Тотчас налетают на "нерпу" три "ворона" - три мальчика. Один из них взбирается на лежащего и носом, будто клювом, долбит его спину. Двое других, стоя на корточках, "выклевывают" глаза.

С ревом подходит "умка" - белый медведь - и спугивает "птиц". Они как бы взлетают, садятся в стороне и с завистью посматривают на недруга.

"Умка" когтями - растопыренными пальцами рук - "вспарывает" "нерпе" живот и, облизываясь, начинает "лакомиться".

Зрители с восторгом наблюдают представление, отличную игру и "медведя", и "нерпы", и "вурона".

Развлечения школьников привлекали всеобщее внимание культбазовцев. Их часто можно видеть в школьном зале.

- Нет, вы посмотрите, - восхищается Модест Леонидович, - что они выделывают! И откуда только они знают все это? Настоящий самодеятельный театр! Я охотно согласился бы взять на себя роль антрепренера и увезти их в Ленинград.

Время истекает, но разыгравшиеся школьники не хотят спать. Они просят разрешения поиграть еще немного. Таня соглашается.

Появляются "полярная сова", "заяц", "хитрая лисица". Лису изображает Тает-Хема.

В зале становится душно. Даже Панай, которой давно хочется спать, и та одобрительно кивает головой.

В зал вбегает больничный сторож Чими. У него такое подвижное лицо и так комично бегают глаза, что одно его появление вызывает у детей радостный крик. С легкостью балерины он выскакивает на середину зала. Дети подпевают ему, и Чими готов танцевать до утра. У него самый разнообразный репертуар. Он пародирует птиц, зверей, высмеивает ленивого охотника, экспромтом изображает какого-нибудь русского культбазовца. Но больше всего детям нравится "танец доктора". В своих подражательных танцах Чими непревзойденный мастер.

- Доктора, доктора танцуй! - кричат дети.

Чими оглядывается вокруг и, если доктора нет, приступает к исполнению танца. Доктор не любит этого танца, и Чими в его присутствии не решается танцевать.

Большую помощь нам оказывает Чими. Каждый вечер, как только освобождается от работы, он бежит в школу. Чими лучше, чем учителя, организует детей, заботливо и умело оберегая их от возможных в игре столкновений. С его помощью мы интересно заполняем досуг школьников.

Развеселившихся детей трудно уложить в постель, им еще хочется побегать, посмеяться. Даже Чими и тот не понимает, почему нужно прекращать игры на самом интересном месте. Он угрожает сочинить танец "на учительницу" получше, чем "на доктора". Таня смеется, но колокольчик неумолимо звенит. Девять часов вечера - пора спать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЕТ ПАНАЙ

Однажды вечером я вошел в школу и удивился, что учеников нет в зале. В глубине коридора, у приоткрытой двери класса, стоял Лятуге и неслышно смеялся.

В классе чинно сидели ученики, а за столом "президиума", накрытым красным платком, важно расселись Панай, Таграй и Тает-Хема.

Панай в одной руке держала карандаш, в другой - железную крышку от банки из-под консервов, изображавшую часы.

Она постучала кончиком карандаша, встала, оперлась руками о стол и с лукавым видом произнесла:

- Все собрались? Сейчас будет говорить начальник кульбач. Алихан, переведи!

Алихан перевел по-русски. Тотчас же на "трибуну" поднялся "начальник культбазы" в образе Тает-Хемы.

Тает-Хема держит листок бумаги в руке. Она оглядела всех, откашлялась, без всякой надобности откинула волосы назад и сказала:

- Вот, товарищи! Мы собрались здесь для того, чтобы поговорить с вами, что такое кульбач. Алихан, переведи! - И она опять склонилась над листком бумаги, как бы что-то читая дальше.

Алихан добросовестно перевел.

Панай взглянула на "часы" и постучала карандашом.

Тает-Хема повернулась к "президиуму" и в точности повторила жест начальника культбазы.

- Еще две минуты! - попросила она.

Ребята дружно, со смехом зааплодировали.

Нисколько не смущаясь, Тает-Хема подняла руку и водворила порядок. Заглядывая в записку, Тает-Хема произнесла речь, копируя жесты начальника культбазы, и под бурные аплодисменты села на свое место.

