- Нет, - сказал пилот. - Сочиняю письмо жене, хотя не знаю, доходят ли вообще до нее мои письма. Я посылаю их через Красный Крест, которому иногда удается доставить письма на материк, но особых иллюзий я не питаю. А временами я начинаю бояться, как бы там не узнали, что я здесь, и не стали мстить семье. И все же не писать я не могу и стараюсь завуалировать все, как умею. Это нелегко.
Пилот спрашивал себя, зачем пришел к нему штурман. Они были мало знакомы и, встречаясь в столовой, обменивались незначительными фразами. Пилот был высокого роста, его коротко остриженные светлые волосы начинали лысеть на макушке. До войны он был инженером. Школу пилотажа он прошел в Англии. У него было красивое лицо, грустное и усталое, и блуждающий взгляд.
- Это твоя жена? - спросил штурман, показывая на фотографию, стоящую на столе. Взгляд пилота загорелся.
- Знаешь, мы почти никогда не расставались. А если назначали свидание, я становился в сторонке, поджидая ее. Когда она подходила, я следил за ней взглядом, оценивая, точно чужую женщину, и говорил себе:
"Она самая красивая, и она твоя жена. Тебе повезло". И тогда подходил к ней.
- Ты и теперь так же любишь ее, - сказал штурман.
- Я не могу себе представить жизнь без нее. А ты, - спросил пилот, ты разве не любишь свою жену?
- Да у меня никого нет, - сказал штурман.
- Мне жаль тебя.
- Не стоит. Мне кажется, я чувствую себя менее несчастным, чем ты. Скорее, мне повезло.
- Да, во время этой катастрофы.
- Пожалуй, так.
- Ты будешь еще летать?
- Да, - сказал штурман. - Поэтому я и зашел к тебе. Я хотел бы летать с тобой.
Пилот удивленно посмотрел на него:
- У меня ведь есть штурман.
- Просто мне пришла в голову эта мысль.
- Спасибо, - сказал пилот. - Любой командир был бы счастлив, что такой парень, как ты, захотел летать с ним. И все же, - добавил он, отвернувшись, - меня удивило бы, если б тебе это разрешили. В штабе меня не считают хорошим пилотом.
- Я знаю, - сказал штурман. - В штабе мало что понимают.
- Ты в курсе? Штурман кивнул.
- В курсе того, что со мной?
- Слышал отАдмирала, - сказал штурман. - Люсьен рассказал ему, что ты плохо видишь посадочные огни.
- Уже?
Пилот резко отодвинул стол и шагнул к штурману. От волнения его красивое лицо, за минуту до этого такое оживленное, потемнело.
- Значит, всем это известно? - спросил он в отчаянии. - И все будут на меня коситься? Ты же знаешь ребят, - продолжал он. - В столовой перед яичницей с беконом и кружкой пива, пока не объявлена тревога, они строят из себя великих героев. Послушать их - они никогда не знали страха. Может показаться, что все они отчаянные вояки, рвутся вперед под барабанный бой и не думают ни о чем, кроме наград. А я вот думаю о своей жене и хочу вернуться к ней. С огнями у меня это случалось дважды. В первый раз я не придал этому особого значения. Я подумал, что стоит густой туман. Но когда я приземлился и заговорил о тумане, весь экипаж посмотрел на меня так, словно я сообщил, что по дороге мы встретили далайламу. "Какой туман?" удивились они. Я молчал. Я чувствовал, что тут чтото неладно, вспомнил, что туман был какойто странный, и решил, что просто устал. В другой раз я из осторожности обратился ко второму пилоту. Спросил, хорошо ли он видит огни. Он сказал, что видит. Я попросил его подсказывать мне и кружил почти вслепую, пока вдруг не увидел прямо перед собой посадочную полосу, точно ночью после долгой дороги возник передо мной столичный проспект.
- Ты был у врача?
- Хотел было сходить, но потом передумал.
- Он отличный малый, - сказал штурман.
- Может, - ответил пилот, - но я засомневался. Просто для очистки совести я рассказал об этом Люсьену, о нем ведь хорошо отзываются. Я подумал, может, и с ним такое бывало и он сумеет дать мне совет.
- Вот уж ему доверяться не стоило, - сказал штурман. - Он тоже из тех, что "с барабанным боем".
