А они мне ультиматум: если не скажешь, зачем сюды приехал, так твою Мурзилку мучить будем и мороженого лишим.

Как услыхал я про мороженое, так и понял, что час настал, клиент созрел, раз собирается самую страшную пытку Мурзилке учинить.

Ладно, говорю, признаюсь вам, комиссарам проклятым. Заслали меня раздобыть новую супермикросхему, которую один ваш русский новоявленный Кулибин изобрел и при помощи этой матери изготовил.

Смотрю, успокоились мои сатрапы, заулыбались, вот теперь мы тебе верим, американская ты морда! Но только опоздал ты и твои наймиты. Есть такой инженер Сидоров, но только фамилию его тебе никогда не узнать, придумал он супермикросхему, которую тебе никогда не достать, по технологии, которой вам не догнать, а будет эта микросхема в локаторах стоять, и все, что деется у вас, буржуинов, будет нам видать!

Вот тут я и узнал, что приемничек объявился неожиданным образом. И на душе стало спокойно. Даже если они узнают, что в приемниках микросхемка ох как хорошо будет стоять, но раз о ней знают американцы, значит, у нас обязательно ее надо делать и в войсках применять, несмотря на слишком большую ее опасность и секретность. А раз в войсках она будет, значит, и до народа она потекет могучим ручейком, а прапорщикам микросхемы легче продавать, чем автоматы.

Вот мы и выполнили свою миссию. Домой я хочу. И Мурзилка капризничает, устала.

И вправду, как только я им все выдал, собирайся, говорят, и Мурзилку свою не забудь, поедешь, говорят, в Лефортовскую тюрьму на вечные времена.

И вывели меня за белые ручки, и подкосились мои толстые ножки, и схватило меня за мой маленький животик, и запричитала моя Мурзилка на всю Лубянку: «Не хочу в тюрьму, я домой хочу!»

Что-то наше сидение в дежурке задерживалось.

Вот уже полчаса, как нас с вещами вывели из камеры, но что-то случилось. Сопровождающие охранники были совершенно невозмутимы, а один даже, как мне показалось, улыбался, поглядывая на Мурзилку. У меня холодок пробежал по спине от мысли, уж не на расстрел ли нас ведут?

Все оказалось намного банальней – сломался конвойный фургон, и наверху решали, можно ли таких опасных преступников конвоировать по этапу в обыкновенном «воронке».

Наконец они решились и, надев на нас наручники, вывели во внутренний двор и посадили в черную «Волгу». Я сидел в центре, а по бокам были Мурзилка и улыбавшийся охранник. (Где-то я его видел?).

Как только мы тронулись, он обратился к шоферу:

– Включи музычку, а то дама по ней соскучилась.

Из динамика раздались позывные «Рабочего полдня», и затем голос ведущей этой программы:

– Отвечая на просьбы многочисленных слушателей, мы пригласили к нам в студию самого популярного у нас в Союзе и, как показали недавние гастроли по городам Европы исполнителя собственных песен, композитора и аранжировщика Дмитрия Иванова! Дима, скажи, тяжело было работать в окружении капиталистов?

Из динамика послышался странный звук, как будто кто-то прочищает горло или же хмыкает, и глухой голос сообщил:

– Конечно, нам пришлось несладко.

– На Родине, признайся, намного легче выступать? – продолжала ведущая.

– Безусловно! За кордоном, несмотря на кажущееся благополучие, постоянно чувствуешь себя как будто на передовой.

– А ведь так оно и есть!

– Да-а! И постоянное осознание той ответственности и того доверия, возложенного на меня нашим народом, не позволяли мне ни на минуту расслабиться.

– А как тебя там встретили слушатели? Ведь не секрет, что на Западе существовало мнение, что в России нет поп-музыки?

– Зритель там, конечно, не тот, что у нас. Совершенно не умеют себя вести на концертах. Вместо того, чтобы спокойно сидеть и культурно проводить свой досуг, они там беснуются в буквальном смысле, а в Ливерпуле даже произошел комичный случай, когда по недосмотру полицейских сквозь оцепление прорвалась толпа, и одна из моих поклонниц чуть меня не задушила. Когда ее спросили, зачем она это сделала, она, вы можете не поверить, сказала совершенно серьезно, что считает меня самым великим музыкантом и мечтает иметь от меня ребенка.

