Порт Пиллау не был приспособлен для швартовки крупнотоннажных судов, поэтому главным пунктом эвакуации беженцев стала Гдыня (или Готенхафен), расположенная на балтийском побережье немного севернее Данцига. Только 21 января гросс-адмирал Дёниц отдал приказ о начале операции "Ганнибал", которой предусматривалось использование крупнотоннажных судов для перевозок гражданских лиц. 30 января крупнейший лайнер организации "Сила через радость" "Вильгельм Густлов", рассчитанный на две тысячи пассажиров, покинул порт, приняв на борт примерно от шести тысяч шестисот до девяти тысяч человек. Его сопровождал один-единственный военный корабль - торпедный катер. Этой же ночью лайнер был атакован советской подводной лодкой под командованием А.И. Маринеско. Лодка выпустила по "Вильгельму Густлову" три торпеды, каждая из которых достигла цели. Среди изможденных беженцев, находившихся на корабле, возникла паника. Люди, давя друг друга, устремились к спасательным шлюпкам. Но многие лодки разбились о волны либо были опрокинуты самими беженцами, спрыгнувшими за борт и старавшимися забраться в них со всех сторон. Долго в холодной воде никто находиться не мог температура воздуха была минус восемнадцать градусов. Судно пошло ко дну менее чем через час. Погибло, по разным данным, от пяти тысяч трехсот до семи тысяч четырехсот человек. Оставшиеся в живых были спасены кораблями, приведенными к месту трагедии германским тяжелым крейсером "Адмирал Хиппер". Потопление "Вильгельма Густлова" стало самой большой морской катастрофой.

До сих пор российские историки, следуя линии официальной советской историографии, продолжают утверждать, что на борту торпедированного лайнера находилось шесть тысяч гитлеровцев, из которых три тысячи семьсот были подводниками{134}. Но кажется, что наибольшее внимание в России привлекает сегодня не трагедия людей, ставших жертвами советской подводной лодки, а судьба ее капитана Маринеско. Дело в том, что органы НКВД отказали в присвоении ему звания Героя Советского Союза, поскольку он имел сношения с иностранными гражданами. Маринеско едва избежал военного трибунала, за которым последовало бы неизбежное заключение в ГУЛАГ. И лишь в 1990 году, "накануне 45-й годовщины Победы", ему посмертно было присвоено звание Героя.

Одним из следствий массовой эвакуации немцев стал острый кризис с транспортом и горючими материалами. Было прервано снабжение углем, поскольку вагоны использовались для перевозки беженцев по территории Померании. Во многих местах прекратилась выпечка хлеба. Ситуация стала настолько угрожающей, что вскоре вышло указание использовать грузовые железнодорожные составы в первую очередь не для перевозки беженцев, а для нужд вермахта и топливного снабжения{135}. Такое решение было объявлено 30 января в день двенадцатой годовщины прихода к власти в Германии нацистской партии.

Некоторые немецкие генералы относились к беженцам не как к жертвам мести Красной Армии за вторжение вермахта в СССР, а как к досадной и непредвиденной неприятности. Один из наиболее обласканных нацистским режимом военачальник, генерал Шёрнер, объявил тридцатикилометровую полосу к востоку от Одера зоной, предназначенной только для военных операций. Он также открыто жаловался, что гражданское население скрывается от военной обязанности, и просил фельдмаршала Кейтеля приказать остановить эвакуацию беженцев. Шёрнер считал необходимым принять карательные меры против гражданских лиц, бегущих от Красной Армии.

Впрочем, и руководство нацистской партии относилось к беженцам немногим лучше, чем к узникам концентрационных лагерей. Местные партийные представители, крайсляйтеры, отказывались заботиться о них, особенно если те являлись больными. Три товарных состава, до отказа набитые беженцами, были направлены в Шлезвиг-Гольштейн. Только в одном из поездов находилось три с половиной тысячи человек, в основном женщины и дети. Согласно отчету чиновников, все они находились в ужасающем состоянии{136}. Практически у всех были вши и различные болезни. После выгрузки истощенных людей на платформу на полу открытых вагонов еще оставалось лежать много тел. Они умерли в дороге. Некоторые вагоны по прибытии на станцию назначения и вовсе не разгружались, а сразу прицеплялись к новому локомотиву и отправлялись в другой район. "За исключением этой ситуации, - заключалось в отчете, - в Шлезвиг-Гольштейне сохраняется полный порядок".

