– Белый цвет, – продолжал Бонг, – с давних времен считается во Вьетнаме символом душевной чистоты и верности. Впрочем, у нас это еще и цвет траура. В борьбе за свободу и независимость страны погибло много наших людей.
Всегда, когда бывает тяжело, надо не забывать, что на смену скорби и боли непременно придет добро и радость. Перевернется страница жизни, и перед человеком откроется день, залитый солнцем.
Сразу после освобождения Сайгона 30 апреля 1975 года писатель Чан Хиеу Минь вошел в президентский дворец вместе с первыми бойцами Народно-освободительной армии. Танк Народной армии под номером 879 взломал чугунные ворота президентского дворца и остановился перед входом. В Белом зале в глубоких креслах, стоявших на огромном ковре ручной работы, на котором было выткано слово «тхо» – «долголетие», сидели 44 последних сайгонских министра, возглавляемых Зыонг Ван Минем. И Бонг, бывший южновьетнамский писатель, тоже Минь, стал свидетелем этого исторического момента, который он описал в очерке, напечатанном в газете «Ван нге» («Литература и искусство»), главным редактором которой он стал после победы и объединения страны.
«Генерал Зыонг Ван Минь, или Большой Минь, так называли его в западной печати, поднялся навстречу офицеру Народной армии и сказал: «С самого утра мы с нетерпением ждем вас, чтобы выполнить процедуру передачи власти». Офицер ответил ему: «Вся полнота власти перешла к восставшему народу. Прежней администрации больше не существует. Поэтому невозможно передать то, чего уже нет». Во всех ста залах и сорока подземельях дворца находились солдаты Народной армии»…
Рано утром мы с Бонгом шли по южновьетнамской столице на парад Победы. По центральным улицам Сайгона, громыхая, двигались танковые колонны, артиллерийские дивизионы, сжимая в руках автоматы, маршировали воины Народной армии и вчерашние партизаны. Я глядел в лица солдат и невольно вспоминал рассказ Нгуен Ван Бонга «Как я стал бойцом Народно-освободительной армии». Теперь бойцы эти достигли поставленной цели, завершили операцию «Хо Ши Мин», добились полного освобождения своей родины. Передо мной проходили герои очерков Бонга, его книги «Вот он, наш Сайгон!». Писатель наделил их честностью, романтичностью, мужеством, чистотою помыслов. Теперь они перед нами, но уже в Сайгоне…
От парламента улица Тызо-Катина устремлялась к небольшой площади с главным кафедральным собором, построенным еще в конце прошлого века. Отсюда до Дворца независимости, где свыше двух десятилетий властвовали марионеточные «президенты», всего несколько сот метров. Колючая проволока перед входом раздавлена гусеницами танков.
– Проход во Дворец только по специальным пропускам, – остановил нас солдат с автоматом наперевес.
Вечером, встретившись с Бонгом и получив специальное удостоверение, мы вновь отправились к президентскому дворцу.
– Ты знаешь, как в народе нарекли это здание? – спросил писатель. – «Дворцом вина и опавших листьев». Здесь заседали главные казнокрады и прочие предатели интересов народа. Диктатор Нго Динь Зьем решил превратить дворец в ультрасовременное здание. Оно должно было стать «символом нерушимой сайгонской буржуазной диктатуры». Но пока архитектор Нго Вьет Тху вынашивал проекты «нерушимого здания», был сброшен во время путча генералов первого ноября 1963 года и убит сам диктатор Зьем. Но дворец все-таки построили и открыли в феврале 1966 года. Девятнадцать месяцев спустя президентское кресло занял Нгуен Ван Тхиеу, получивший прозвище «сморчка в брюках галифе, набитых долларами». От этого у галифе большие карманы. У тебя есть кусочек галифе? – острил Бонг, смеялся и добавлял: – У меня нет и лоскутка…
Этот «сморчок» Тхиеу появился на свет по традиционному Лунному календарю в год Крысы, – улыбнулся Бонг. – Тысяча девятьсот семьдесят пятый год – не символично ли! – был годом Кошки. И Кошка покончила с Крысой. Уже в марте и начале апреля, в ходе всеобщего народного восстания и наступления патриотов, стал рушиться военно-административный аппарат Сайгона. Один за другим реакционеры оставляли города, в паническом бегстве устремлялись они в дельту Меконга. Последняя ставка делалась на Сайгон. Но сгрудившаяся здесь армия, хотя и насчитывала сотни тысяч солдат и офицеров, уже не представляла боевой силы. Заговоры вспыхивали даже против самого «сморчка-президента».
