Маниакис поморщился, но справился с собой, официально отсалютовав Фраксу.

- Благодарю за откровенность, - сказал он. - Я запомню этот случай и вознагражу тебя. Очень многие Автократоры пали по одной причине: ни у кого не нашлось смелости сказать им простую, но неприятную правду. Ликиний правил бы империей и поныне, а нам было бы незачем поднимать восстание, если бы кто-нибудь втолковал ему, что он подвинулся разумом, отдавая армии приказ зимовать к северу от реки Астрис.

Доменций недоуменно взглянул на Фракса, потом с пробуждающимся изумлением - на Маниакиса.

- Величайший! - попросил он. - Позволь мне тоже быть откровенным!

- Это лучшее, что ты можешь сейчас сделать, - ответил тот.

- Ну, раз так... - Даже после сказанного Маниакисом Доменций все еще колебался. - Ладно. Правда заключается в том, величайший, что я, как и многие другие обладающие мужеством люди, просто вынужден выступить против Генесия, ибо сейчас всякому ясно, что тиран влечет империю прямиком в ледяную преисподнюю к Скотосу. Но, выслушав тебя сейчас, я начал надеяться, что ты не только лучше Генесия - слава Господу, в империи таких людей как песка в море, - но можешь оказаться искусным, сильным правителем, занявшим свое место по праву, если ты понимаешь, что я имею в виду.

- На все воля Фоса. - Маниакис очертил магический круг солнца над своим сердцем.

- Да, было бы прекрасно, если б ты оказался хорошим правителем не только по праву рождения, но и по праву ума, - вставил Фраке. - Иначе Царь Царей оставит тебе от империи такой малюсенький кусочек, каким не стоит и править.

- Знаю, - сказал Маниакис. - Причем знаю лучше других. Сабрац был могуч уже шесть лет назад, когда мы с отцом помогали ему вернуть трон. С тех пор он стал еще сильнее. Надеюсь, я тоже.

- На все воля Фоса... - Пришел и черед Доменция пробормотать эти слова.

- Но сейчас Сабрац меня не очень беспокоит, - продолжил Маниакис. - Пока я не устранил Генесия, прямое столкновение с Царем Царей мне не грозит. - Он покачал головой:

- Странно об этом говорить, но Генесий, помимо всего прочего, сейчас служит буфером между Сабрацем и мной...

Расстегнув кожаный кошель на поясе, он покопался в нем и выудил золотой с изображением Генесия. У нынешнего правителя Видессии было треугольное лицо, широкое у лба и узкое у подбородка, длинный нос и козлиная бородка. Во всяком случае, так он выглядел на монете. Маниакис никогда не встречал человека, изображенного на этом кусочке золота, но верил, что портрет отвечает действительности, - на золотых монетах, отчеканенных при Ликинии, лицо было совсем другим.

- Он выглядит не так уж отвратно. - Маниакис позволил монете скользнуть обратно в кошель. - По крайней мере, внешне. Если бы в его голове имелась хоть одна извилина... - Он вздохнул. - Но ее там нет. Он правит, опираясь на шпионов и убийц, а этого недостаточно. Люди боятся его, ненавидят и не хотят исполнять его распоряжений, даже когда конкретный приказ не так уж плох.

- Его следовало свергнуть давным-давно, - прорычал Фраке.

- Вне всякого сомнения, - отозвался Маниакис. - Но ведь не одни солдаты радовались, увидев голову Ликиния на острие копья. Ликинии обложил крестьян, торговцев и ремесленников непомерными налогами, заставив их оплачивать свои войны, поэтому Генесий получил такую поддержку, которой иначе ему было бы не видать, как своих ушей. А когда люди начали понимать, что он собой представляет, он с такой жестокостью подавил первые несколько мятежей, что заставил всякого дважды и трижды подумать, прежде чем решиться на восстание.

- Кроме того, всякому понятно, что, когда видессийцы идут войной на видессийцев, в выигрыше оказывается один Шарбараз, - добавил Доменций.

- Хотелось бы верить. - Маниакис поджал губы. - Надеюсь, люди действительно думают так сейчас и будут думать впредь. Но как вы знаете, я васпураканец по крови и отчасти по воспитанию, а потому иногда могу взглянуть на Видессию со стороны. И с моей точки зрения, я не хочу задеть вас, подавляющее большинство видессийцев сперва думают о себе, потом о своей родне и своих единомышленниках, а уж совсем потом, если больше не о чем думать, об империи.

