После событий в Милай большая дистанция, существовавшая между ним и остальными бойцами, не только увеличилась, а превратилась в пропасть. Он возненавидел тех, кого считал своими друзьями: «Я видел, как люди, которых я считал «хорошими парнями»… расстреливали всех на своем пути». Были и другие психологические состояния. Некоторые солдаты роты не стреляли в жителей Сонгми, но пытались скрыть это от тех, кто стрелял. Один, например, не убивал людей, а убивал скот. Он оставил такие записи: «Я не убивал людей, но никто это не знал. И поэтому никто меня не позорил».

Ключом к пониманию психологического настроения солдат во время событий в Милай, как и на протяжении всей войны США во Вьетнаме, могла стать статистика потерь врага (а не своих). Именно она стала «зеркалом зла», причиняемого войной. Подсчет потерь врага – обычная на войне процедура. Но если победы оцениваются только на основании такой статистики, то она превращается в «навязчивую идею и умышленную фальсификацию». Победы становились Пирровыми победами. Основной задачей американских солдат во Вьетнаме было убивать вьетнамцев (иначе зачем пришли они на чужую землю с бомбами и напалмом), а единственным критерием оценки личного вклада в успех всего подразделения становилось число убитых. Поэтому фальсификация статистики превращалась в единственный способ сохранения иллюзии состоявшегося настоящего боя. Убийство представлялось для человека с деформированным умом единственным средством преодоления собственного страха. В Милай убийства вьетнамцев «помогали» американским солдатам избавиться от чувства вины в смерти их же товарищей. Из «мишеней» они превратились во всемогущих сеятелей смерти, которые выполняли свою воинскую миссию. Только убийство стало для них подлинным мерилом власти, исполнения долга, поставленной задачи, умения быть настоящим солдатом. Поэтому даже не всегда убивая, в американской армии, как и в других армиях мира, которые не имеют возможности проверить свои силы в убийстве живой силы и мирного населения противника, создавалась «статистика убийств». Есть основания предполагать, что деревня Милай в определенной степени стала жертвой «статистических амбиций» командования Группы американских войск во Вьетнаме. Такая «статистика» способствовала служебному продвижению отдельных офицеров. Например, полковник Хендерсон, который давно и безуспешно мечтал стать генералом, «преуспевал в «статистике убийств и практике приписок». То же самое делал командир оперативного соединения полковник Фрэнк Баркер, отличавшийся особой агрессивностью и тщеславием. В его соединении были особо высокие показатели убитых, а его солдаты отличались способностью «отправить на тот свет» любого вьетнамца. Даже того, которого не видели в глаза. Безудержное стремление к высоким цифровым показателям в «статистике смертей врага» передавалось вниз по цепочке: от генералов до лейтенантов. От этой взаимосвязи страдали все, все стали жертвами деформации, психоза, порока.

Между количеством убитых вьетнамцев и количеством захваченного боевого оружия (которое умалчивалось) существовало настораживающее несоответствие. При критическом осмыслении становилось очевидным, что убиты гражданские лица (или иначе: «военные», у которых не было оружия). Зачем их было убивать? Этот вопрос стараются не задавать. Ведь убить военнопленного – тоже преступление.

Конечно, принципы и критерии подсчета в различных воинских подразделениях США во Вьетнаме были разными. И этой «двойной статистикой» пользовались с двух сторон. Иногда одного убитого считали несколько раз на основании того, что убийство ставили себе в заслугу одновременно несколько человек. В некоторых частях американской армии считали убитых гражданских, животных или вовсе несуществующие души – в зависимости от необходимости или амбиций считающих. Но так или иначе во Вьетнаме погибли более полутора миллионов вьетнамцев. Это и есть преступление военщины США. И здесь нет приписок.

Первоначально сообщалось, что в Милай было убито триста – триста пятьдесят вьетнамцев (это совпадало с ранними подсчетами Медины). Но потом никто не мог понять, почему эта цифра уменьшилась до 128. Сокрытие отдельными штабными офицерами подлинных результатов военной операции? Или уловка кампании по дезинформации? По моим данным, убитых было около 500.