– Да-а! Ну и нравы у них! А признайся, Дмитрий, она была симпатичной?

– Я не успел разглядеть, но даже если так, то у меня есть невеста, и мы скоро поженимся.

– Поздравляю! Она тоже певица?

– Нет, она повар. И активная комсомолка. (Это-то Маринка? Да ее, кажется, даже из пионеров выгнали за бешеный характер!).

– О?! Я вижу, что ты не только большой знаток музыки, но еще и гурман? А раз сейчас как раз время обеда, давай послушаем для поднятия аппетита всех твоих почитателей одну из твоих песен на стихи Сергей Есенина.

Мы с Мурзиком сидели, открыв рты, и слушали есенинское «Письмо к женщине» в дикой обработке супермикросхем.

Мурзилка давно уже вцепилась мне в руку, хотя и была в наручниках, и тут в другую руку, прямо мне в ладонь, сидящий рядом со мной охранник положил что-то маленькое и холодное. Я разжал пальцы и увидел Мурзилин кулон.

И я вспомнил, где его видел – это он брал нас в гостинице и, значит, спер кулончик.

Я толкнул Мурзилку локтем в бок и показал глазами на свои руки. Мурзик в полумраке салона почти ничего не увидела, но на кулоне горел зеленый огонек, и она непроизвольно дотронулась до него пальцем. Грянул знакомый нам гром, и я почувствовал, что куда-то лечу. В момент нашего бегства из 1979 года «воронок» на наше счастье – а дальше вы поймете, почему, – уже стоял у ворот Лефортовской тюрьмы, а то бы нам пришлось плохо.

Но все равно. Когда пропало все имущество КГБ (машина, охранники и даже наручники!), мы оказались висящими в воздухе, да к тому же над какой-то огромной круглой ямой.

Очнулся я от грохота. Очень болел затылок, и сначала мне показалось, что гул стоит у меня в мозгу. Но оглушительные раскаты продолжали методично следовать один за другим, и когда я открыл глаза, то увидел, что это были гигантские взрывы, а мы, видно, лежали не в яме, а в еще теплой и дымящейся воронке.

Ничего не понимая, я посмотрел поверх края воронки и увидел, что мы, как и должно было быть, находимся перед тюрьмой, но она вся была разбита, и даже из некоторых окон виднелись огоньки от редких выстрелов.

Я повернулся и, краем глаза заметив, что Мурзилка жива и со мной рядом отряхивает юбку, выглянул наружу.

К этому времени разрывы вокруг нас прекратились, и сквозь оседающую пыль метрах в двухстах я увидел ползущие на нас немецкие танки…

Январь 1990 – апрель 1991 г. г.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В ОКОПАХ «СТАЛИНГРАДА».

Рядом кто-то мяукнул.

Я скосил глаз и ободряюще мяукнул ей в ответ.

Мурзик выглянула из воронки и быстро пригнувшись, сквозь грохот прокричала мне на ухо:

– Будем играть в 28 панфиловцев?

В ответ ей зачмокали пули по краю воронки.

– Димик, мотаем отсюда!

Я разжал кулак и протянул ей кулон.

Но мы хотели отделаться слишком просто!

Ни куда мы конечно не перенеслись, а вот очередной чемоданчик не заставил себя ждать и появился у наших ног. Мы нажали еще раз, но видно нам положен был только один.

В отличии от предыдущих, этот был квадратный и плоский с заплечными лямками и имел вполне современный и походный вид.

Замки были кодовые, но сразу же открылись.

В внутри лежало ОРУЖИЕ!

Я, являясь по сценарию обыкновенным Димиком из «застоя» такого еще не видел!

С первого взгляда оно было похоже на противотанковую систему или «Стингер», но вместо отверстия спереди на конце трубы имелось матовое черное стекло.

Сзади вообще ничего не было кроме надписи «DANGER» и изображения черепа с костями.

В остальных углублениях чемодана лежали кабели, навороченный шлем и пистолет, у которого также вместо отверстия в стволе тускнело стекло, а на ручке был электрический разъем.

– Ух ты! – сказала Мурзик и вытерла рукавом нос. – А что это такое?