- Видит Господь наш, благой и премудрый, как мне хотелось бы, чтобы ты ошибался, величайший, - сказал Фраке, - но, боюсь, ты прав. Полтора столетия назад императрица родила близнецов, двух сыновей, ни один из которых не захотел признать себя младшим. Оба не мыслили себя без алых сапог. И разразилась гражданская война, разорвавшая империю на части.

- Да они едва не угробили империю! - яростно проговорил Маниакис. - Они были так заняты своей междуусобицей, что опустошили приграничные крепости, позволив полчищам хаморов хлынуть на наши земли! И эти два корыстолюбивых идиота даже брали кочевников в наемники, чтобы пополнить свои войска!

Доменций метнул на Маниакиса лукавый взгляд:

- Как? Что я слышу, величайший! Неужели васпураканцы никогда не вели междуусобных войн? Почему же тогда страна принцев ныне поделена между Видессией и Макураном?

- А вот и нет! - возразил Фраке. - Спасибо Генесию. Он совершил столько грубейших ошибок, что теперь всей страной принцев единолично правит Шарбараз!

- Конечно, у нас были междуусобные войны, - сказал Маниакис. - Клан против клана. Именно так воины Васпуракана чаще всего попадали в Видессию. Они проигрывали сражение противнику из соседней долины, и им приходилось оставлять свои дома. Но междуусобица внутри клана? Что ж, случалось и такое, однако крайне редко.

Фраке взъерошил пальцами свои седые волосы.

- Вернемся к тому, с чего начали, - предложил он. - Если, обогнув мыс, мы увидим сохранивший верность Генесию флот с Ключа, как тогда? Принять бой и сражаться до последнего или отступить на Калаврию?

Маниакис был признателен своему друнгарию за прямоту вопроса, но все же, погрузившись в молчание, он прикусил нижнюю губу.

- Будем драться, - проговорил он наконец. - Если мы попытаемся спастись бегством, они последуют за нами и превратят Калаврию в руины. К тому же для нас куда лучше погибнуть в честном бою, чем попасть в плен к Генесию.

- Да уж, - заметил Доменций. - Здесь ты прав. Я слышал, он пригласил из Машиза нового пыточных дел мастера. Шарбараз был любезен как никогда; он несказанно рад оказать императору Видессии такую замечательную услугу.

- До Калаврии эта новость не дошла, - тяжело сказал Маниакис. - Надеюсь, и не дойдет. В любом случае.

***

Маниакис трудился как мул, одновременно готовя к походу на Видесс объединенный флот Калаврии и Опсикиона, а также конницу, которой командовал Регорий. То обстоятельство, что флот мог потерпеть неудачу - а в случае столкновения со всей военно-морской мощью Генесия он был на нее обречен, заставляло Маниакиса прикладывать еще большие усилия, будто количество затраченных сил могло само по себе каким-то чудом превратить поражение в победу.

Те несколько часов в сутки, которые он неохотно позволял себе провести в постели, он спал как убитый. Среди служанок Самосатия было несколько молодых и очень хорошеньких; некоторые из них намекали, что способны на нечто большее, чем менять белье на кровати. Маниакис пропускал намеки мимо ушей; отчасти дабы пощадить чувства Курикия, но больше потому, что слишком уставал за день.

Спустя некоторое время намеки служанок прекратились, зато девушки принялись шушукаться, подвергая сомнению его мужские достоинства. Другой на месте Маниакиса впал бы в бешенство; его же эти сплетни только позабавили: чтобы задеть его гордость, нужно было нечто посерьезней глупых женских насмешек.

Однажды ночью, незадолго до отплытия флота на юг, Маниакис вдруг проснулся: ему показалось, будто в дверь тихонько постучали.

- Кто там? - крикнул он, потянувшись за мечом. От полуночных гостей не приходится ждать добрых известий.

Ответа не последовало. Маниакис нахмурился. Если бы за дверью стоял один из его офицеров, желавший немедленно доложить о какой-то неприятности, он продолжал бы стучать. Если в ночи к нему пытался проникнуть убийца... Маниакис покачал головой. Убийца вовсе не стал бы стучать. Служанка, горящая желанием отомстить за то, что ее отвергли? В этом предположении было не больше смысла, чем в предыдущих. Хотя и не меньше.