Изменить стиль страницы

В конечном счете, гипноз – это тоже самовнушение. И в том и в другом случае формулы цели проникают в подсознание человека и становятся программой его дальнейшего поведения, И в том и в другом случае массированное развитие конвергентного мышления неизбежно приводит к развитию дивергентного мышления. И в том и в другом случае можно получить абсолютно одинаковые результаты. Здесь, на мой взгляд, и спрятан один из нескольких ключей к тайнам человеческого естества и психики. Мы уделяем должное внимание изучению космических пространств и так мало обращаем внимания на космос внутри нас… Если удастся путем стимуляции достичь значительного усиления способностей, заложенных природой в каждом человеке, я думаю, станет понятным, какими грандиозными темпами пойдет вперед развитие всех наук и искусств и вообще всех сторон общественной жизни, и какова будет прибыль во всех сферах, которую общество получит в результате этого.

Все мы сейчас являемся свидетелями такой тревожной картины. Объем научных публикаций удваивается каждые пятнадцать лет. Чтобы обеспечить растущий научный фронт, надо в течение каждых пятнадцати лет вдвое увеличивать число ученых. Но человечество не растет так быстро, ему для удвоения требуется лет тридцать пять – сорок. Нетрудно подсчитать, что уже к середине нашего двадцать первого века всех на свете мужчин, женщин, стариков и детей не хватит на маршевые батальоны для научного фронта. Но главное мне видится даже не в этом, а в другом. Грандиозный эпос познания от первых каменных орудий до сложнейших гигантских современных механизмов и аппаратов, от первых утлых лодчонок с мореплавателями, бороздивших океаны с целью установить очертания материков, до современных космических кораблей, весь этот эпос познания свидетельствует о том, что постоянно менявшиеся требования цивилизации изменяли не только общественную, но и физическую природу человека. Подобно тому, как в истории геологических изменений мы видим постоянно новые требования, налагаемые на различные породы животных. Естественно, что эти изменения в физической природе человека в первую очередь касались его главного органа – головного мозга, который в свою очередь навязывал свой диктат всему организму. Это подтверждается и экспериментальными данными. Благодаря многолетним исследованиям выдающегося советского ученого академика И. Н. Филимонова выяснилось, что территория коры больших полушарий мозга подразделяется на разные в генетическом отношении зоны. Существует новая кора, старая древняя и, наконец, межуточная. Чем совершеннее высшая нервная деятельность животного, тем сильнее у него развита новая кора. У ежа, например, она составляет только 32,4% всей территории коры, у собаки – 84,2%, у человека же она занимает 95,6% всей поверхности полушарий. Эти данные говорят о прогрессирующем развитии именно новой коры. В музее эволюции мозга в Институте мозга каждый при желании может проследить развитие мозга животных и человека, увидеть, как усложнялся его внешний вид, и тут же, на срезах, – как происходило изменение его микроскопического строения.

У некоторых может возникнуть вопрос: зачем же искать пути стимуляции мозга, если он сам способен эволюционировать? Дело в том, что эволюция эта протекает чрезвычайно медленно, о микронных масштабах, в течение многих тысячелетий. Поэтому связывать все наши надежды с естественной эволюцией мозга, которую точнее будет назвать приспособительной эволюцией мозга, нет никаких оснований. Стремительно развивающаяся цивилизация, гигантский, постоянно растущий поток информации, научно-технический прогресс, нарастающий с головокружительной быстротой, и исследование внеземных миров предъявляют к человеку все более сложные и новые требования. Эти требования нельзя будет удовлетворить духовным уровнем нашего сегодняшнего дня. Цивилизация грядущего будет нуждаться в гигантах мысли и дела. И мы должны и обязаны решить эту проблему сегодня. Я не хочу останавливаться здесь на том, какое социальное, философское и, главным образом, нравственное значение имеет решение проблемы совершенной, творческой, могучей в интеллектуальном плане личности, впервые получившей по-настоящему все возможности для всестороннего и гармонического развития. Я хочу сказать только о том, что это единственный путь, благодаря которому мы сможем сделать маршевые батальоны для науки мощными и боеспособными.

