После неудачного завершения операции "Солнцестояние" в непосредственной опасности оказался уже Данциг. Военно-морской флот Германии сделал огромные усилия, чтобы эвакуировать из города как можно больше гражданских лиц и раненых. Только за один день, 21 февраля, была принята на борт пятьдесят одна тысяча человек. Официальные нацистские представители рассчитывали, что теперь осталось эвакуировать всего сто пятьдесят тысяч человек. Однако неделю спустя они вдруг обнаружили, что в городе все еще находится один и две десятых миллиона человек, из которых пятьсот тридцать тысяч являются беженцами. Были активизированы усилия по ускорению темпов эвакуации. 8 марта из Померании на Мекленбург ушло сразу тридцать четыре поезда. Гитлер намечал переместить сто пятьдесят тысяч беженцев в Данию. Спустя два дня вышел его приказ - подготовить для этой цели столицу страны Копенгаген{211}. 10 марта число немецких беженцев из восточных районов Германии оценивалось в одиннадцать миллионов человек.

Является фактом, что даже в тот момент, когда Данциг был уже заполнен тысячами беженцев, пытающимися прорваться на запад, в городе все еще продолжал работать Медицинский анатомический институт. После того как Данциг был захвачен частями Красной Армии, была образована специальная комиссия, призванная исследовать характер деятельности этого института. Она обнаружила целое производство мыла и кожи "из тел граждан СССР, Польши и других стран, убитых в концентрационных лагерях"{212}. Профессор Шпаннер и его ассистент профессор Фольман начали свои эксперименты еще в 1943 году. Позднее они пустили производство на поток. Во время осмотра помещений было выявлено сто сорок восемь человеческих тел, предназначенных для изготовления из них мыла. Из них сто двадцать шесть мужских, восемнадцать - женских и четыре детских. Восемьдесят мужских тел и два женских нашли обезглавленными... Было найдено еще восемьдесят девять других тел. Все тела и головы были положены в металлические контейнеры и залиты спиртовым раствором. Оказалось, что большинство убитых привезли в институт из концентрационного лагеря Штутгоф, расположенного неподалеку от Данцига{213}. Погибшие заключенные были люди различных национальностей, но большинство - поляки, русские и узбеки. Работа "ученых", по-видимому, получила официальное одобрение властей. Этот факт доказывает высокий ранг визитеров, посещавших институт. Среди них были министр образования Руст и министр здравоохранения Конти. Гауляйтер Данцига Альберт Фёрстер также приезжал сюда в 1944 году, когда производство мыла уже шло полным ходом. Он осмотрел все помещения и, несомненно, был осведомлен, из чего, собственно, производится сей гигиенический продукт. Самое удивительное в этом деле то, что нацисты не произвели никаких разрушений в институте до прихода в Данциг Красной Армии, а профессор Шпаннер и его помощники не подверглись судебному преследованию после войны. Обработку мертвых тел не признали за криминал.

В концлагере Штутгофе содержались в основном советские и польские заключенные - как военнопленные, так и лица еврейской национальности. Порядка шестнадцати тысяч узников умерло там от тифа всего за шесть недель. Когда линия фронта стала приближаться к лагерю, заключенным приказали уничтожить все следы нацистских преступлений. Тогда в полную силу заработал крематорий. Были сожжены также десять бараков, в которых содержались евреи. По-видимому, в казнях советских военнопленных и гражданских лиц принимали участие и простые немецкие солдаты.

Движимые либо страхом оказаться в Сибири, либо быть немедленно наказанными за свои преступления, истощенные немецкие солдаты все еще поднимались и шли в бой. "Немцы потеряли пока не всю надежду, - отмечал в феврале 1945 года аналитик французской разведки. - Они просто боятся представить себе, что с ними будет в противном случае"{214}. Советские офицеры характеризовали немцев несколько по-иному: "Моральное состояние на низком уровне, но дисциплина строгая"{215}.

Глава седьмая.

