Вампир неотрывно смотрел в огонь, застыв в той изящной совершенной неподвижности, которая свойственна лишь нежити. Некоторое время она молчала, то и дело порываясь что-то сказать, но так и не находила слов. Потом встала со своего места и села рядом, взяв его ледяную бледную руку в свою. Он улыбнулся, возможно так, как когда-то улыбался в человеческой жизни. Без ироничности, той обычной мягкой надменной насмешливости над другими и собой, которой научило его время. Острота клыков царапала взгляд.
– Но все же иногда случаются моменты тепла. – Вампир медленно наклонился и поцеловал ее запястье там, где пульсировала тонкая жилка. Длинные черные пряди скрыли выражение его лица. Потом также медленно отстранился. Костер тихо потрескивал, зажигая красноватые блики в ее глазах и слегка растапливая безмерный вечный холод в его.
– А я грабанула владычицу озера, Лад.
– Шалунишка. – усмехнулся вампир.
…Сыворотка Льюса – создана на основе сыворотки из крови нечеловеческих рас, таких как эльфы, гоблины, тролли, шершени. Применяется при укусе оборотня. Старейший (в 14-16 веках так назывались магистры второго, первого ранга, имеющие учеников) Льюс первым заметил, что нелюди практически никогда не подвергаются вирусу ликантропии, а полукровки страдают им в ослабленной форме. Некоторые даже сохраняют разум во время превращения. Его начинания продолжил Эдуард Вегер. Остальное дело техники и двадцати лет исследований…
…Сыворотку Льюса вкалывают:
1. 20-30 минут после укуса, 15 мл, малая доза. Снимает все последствия и пострадавший оборотнем не станет.
2. 30 мин – 1 час, 25 мл, нормальная доза. Ослабляет действие слюны ликантропа, человек возможно даже не сможет превращаться.
3. 1 час – 1,5 часа, двойная доза, 45-50 мл. Загоняет внутреннего Зверя в жесткие рамки, на всю оставшуюся жизнь обеспечивает отличный самоконтроль.
4. 2 часа и далее… Не более 60 мл. Результат применения сыворотки неизвестен. Возможен летальный исход.
…Желающие стать оборотнями обязаны делать это в присутствии врача…
Ловцы радуги
– Вот найдешь конец радуги, и будет тебе счастье, да… – талдычила старая цыганка, водя костлявым пальцем по моей ладони. Ее рука была горячей и маленькой, палец то и дело царапающее проходился по линии жизни, словно что-то дорисовывая на ней. Но я не верю в суеверия…
Было уже поздно, но совсем не темно, облепленные снегом деревья мягко отражали лунный свет. Серебристая дорожка вилась по зимнему лесу, доходя до самых повозок, поставленных кругом на время ночлега. Большинство людей уже разошлись спать, и как-то так получилось, что мы остались со старой цыганкой вдвоем у остывающего костра.
– Какая радуга, уважаемая? Зима на дворе.
Я попыталась выдрать ладонь из ее цепких пальцев. У меня всегда было легкое предубеждение против цыган. Моя нянька, тетушка Вив говорила, что цыгане могут проклясть даже богов, было бы желание.
– Что вижу, то и говорю. Скоро счастье тебе будет, коль не упустишь. Как увидишь, держи крепко.
Цыгане обычно предпочитают держаться подальше от инквизиции, слишком дурная слава о них идет, но эта то ли не опознала во мне инквизитора святого ордена, то ли ее распирало сделать предсказание. Я в кои то веки ехала не в одиночестве, а присоединилась к каравану, где и познакомилась с ней, сухой сгорбленной старушкой в ярко-алом платье, выглядывающем из-под потрепанного плаща. Марра гадала всем желающим, а сейчас добралась и до меня. Она наконец выпустила мою руку, протянула свои аккуратные маленькие ладони к костру, и огонь взметнулся, рассыпался снопом искр. Ветер наверно.
Лес спал вокруг нас, тихий, серебристый, расслабленный. Словно пьющий лунный свет и тишину, как воду из чистейшего источника. Звезды были близкими, ясными. Это хорошо, значит завтра снегопада не будет. Может даже солнце выглянет впервые за многие дни.