8 апреля 1975 года сайгонский летчик с базы Бьенхоа поднял в воздух «Фантом Ф-5» и в 8 часов 30 минут пытался бомбить резиденцию Тхиеу – Дворец независимости, расположенный в первом сайгонском округе на площади 12 гектаров.
Этот район города всегда считался самым фешенебельным. Здесь располагались основные министерства, дипломатический квартал. Утром 8 апреля чиновники и западные дипломаты стали свидетелями оглушительного взрыва. Черные клубы дыма окутали дворец. Это покушение на Тхиеу стало четвертым по счету за конец марта – начало апреля 1975 года. Телефонная связь с президентским дворцом была прервана. Только через полчаса после налета полицейская машина марки «додж», на которой был установлен громкоговоритель, пронеслась по центральным улицам южновьетнамской столицы и диктор сообщил, что Тхиеу жив.
Один из журналистов, оказавшийся в зоне «резиденции президента», был арестован. Разговаривая со своим коллегой, он неосмотрительно сказал, что «прошло всего десять дней, как Тхиеу превратил свой дворец в осажденную крепость, повсюду установил пулеметные точки. Но он не догадался защитить свое логово с воздуха». Достаточное основание для ареста.
С 8 апреля в Сайгоне было объявлено о введении чрезвычайного положения и круглосуточного «комендантского часа». Но все эти меры уже были бесполезны. В понедельник, 21 апреля, в 18 часов диктатор объявил о своей отставке. В предшествовавшие дни он буквально обрывал телефоны, связывавшие дворец со столицами 13 государств мира. Во всех четырех парадных залах «madame»-президентша давала приемы для иностранцев в надежде выгоднее оговорить условия и место будущего прибежища. Но торг был прерван неумолимо быстрым развитием событий. Тхиеу столь поспешно бежал из Сайгона, что даже забыл во дворце свою любимую трость и генеральскую фуражку…
21 апреля в Сайгоне власть перешла в руки вице-президента Чан Ван Хыонга, который уже около десяти лет с помощью Тхиеу не сходил с политической арены. Но не передачи власти одним временщиком в руки другого, а безоговорочной капитуляции требовал восставший народ Юга Вьетнама. Радиостанция «Освобождение» открыла в те дни специальные передачи для солдат и офицеров, полицейских и моряков сайгонского режима. Им предлагалось переходить на сторону народа, обуславливались пароли и позывные. Например, корабли сайгонского флота должны были поднимать зеленые флаги, зачехлять орудия и каждые 15 минут выпускать в воздух зеленые ракеты. В ночное время каждые 15 секунд корабли должны подавать сигналы светом прожекторов.
Многие сайгонские военные откликнулись на призыв и перешли с оружием в руках на сторону патриотов. Примечательно, что так называемая отставка Тхиеу практически совпала с падением последнего опорного пункта сайгонского режима – города Суанлок. Путь на Сайгон был открыт.
В это же время военные корабли патриотов заняли маленький атолл Сонгтутай в группе островов Спратли, расположенных в Южно-Китайском море, и подняли на нем флаг Временного революционного правительства. Острова Спратли входили в состав французского Индокитая с 1933 года, но на этот архипелаг претендовал еще и красный Китай.
…24 апреля части армии освобождения находились уже на подступах к Сайгону. 26 апреля подал в отставку и Чан Ван Хыонг. Ночью 27 апреля так называемое сайгонское Национальное собрание 134 голосами приняло его отставку, 71 -летний Чан Ван Хыонг, которого называли «мрачной тенью черного диктатора Тхиеу», получил еще одно прозвище – «неудачливый пятидневный президент».
28 апреля власть была передана генералу Зыонг Ван Миню – «Большому Миню». Один из советников генерала сказал «новому президенту»: «Чем быстрее в Сайгон войдут войска Временного революционного правительства, тем лучше будет для нашей страны». Минь лишь взглянул на советника и ничего не ответил. Через несколько часов стало известно, что «президент» предложил американскому посольству вывезти в 24 часа весь свой персонал из Южного Вьетнама.