Таковы коротко мои основные соображения по этому вопросу, – закончил Наркес и обвел взглядом ученых, слушавших его выступление с большим вниманием.

После того, как он сел, с места неторопливо поднялся Карим Мухамеджанович Сартаев.

– Товарищи, – начал он, глядя в сторону президента. – Наркес Алданазарович не поставил в известность о готовящемся эксперименте ни общее собрание биологического отделения, ни даже членов бюро отделения. Проблема эта вынесена сразу на обсуждение членов президиума. Обстоятельство это я объясняю чрезмерной уникальностью товарища Алиманова. – В голосе Карима Мухамеджановича послышалась плохо скрываемая насмешка. – Но, оставляя в стороне этот, не совсем благовидный с точки зрения этики советского ученого, поступок, перейду к главному.

Наркес Алданазарович нарисовал перед нами величественные перспективы, которые открывает перед человечеством неограниченное могущество разума, в случае если оно будет достигнуто. Проблема эта и раньше волновала многих людей, но в плане абстрактных философских размышлений. Теперь же, насколько я понимаю, речь идет о реальном воплощении се в жизнь. Но допустим, что открытие это уже совершено. Не только каждый желающий, но и все станут талантливыми. Человек, лишенный всяких талантов, станет уникальным явлением, таким, каким сейчас является гений. Бездарность в окружении талантов. Тема, безусловно, занятная для размышления, но только на первый взгляд. Представим себе такое будущее, населенное тысячами талантливых людей, каждый из которых будет совершенной и гармонически развитой личностью, мастером и виртуозом своего дела. Не нарушится ли равновесие в природе? Не нарушатся ли извечные законы ее, требующие определенного соотношения сильных и слабых? Нужно ли такое открытие? Не является ли это наукой для науки? Не станут ли люди с многократно усиленным интеллектом гениальными роботами, о которых часто пишут фантасты? Не лишатся ли они полностью высокой нравственности, которая является главным мерилом личности в нашем обществе? Множество вопросов возникает у меня в связи с этим экспериментом. В капиталистических странах, о которых упоминал Наркес Алданазарович, целенаправленные действия по развитию плода в утробном периоде производятся только отдельным, избранным женщинам. А стимулирование способностей, кому его будут делать у нас? Только ли избранным или всем желающим? Если всем желающим, то мы придем к абсурду. Если только избранным, то мы затрагиваем очень щекотливый нравственный вопрос…

Наркес, казалось, внимательно слушал выступление Карима Мухамеджановича. На самом же деле он совершенно не слушал его слов. Он наперед и наизусть знал, что может сказать о нем пожилой ученый. Слегка наклонив голову вперед и глядя перед собой на зеленое сукно длинного Стола, он пытался определить по интонации голоса, по отдельным паузам и ритму речи ту степень ненависти к себе, которая одна только и вкладывала в предельно лаконичные слова Сартаева единственные в своей неотразимости доводы.

– Благодаря эксперименту Алиманова интеллект человека возрастет в неизмеримой степени, – продолжал между тем Карим Мухамеджанович. – Но можем ли мы быть уверенными в том, что гениальный разум, выдающиеся интеллектуальные способности, приобретенные искусственным путем, не обернутся против нас самих? Кто может с полной уверенностью сказать, что разум человека не обернется против него самого же? На мой взгляд, здесь есть над чем подумать…

«Меткий стрелок, – думал Наркес. – Не в бровь, а в глаз бьет. Да… Любят же некоторые повторять слова «интеллект», «интеллектуальный», словно от частого произношения этих слов они станут интеллектуальнее. Любят они и жонглировать словами «духовный максимализм», не обладая даже духовным минимализмом. Вообще среди них немало крупных, но непризнанных бездарностей. Дело не в том, что они не могут сказать нового слова в науке. А в том, что они мешают настоящим ученым и подлинно большим открытиям. Это уже посерьезнее…»