В конечном итоге роте «Чарли» приписали только 14 из 128 убитых, а смерть остальных более 400 – для придания инциденту видимости настоящего боя – отнесли за счет «артиллерийского обстрела». В официальном отчете упоминалось о «контакте с противником», подчеркивалось, что «наступление прошло четко».

В справке оперативной группы Баркера (в которую входила рота «Чарли»), проводившей военные операции в районе Милай, фигурировала цифра 128 убитых вьетнамцев. Никто не мог дать точного ответа. Откуда взялась, эта цифра? В своих показаниях лейтенант Колли вспоминал разговор с капитаном Мединой.

Колли: Он спросил, сколько вьетнамцев мы убили в тот день? Я ответил, что не знаю, и сказал, чтобы он пошел и посчитал сам…

Даниэл (прокурор): Вы хотите сказать, что могли назвать любую цифру?

Колли: Да, сэр.

Даниэл: Капитал Медина мог указать в отчете любую цифру, которая ему пришла бы в голову?

Колли: Любую цифру в разумных пределах. Думаю, что он сообщил самую высокую цифру…

Даниэл: А он проводил проверку, были ли настоящие подсчеты?

Колли: И да, и нет. Я точно не помню, как он это делал. Я только помню, что на моем счету было 50 убитых…

Даниэл: Вы сказали капитану Медине о том, что расстреляли людей в овраге?

Колли: Да, сэр.

Даниэл: В какой форме вы это сделали?

Колли: Он спросил меня, сколько гражданских было среди убитых.

Даниэл: И что вы ему ответили?

Колли: Я ответил, что это он должен решить сам.

Иными словами, Колли и Медина сообща прикидывали «реальную» цифру, которую можно было вывести из оценки развития событий «статистики убийств» и которая укладывалась, подтверждала бы «логику событий». Так, Медина сообщил, что убил «от 30 до 40 человек», а Колли импонировала цифра 50. Потом Медина вывел для всех подразделений цифру 310, но в процессе «переосмысления» и с учетом обстановки ее пришлось снизить до 128 и т.д. Однако жители общины Сонгми и деревни Милай насчитали около 500 погибших. И это – статистика злодеяний военщины. За каждой цифрой – преступление, оборванная жизнь… Подсчитывая число убитых, о живом человеке забывают. Его якобы и не было…

Психологическая война

В 60-х годах в советских спецслужбах, и прежде всего в учебных заведениях (академиях) Министерства обороны и Комитета госбезопасности при Совете министров СССР, была «модной» тема анализа, психологического состояния американского солдата и офицера в условиях военного времени – в ходе боевых действий и в тылу, хотя само понятие «тыл» в партизанской войне приобретало весьма относительное понятие. Это – один блок проблем психологической войны. Но был и другой блок – изучение особенностей характера обычаев, привычек, нравов национальных меньшинств и использование их в интересах США, Китая, Вьетнама и других государств – участников вооруженного конфликта.

Второй «блок» приобретал не меньшее стратегическое значение, чем первый.

Если вопрос «боевого духа американского солдата» имел «временные рамки», начинался с первыми выстрелами и разрывами бомб, а завершался с концом присутствия на фронте (не говоря о послевоенном «вьетнамском синдроме» – тогда его размеры еще не могли оценить), то использование в военно-психологических целях нравов и обычаев народов, десятков национальных меньшинств, особенно горцев и островитян, приобретало важное значение, рассчитанное на многие годы вперед. При этом особую ценность получало изучение традиций, многовекового опыта отношений между национальными группами людей, проживающих на одной или соседних территориях. Проблема, как известно, непростая на всех континентах (кто станет отрицать, что не изжиты до сих пор противоречия даже в Европе между французами и немцами, французами и итальянцами и т.д.).