Джейн помахала ей вслед из окна детской.

-- Куда вы идете? -- спросила она.

-- Пожалуйста, закрой окно, -- строго сказала Мэри Поппинс, и голова Джейн тотчас исчезла.

Мэри Поппинс вышла за калитку и, очутившись на улице, чуть не побежала, точно боялась не угнаться за уходящим днем.

На углу она свернула направо, затем налево, гордо кивнула полицейскому, который в ответ похвалил погоду, и только тут почувствовала, что выходной день начался.

Она остановилась у автомобиля, в котором никого не было, погляделась в ветровое стекло, поправила шляпку, разгладила платье и покрепче прижала локтем зонтик, убедившись, что его ручка, а точнее голова попугая, видна всей улице. Мэри Поппинс сегодня предстояло свидание со Спичечником.

У Спичечника было две профессии. Во-первых, он торговал на улице спичками, как все обычные спичечники, но еще он рисовал на тротуаре. Чем он в данную минуту занимался, зависело от погоды. Если на улице шел дождь, он продавал спички -- какие уж тут картины! Если же светило солнце, он весь день ползал на коленях по асфальту, рисуя цветными мелками свои дивные картины. Он рисовал их стремительно: пока вы шли от перекрестка до перекрестка, он успевал покрыть созданиями своей фантазии обе стороны улицы.

В тот день было холодно, но ясно, и Спичечник рисовал. Он как раз заканчивал два банана, яблоко и королеву Елизавету, завершая ею целую галерею картин, когда Мэри Поппинс подкралась к нему сзади на цыпочках.

-- Эй! -- тихо окликнула она Спичечника.

Он ничего не видел и не слышал, он только что пустил по бананам коричневые точки и теперь тем же мелком выписывал кудряшки королевы Елизаветы.

-- Кхе, -- кашлянула Мэри Поппинс, как умеют кашлять только истинные леди.

Спичечник вздрогнул, поднял голову и увидел ее.

-- Мэри! -- воскликнул он, и по его голосу вы сразу бы поняли, что Мэри Поппинс играет в его жизни очень важную роль.

Мэри Поппинс потупилась и мыском туфли дважды провела по асфальту. Потом улыбнулась мыску, но улыбка была такая, что мысок с огорчением признал -- эта улыбка явно предназначена не ему.

-- Сегодня мой день, Берт, -- сказала Мэри. -- День отдыха. Ты разве не помнишь?

Спичечника звали Бертом. По воскресеньям же его величали Герберт Альфред.

-- Конечно, помню, Мэри! -- воскликнул он. Только видишь что... -- он замолчал и грустно посмотрел в свой картуз, лежавший на тротуаре рядом с последней картиной: в нем поблескивал всего один двухпенсовик.

-- Это все, что у тебя есть, Берт? -- сказала Мэри Поппинс, и голос у нее был такой веселый, что Берт никогда бы не догадался, что и ей грустно.

-- Да, все, -- отозвался Берт. -- Выручка сегодня совсем плохая. Посмотри, ведь казалось бы, как не раскошелиться, узрев такую прелесть, -- и он кивнул на королеву Елизавету. -- Так-то вот, Мэри, -- вздохнул он. -- Боюсь, что сегодня я не смогу угостить тебя чаем.

Мэри Поплине вспомнила про пончики с малиновым вареньем, которыми угощалась каждый выходной, и чуть было не вздохнула, но вовремя спохватилась, увидев лицо Спичечника. И ловко обратила вздох в лучезарную улыбку.

-- Это ничего, Берт, -- сказала она. -- Не расстраивайся. Я и не хотела пить чай. Что за удовольствие распивать чаи! Пустая трата времени.

Согласитесь, Мэри Поппинс повела себя очень благородно -ведь она так любила пончики с малиновым вареньем!

Спичечник тоже так подумал, он взял ее обтянутую белой перчаткой руку в свою, крепко пожал. И они вместе стали рассматривать чудесные цветные картинки.

-- Сейчас я тебе покажу такую прелесть! Ты еще не видела, -с гордостью сказал он, подводя ее к горе; вершину горы одевал снег, а склоны были усеяны огромными розами, на которых сидели зеленые кузнечики.

На этот раз из груди Мэри Поппинс вырвался вздох, который нисколько не мог огорчить ее друга.

