было выбрано немного правее птичьего двора, у берега озера Клетка мельницы должна была покоиться на стержне, закрепленном на толстых досках, и вращаться по воле ветра вместе со всем механизмом.
Работа завершилась быстро. Наб и Пенкроф, как хорошие плотники, точно следовали чертежам инженера. Вскоре на выбранном месте выросла цилиндрическая будка – настоящая мельница, с остроконечной крышей. Четыре рамы, образующие крылья, были плотно вбиты под углом в закладной брус и укреплены железными шипами. Легко оказалось изготовить и различные части внутреннего механизма коробку для двух жерновов – лежачего и подвижного; насып – нечто вроде большого квадратного корыта, широкого сверху и узкого снизу, из которого зерно высыпается на жернова; качающийся ковшик, регулирующий выход зерна, который все время щелкает, точно маятник, и поэтому называется «болтуном», и, наконец, сито, которое путем просеивания отделяет муку от отрубей. Инструменты были хорошие, а работа нетрудная, ибо устройство частей мельницы, в сущности, очень несложно. Вопрос был только во времени. Вся колония принимала участие в постройке мельницы, и 1 декабря она была закончена Пенкроф, как всегда, был в восторге от своей работы и не сомневался, что мельница превосходна.
– Теперь только хороший ветер, и мы смелем наш первый урожай!
– Хороший, но не слишком сильный ветер, Пенкроф, – сказал инженер.
– Пустяки! Наша мельница только быстрее завертится.
– Она вовсе не должна вертеться очень быстро, – ответил Сайрес Смит. – По опыту известно, что мельница работает всего лучше, когда количество оборотов крыльев в минуту в шесть раз больше скорости ветра, выраженной в футо-секундах. Средний ветер, движущийся со скоростью двадцати четырех футов в секунду, дает шестнадцать оборотов крыльев в минуту, а больше нам и не нужно.
– Верно! Сейчас задует славный северо-восточный ветер, и он прекрасно нам подойдет! – вскричал Герберт.
Задерживать пуск мельницы не было никаких оснований, так как колонистам не терпелось попробовать хлеба с острова Линкольна. Утром в этот день было перемолото от двух до трех буасо зерна, и на следующий день к завтраку на столе в Гранитном Дворце красовался великолепный каравай. Он вышел немного слишком плотным, хотя его замесили на пивных дрожжах, но легко себе представить, с каким удовольствием все его уплетали. Между тем незнакомец не появлялся. Гедеон Спилет и Герберт несколько раз обошли лес, окружающий Гранитный Дворец, но не встретили незнакомца, не нашли и следов его. Это длительное исчезновение их серьезно встревожило. Конечно, бывший дикарь с острова Табор легко мог просуществовать в лесах Дальнего Запада, полных дичи, но разве не могло случиться, что он вернется к своим прежним привычкам и что независимость воскресит в нем инстинкты зверя? Тем не менее Сайрес Смит, словно предчувствуя это, продолжал утверждать, что беглец вернется.
– Да, он вернется, – говорил инженер с верой, которую не разделял ни один из его друзей. – Когда несчастный находился на острове Табор, он знал, что он одинок. Здесь он знает, что его ждут ближние. Раз этот кающийся заговорил о своей прошлой жизни, он вернется рассказать о ней до конца, и в этот день он будет наш!
Событиям суждено было подтвердить, что Сайрес Смит был прав.
3 декабря Герберт, спустившись с плато Дальнего Вида, отправился ловить рыбу на берег озера. Он был безоружен, и до сих пор, действительно, никогда не приходилось принимать предосторожностей, так как дикие звери не показывались в этой части острова.
Пенкроф и Наб работали на птичьем дворе, а Сайрес Смит с журналистом были заняты в Трубах приготовлением соды, необходимой для пополнения запасов мыла.
Внезапно послышались крики:
– На помощь! Ко мне!
Сайрес Смит и журналист были слишком далеко, и эти крики не донеслись до них. Пенкроф же и Наб, выбежав из птичника, со всех ног бросились к озеру.
Но еще раньше незнакомец, о присутствии которого в этом месте никто не подозревал, перескочил через Глицериновый ручей, отделявший плато от леса, и выпрыгнул на противоположный берег. Там перед Гербертом стоял страшный ягуар, похожий на того, которого убили на мысе Пресмыкающегося. Застигнутый врасплох, юноша прижался к дереву; зверь весь подобрался, готовясь к прыжку. Но незнакомец, вооруженный лишь ножом, бросился на животное, и ягуар обернулся к новому противнику.