Гитлер посчитал хорошей идеей направить часть потока беженцев в "протекторат" - оккупированную Чехословакию. Он полагал, что чехи, увидев страдания немцев, не будут поднимать восстание против Германии{137}. Однако это решение имело прямо противоположный эффект{138}. Согласно докладу, полученному всего три недели спустя, чехи восприняли прибытие беженцев как еще одно доказательство скорого поражения Германии и, не теряя времени, активизировали подготовку к восстановлению в стране собственной власти во главе с Бенешем.

Кризис национал-социализма, естественно, не обошел своим влиянием и армию. Гитлер убедил самого себя в том, что если поставить во главе Восточного фронта безжалостного и идеологически преданного командующего, то положение там вскоре исправится. Генерал Гудериан вначале не поверил своим ушам, когда услышал, что во главе вновь образуемой группы армий "Висла", призванной держать линию фронта от Восточной Пруссии до остатков группы Рейнгардта в Силезии, поставлен не кто иной, как рейхсфюрер СС Гиммлер. Гудериан понял, что этим назначением фюрер, по сути, начинает реализацию своей угрозы - разрушить существующую систему управления генерального штаба{139} и отомстить "группе интеллектуалов", которые докатились до того, что начинают указывать и "навязывать свою точку зрения непосредственному начальству".

В день назначения Гиммлера на Восточный фронт полковник генерального штаба Ганс Георг Айсман получил приказ прибыть в Шнейдемюль{140}. Он назначался начальником оперативного отдела штаба новой группы армий. Генерал, ответственный за назначения офицеров, объяснил, что группа "Висла" только что образована. Айсман с не меньшим удивлением, чем Гудериан, узнал, что ее командующим будет рейхсфюрер СС.

Айсману ничего не оставалось делать, как тем же вечером отправиться на автомобиле в восточном направлении. Когда они ехали по Райхсштрассе-I, перед глазами полковника в полном объеме предстала картина всеобщего хаоса и огромного горя, свалившегося на людей. Все дороги вокруг были забиты колоннами беженцев, направляющихся с востока. Многие из них, казалось, уже потеряли всякую надежду и двигались без определенной цели.

Айсман надеялся, что, как только он доберется до штаб-квартиры группы, ему удастся составить для себя ясное представление о положении дел. Но вскоре он осознал, что командный пункт Гиммлера представляет собой нечто особенное. В Шнейдемюле он спросил военного регулировщика, как добраться до нового штаба, но не получил ясного ответа. Очевидно, что его расположение было строго засекречено. К счастью, ему встретился знакомый майор, фон Хазе, который и помог добраться до места назначения.

Штаб группы располагался в специальном поезде - длинном ряду спальных вагонов, к которым были прицеплены платформы с зенитными орудиями. Охрану состава несли подразделения эсэсовских автоматчиков. Молодой и элегантный унтерштурмфюрер СС встретил Айсмана и провел в вагон Гиммлера.

Рейхсфюрер СС сидел за рабочим столом. Завидев Айсмана, он встал и пожал ему руку. Айсман успел заметить, что рука Гиммлера была мягкой, как у женщины. Рейхсфюрер оказался одет не в обычную эсэсовскую форму, а в полевой армейский китель. Тем самым он, видимо, хотел подчеркнуть свое нынешнее положение военного руководителя. Гиммлер казался немного вялым. Выпуклый подбородок и узкие глаза делали его похожим на представителя монголоидной расы. Он подвел Айсмана к столу, где лежала карта боевых действий. Полковник успел заметить, что данные, нанесенные на нее, были устаревшими как минимум на двадцать четыре часа.

"Что мы должны сделать, чтобы закрыть брешь и организовать новый фронт?" - спросил Айсман. Он не в первый раз сталкивался с кризисной ситуацией. В декабре 1942 года он даже летал по приказу Манштейна в "сталинградский котел" и обсуждал оперативные решения с фельдмаршалом Паулюсом.