- Я понял это слишком поздно. Он так посмотрел на меня, точно я признался ему, что зарезал собственных родителей. Потом он прикрыл глаза, словно а смотреть не мог на такое ничтожество, и негромко, но резко бросил: "Постарайтесь видеть посадочные огни, иначе сломаете себе шею. Меня все это мало касается". Что ты на это скажешь?
- Ничего, - ответил штурман. - Люсьен дал мне семь суток ареста за то, что я отказался лететь с Ромером. Если бы Адмирал не вмешался, история зашла бы далеко.
- Ты не хотел лететь с Ромером?
- Я только что перед этим прыгнул с парашютом, Мне не хотелось сразу же начинать все сначала.
- Эх, Ромер! - сказал пилот, барабаня карандашом по столу. - Может, он тоже не видел огней.
- Это вещи разные, - поспешно сказал штурман. - Когда внизу посадочные огни, ты спасен. Достаточно внимательно следить за соседними машинами, кружить, не удаляясь от полосы, и никого не заденешь. Не так уж трудно. В эти минуты мне в своей кабине нечего делать. Я тебе помогу.
- Я был бы рад, - сказал пилот. - Я бы хотел, чтобы ты был рядом, и уверен, что тогда снова буду видеть огни. Но ведь тебе ни за что не разрешат летать со мной.
- Как знать. У меня пока нет экипажа. Если я попрошу об этом Люсьена, возможно, он согласится.
- Тогда попробуй, - сказал пилот. - Я буду счастлив взять тебя в свой экипаж, а ты проконтролируешь моего штурмана. Я никогда ничего не говорил, чтобы не повредить ему, но он допустил несколько серьезных ошибок. Както ночью он чуть было не спутал объект.
- Можешь на меня рассчитывать, - сказал штурман, пожимая ему руку. И главное, не пиши жене, что устал. Если хочешь, просто напиши ей, что у тебя есть друг.
- Как это? - спросил пилот.
- Вот так. Встретил его на остановке автобуса - вот и все.
В этот вечер штурман обедал в столовой. Народу было немного. Адмирал не появлялся. Штурман взял пустую тарелку и, как обычно, подошел к раздатчикам, потом сел за свободный столик, чтобы не стеснять товарищей, которые, переговариваясь, усаживались за другие столики. В огромном зале с железными потолочными балками, пропитанном запахами кухни, стоял неумолчный гул голосов. Занавески на окнах были задернуты. Люди подходили с тарелками к буфету, потом возвращались за столики. Несколько офицеров уже в летной форме быстро проглотили свой обед и исчезли. Наверное, Адмирал уехал в город и сидел гденибудь в баре, забыв о лагере.
Атмосфера, царившая сейчас в столовой, была совсем не та, что перед вылетом, когда летчики старались не встречаться взглядом с соседями, сдерживая нервную зевоту. Большинство спокойно ело безвкусную пищу, к которой никто не мог привыкнуть; штурман тоже без всякого удовольствия жевал неизменное мясо в соусе и вареные овощи. Он уже почти кончил обед, когда к нему подсел молодой бомбардир.
- Вечно одно и то же, - проворчал бомбардир, ставя тарелку на стол.
- Да, вечно, - повторил штурман.
Бомбардир прибыл сюда около месяца назад. Он вырядился в battledress', изпод которой нелепо выглядывали рубашка и пояс, но штурман смотрел на него с дружеской снисходительностью.
- Приятно, когда вечер в твоем распоряжении. Собираешься развлечься?
- Бабенки, которых встречаешь в pubs2, меня не вдохновляют, - ответил бомбардир.
- Терпение, - улыбаясь, сказалштурман. - Это вопрос нескольких месяцев. Потом вернешься во Францию и, может быть, еще пожалеешь об этом времени. Знаешь, сейчас здесь, пожалуй, лучше, чем там. Еда, конечно, скверная, но всетаки она есть.
Впрочем, у бомбардира был превосходный аппетит. Он быстро покончил с супом и, отодвинув тарелку, набросился на мясо. Он жевал с остервенением, и белокурые усики шевелились над губой.
- Ты не побоялся сесть рядом со мной? - спросил штурман.
- А что такое?
- Мне кажется, после гибели Ромера меня избегают.
- Да ну, - сказал бомбардир, - об этом уже забыли. Во всяком случае, меня никогда не интересовало, почему ты с ним не полетел. Я знаю только, что ты прыгнул с парашютом; надеюсь, мне никогда не придется этого делать. На счету у меня только пять вылетов, и с меня вполне достаточно. А у тебя?