-- О, Берт! -- прошептала Мэри. -- Восхитительно!

Этим словом Мэри Поппинс хотела сказать, что картина Берта достойна висеть в Королевской Академии (и Берт понял ее) -такой большой комнате, где люди выставляют свои картины. Кто хочет, может прийти и любоваться; на них долго смотрят, долго-долго, и вдруг кто-нибудь говорит: "Ах, Боже, как похоже!"

Спичечник подвел Мэри к следующей картине, еще более прекрасной. Это был пейзаж -- деревья, трава, а в глубине -синее пятнышко моря.

-- Боже мой! -- воскликнула Мэри Поппинс, наклонившись, чтобы лучше рассмотреть, но тут же выпрямилась: -- Что с тобой, Берт?

Спичечник взял ее за вторую руку, вид у него был необычайно взволнованный.

-- Мэри, мне пришла в голову такая мысль! Почему бы нам не войти туда, в эту картину, прямо сейчас, сию минуту? А, Мэри? -- и, держа ее за руки, он потянул ее с этой улицы, подальше от чугунной ограды и фонарных столбов. Ах! Вот они уже там, в самом центре картины.

Как здесь было зелено, как покойно, какая нежная травка была под их ногами! Нет, это невозможно! Почему невозможно? Зеленые ветки шурша касаются их шляп, а вокруг их ног водят хороводы яркие, как радуга, цветы. Мэри с Бертом поглядели друг на друга -- а сами-то они как изменились! На Спичечнике был совершенно новый костюм -- в зеленую и красную полоску сюртук и белые панталоны, а голову его венчала новехонькая соломенная шляпа. И весь он сиял, как новый шестипенсовик.

-- Ах, Берт, какой ты красивый! -- восхитилась Мэри.

Берт на миг онемел, он и сам не мог отвести глаз от Мэри. Наконец он перевел дух и воскликнул: -- Как здорово!

И больше ни слова не прибавил. Но смотрел он с таким восторгом, что Мэри достала из сумки зеркальце и глянула в него.

Она тоже изменилась. Плечи ее окутывала прелестная шелковая пелерина в ярких узорах, шею нежно щекотало длинное страусовое перо, ниспадавшее с полей шляпы. Ее самые лучшие туфли исчезли, вместо них -- туфельки неописуемой красоты с блестящими пряжками в бриллиантах. На руках были те же белые перчатки, под мышкой -- бесценный зонтик.

-- Бог мой! -- воскликнула Мэри Поппинс. -- Вот уж действительно выходной день!

Любуясь друг другом и собой, они двинулась в глубь рощи и скоро вышли на залитую солнцем поляну. И, представьте, на зеленом столе их ожидал послеобеденный чай!

Вокруг стола -- зеленые стулья, посреди него -- гора пончиков чуть не до неба, а рядом большой медный чайник. Но самое прекрасное -- две тарелки с креветками и, конечно, две вилки -- не руками же их есть.

-- Ущипните меня! -- сказала Мэри Поппинс: ее любимое восклицание, когда она очень довольна.

-- Как здорово! -- подхватил Спичечник. Это было его любимое восклицание.

-- Садитесь, пожалуйста, мадам! -- послышался чей-то голос.

Друзья обернулись и увидели высокого мужчину, выходящего из рощи в черном смокинге и с белоснежной салфеткой, перекинутой через руку.

Мэри Поппинс так изумилась, что у нее подогнулись колени и она не села, а упала на зеленый стул с таким шумом, точно хлопнула хлопушка. Спичечник, тараща глаза, плюхнулся напротив.

-- Я официант, как вы, надеюсь, догадываетесь, -- проговорил человек в черном смокинге.

-- Да, но на картине вас не было, -- сказала Мэри Поппинс.

-- Я стоял за деревом, и вы меня не заметили, -- объяснил человек в черном смокинге.

-- Садитесь, пожалуйста, -- вежливо предложила ему Мэри Поплине.

-- Мне не положено, -- ответил официант, но приглашение ему явно понравилось.

-- Ваши креветки, мистер, -- сказал он, придвигая тарелку Спичечнику.-- И вилка. -- Обмахнув вилку салфеткой, он протянул ее гостю.

И Мэри с Бертом приступили к послеобеденному чаю. А официант стоял рядом, предупреждая каждое их желание.