– А какое счастье, уважаемая? – поинтересовалась я, щелчком пальцев разогревая остывший настой из трав в глиняной кружке.
– Счастье для всех разное, не могу сказать, – прокряхтела цыганка, получше устраиваясь у костра. – Спина ноет поганая, совсем замучила.
– А разве цыгане…
– А что цыгане? Это вам, инквизиции, болячки никакие не страшны, а мы, как обычные люди.
Я смутилась.
– Да нет, я имела ввиду, вылечить разве не можете?
– Стара я уже, это не вылечишь, – усмехнулась Марра.
– Тогда, если знаете кто я, зачем мне предсказывать?
Она снова взглянула на меня. У нее были темные, глубоко посаженные глазки, как матовые пуговицы, хранящие хитрое, смеющееся выражение.
– Поживи с мое, девочка, и поймешь все. А предсказание еще никому не помешает.
Я бы многое могла сказать про это. Предсказания наоборот могли еще как помешать, в одной из таверн я слыхала историю про парня, которому предсказали, что погибнет он от желтого сокола. Тот и птиц немеряно перестрелял, да и вообще в город переехал, стал держаться подальше от воробьев и даже голубей. И чем все закончилось? Его задавила какая-то повозка, на борту которой желтый сокол был нарисован, пока он в небо пялился да птиц высматривал. А если б не знал этого, то по сторонам бы смотрел, и ничего бы не случилось.
– А что будет на конце радуги? Горшок с золотом?
– Не говори чушь, – усмехнулась цыганка. – Я свое сказала, теперь твой черед.
Она поднялась с поваленного бревна и неторопливо направилась к одной из повозок. Я проводила ее взглядом. Цыгане как кошки, бродят сами по себе и делают только то, что считают нужным. Похоже счастья мне до весны не видать, пока дожди не начнутся.
Через несколько дней предсказание и вправду сбылось. Все это время я помимо воли прислушивалась к чужим разговорам, не мелькнет ли где это слово или может будет в названии лавки или трактира. Но предсказание исполнилось малость не так, как я рассчитывала. Я не очень-то верю в радуги посреди зимнего леса, но что-то цветное и расплывчатое вдали определенно было. Скорее всего морок, навеянный какой-нибудь не до конца окоченевшей мавкой. Относительно безобидная нечисть, заставляет блуждать путников, но обычно знака, отгоняющего зло хватает, чтобы ее припугнуть. Главное понять, что тебя водят кругами.
Мавки – призрачные, бестелесные сущности и скорее стоят в разряде суеверий, по крайне мере ни шеф, ни старейший в них не верили. Но пока путешествовала, бывало натыкалась на них среди леса. Другое дело, что они существуют обычно рядом с источниками силы, вроде каких-нибудь артефактов, или на пересечении природных магических жил, а значит, на конце радуги я вполне могу что-нибудь найти.
Если б не та цыганка, черта с два бы я куда на ночь глядя пошла, но сейчас… я привязала лошадь к дереву у кромки леса, а дальше пошла в одиночку. Все равно в этой чащобе моя Гадюка не пройдет, остановится, упрется хуже ослицы, проще щас от нее избавиться. Заранее ожидая подлянки и поминая добрым тролльим словом свою легковерность, я все же пошла в сторону радуги. Чем дольше я шла, тем больше она отдалялась, словно манила меня за собой. Нежити я рядом не чувствовала, эхо Эриона показало лишь немеряное количество деревьев.
В сапоги набился снег, и ногам было холодно и противно. Я шла и размышляла о том, что слишком уж это похоже на прискорбную повесть, которую я читала, про героя, которого также выманили ночью в лес, потом всучили волшебный меч и заставили приканчивать мерзость нечистую, хотя все что он хотел это просто добраться до отхожего места. Если в этом счастье, то цыганке не поздоровится…
Я шла, шла и шла, и по моим меркам, к утру уже буду в соседнем городе.
Лачуга, стоящая прямо посреди чащобы, меня удивила. Хотя мало ли тут отшельников живет или это просто охотничья сторожка. Но в окне горел свет, значит, кто бы там ни жил, он сейчас не спал. Радуга, за которой я шла всю дорогу, куда-то подевалась. Я даже на всякий случай огляделась по сторонам.