Старуха Панай предоставила слово "доктору".

Поднялся Рультынкеу. Он важно прошел к трибуне, высморкался в платок, достал из кармана футляр, не торопясь вынул очки, сделанные из проволоки, и торжественно навесил их на нос. Раздался взрыв хохота.

Рультынкеу серьезно и с укоризной смотрел поверх очков на "председателя". Сейчас же послышался стук карандаша. Не менее серьезно Панай призывала к порядку.

- Вот вы лечитесь у шаманов. Они ведь обманывают вас! - Рультынкеу снял очки и, размахивая ими, заходил у стола, как доктор.

Панай насторожилась.

- Они не умеют лечить. Для того чтобы лечить, надо много лет учиться, - продолжал "доктор" и снова нацепил на нос очки.

Панай, видимо, не ожидала такого выступления. Она глянула на "часы" и самым безапелляционным тоном сказала:

- Цаттаняу!*

[Цаттаняу! - довольно!]

Никакие просьбы "доктора" о добавочных минутах не помогли.

Рультынкеу рассердился.

- Так играть не буду! Ведь доктору всегда дают минутки, сколько он хочет.

Рассерженный Рультынкеу прямо в очках направился на место.

В "президиум" полетели бумажки-записки. И хотя в них ничего не было написано, так как ученики не умели еще свободно писать, Панай развертывала и "читала". Затем она встала, постучала карандашом и начала говорить сама, бесподобно копируя учительницу.

Смешно одернув на себе платье, изменив свой голос до неузнаваемости, Панай стала рассказывать, зачем нужно учить детей.

- У нас, в русских школах, дети послушны и всегда слушаются Панай, закончила она свою речь.

Дети с хохотом опять зааплодировали.

"Заседание" кончилось, и я вошел в класс.

- А мы сейчас играли в русских начальников! - весело сказала Тает-Хема.

СКРИПКА

У нашего фармацевта Семена Михайловича была скрипка. Я договорился с ним, чтобы он провел для детей вечер в школе.

- Я им сыграю "Чардаш" Монти, а потом постараюсь подобрать что-нибудь из их напевов, - сказал Семен Михайлович.

Вечером он пришел с футляром подмышкой. Его немедленно окружили дети.

Фармацевт открыл футляр и вынул скрипку. Ребята чуть не свалили скрипача - так всем хотелось пощупать лакированную поверхность инструмента. Чтобы избавиться от их назойливого приставания, Семен Михайлович резко провел рукой по струнам, и ребята со смехом отступили.

- Ну, теперь садитесь, - сказал фармацевт. - Слушать музыку надо сидя.

Скрипка заиграла. Звуки были то веселые, то грустные. Ребята, слушая этот волшебный, никогда не виданный инструмент, сидели зачарованные.

Скрипач закончил игру и, высоко держа смычок, сказал:

- И по-чукотски она может играть. Она умная. Вот спойте что-нибудь мне!

- Нет, наверно, по-нашему не может. Она ведь русская, - послышались недоверчивые голоса.

- Спойте, спойте вашу песенку!

- А разве она должна сначала послушать?

- Нет, я должен послушать.

Смущаясь, дети потихоньку стали напевать чукотские мотивы.

- Ну, еще повторите.

И скрипка в точности воспроизвела несложный чукотский напев.

- Какомэй! - удивлялись дети.

После этого скрипка, не отказавшаяся спеть чукотскую песню, стала как добрая знакомая. Ребята снова обступили скрипача.

- Может она кричать, как чайка? - спросил Рультынкеу.

- Я не знаю, как кричит чайка, забыл, - отвечал скрипач.

- Чайка кричит вот так...

- А ну, еще раз.

И скрипка повторила крик чайки.

- Очень хорошая скрипучка! - говорили ребята, любуясь ею.

- А по-русски она разговаривает? - лукаво спросила Тает-Хема.

Фармацевт усмехнулся, покачал головой и сказал:

- Нет, не научилась еще.

Скрипач ушел. Дети стали расходиться по спальням. Но еще долго, лежа в кроватях, они разговаривали о "скрипучке".

На другой день в школе появилось по крайней мере десятка полтора "страдивариусов". В классах всюду валялись куски дерева, стружки, банки из-под консервов.