Зачистка тыловых районов

14 февраля 1945 года колонна советских военных машин, двигавшаяся по Восточной Пруссии по шоссе от Растенбурга на Ангебург, неожиданно свернула на небольшую дорогу, ведущую в густой дубовый лес. Окружающий тоскливый пейзаж наводил на меланхолические настроения.

Вдоль дороги тянулась колючая проволока. Вскоре колонна остановилась перед табличкой с надписью на немецком языке: "Стой. Военная зона. Гражданским лицам вход воспрещен"{216}. Это были ворота в бывшую ставку Гитлера Вольфшанце.

На советских автомобилях находились военнослужащие пограничных войск из 57-й дивизии НКВД{217}. Командовали ими офицеры, одетые в военную форму, хотя они и не подчинялись армейскому командованию. В качестве сотрудников СМЕРШа они теоретически могли держать ответ только перед Сталиным. Отношение контрразведчиков с армейскими подразделениями нельзя было назвать дружескими. Имевшиеся у смершевцев машины были переданы им из фронтовых частей. Часто армейское командование избавлялось таким образом от уже изживших свой срок автомобилей. Это стало повсеместной практикой, и командиры подразделений СМЕРШа и НКВД были ей абсолютно недовольны.

Начальник всей автоколонны носил форму генерала. Им являлся комиссар государственной безопасности 2-го ранга Виктор Семенович Абакумов. Он был назначен руководителем контрразведки СМЕРШ самим Берией вскоре после победы под Сталинградом. Абакумов, равно как и его шеф, не гнушался арестом молодых женщин и их последующим изнасилованием. Однако его основной специальностью являлось выколачивание показаний из заключенных с помощью резиновой дубинки. Для того чтобы не портить лежащий на полу его кабинета шикарный персидский ковер, Абакумов приказывал сворачивать его перед тем, как в помещение приводили очередного несчастного узника{218}.

Именно Абакумов был послан Берией провести "специальные чекистские мероприятия" в тылу войск 3-го Белорусского фронта. Здесь под его началом находилось двенадцать тысяч военнослужащих НКВД - то есть больше, чем все немецкие охранные войска, подчиненные трем группам армий, вторгнувшимся в 1941 году в СССР. Даже фронт Жукова не располагал таким числом военнослужащих специальных подразделений.

Повсюду лежал мокрый снег. Согласно отчету Абакумова Берии, военнослужащие НКВД спрыгнули с машин и заблокировали дорогу. Тем временем он сам и другие офицеры СМЕРШа начали осмотр территории. Повсюду остались следы недавнего пребывания немцев. Справа от главного входа стояло несколько каменных блокпостов, в которых находились мины и камуфляжный материал. С левой стороны стояло несколько бараков, в которых жили охранники. Советские военнослужащие обнаружили там эполеты и форму батальона охраны ставки фюрера. Численность этого батальона была по приказу Гитлера увеличена до размеров бригады. Фюрер постоянно опасался неожиданного парашютного десанта со стороны русских{219}.

Следуя дальше по дороге, уводящей все глубже в лес, Абакумов постоянно натыкался на стоящие по обеим сторонам таблички. Его переводчик объяснил, что они предупреждают о расставленных вокруг минах. Абакумов очень подробно описывал в своем отчете все детали осмотра. Он знал, что затем этот документ будет, несомненно, доложен Сталину, интересующемуся подробностями жизни Гитлера.

Самой удивительной деталью, однако, стала длительная неосведомленность русских о месторасположении ставки Гитлера. Она кажется и вовсе непонятной, исходя из того, что они захватили в 1943 и 1944 годах большое количество немецких генералов, которые в разное время посещали Вольфшанце. Лишь две недели спустя после прихода частей Красной Армии советское командование обнаружило этот комплекс строений площадью четыре квадратных километра. Тем не менее нужно признать, что заметить место ставки с воздуха представлялось довольно затруднительным. Все дороги были покрыты сверху зеленой камуфляжной сеткой. Любые прямые линии маскировались искусственными насаждениями деревьями и кустами. Фонари светили только синим светом. Даже наблюдательные посты, высотой под тридцать пять метров, ничем не отличались от обычных сосен.