Саймон ухмыльнулся и заказал ещё одну бутылку пива. Было жарко. Он подумал, что, пожалуй, газетчики правы. Дюжина — хорошее число. И не стоит ждать слишком долго. Полицейские психологи считают, что после совершения очередного убийства маньяк удовлетворяется, и на некоторое время становится пассивен. Никому из полиции и в голову не придёт, что он готов опять сделать своё дело на следующий же день.

Итак, Саймон Менделсон, мирно попивающий пиво под навесом, и был тем самым чудовищем, о котором писали все газеты Соединённых штатов. То, как он встал на нелёгкую стезю серийного убийцы, вряд ли заслуживает внимания. Никакого тяжёлого детства, никаких комплексов, связанных с подавлением личности властной матерью, ничего особенного. Тем не менее, одиннадцать молоденьких глупеньких блондинок раскинули свои тонкие ручки и ножки по лесам и полям штата Калифорния. Сегодня будет двенадцатая. Но после этого надо будет сделать длительный перерыв. Возможно — даже на несколько лет. Иначе магическое число «двенадцать» может подвести.

Саймон был слегка суеверен. Каждый раз, когда он убивал свою жертву, число ударов и разрезов строго соответствовало количеству прожитых им лет. Он следил за этим очень внимательно и мечтал о том дне, когда сможет позволить себе пырнуть очередную юную блондинку сто раз в честь своего юбилея. Но сейчас ему было всего лишь пятьдесят два года, и до славных дат было ещё далеко. А пока что он обдумывал, как будет выпускать злых духов из юного тела официантки, принёсшей ему очередную бутылку пива и удалявшейся, виляя бёдрами. А также о том, как в то же самое время он будет впускать ей своих духов.

Саймон Менделсон не имел какого-либо определённого способа заманивать жертву. Каждый раз он придумывал что-нибудь новенькое и гордился своей оригинальностью. И иногда с внутренней усмешкой жалел о том, что нет клуба серийных убийц, в котором можно было бы за бутылочкой пива поделиться секретами ремесла со своими собратьями. На этот раз в голову Саймона пришла идея предложить этой смазливой дурочке работу. Он дождался момента, когда она в очередной раз проскальзывала мимо его столика, и поднял палец, что означало просьбу обратить на него внимание. Девушка с улыбкой кивнула ему, поставила на столик перед сидящей в углу парочкой две огромные порции мороженого и подошла к ожидающему её Саймону.

Не переставая улыбаться и глядя ему прямо в глаза, она, нагнувшись, опёрлась на столик обеими руками. При этом, естественно, через широкий вырез блузки стало видно её молодое богатство, свободно чувствовавшее себя под тонкой тканью. Она часто использовала этот приём, чтобы расколоть клиента на дополнительные чаевые.

Вообще-то Саймон не любил таких дешёвых штучек, но сейчас он представил, как рядом с этой нежной плотью будет выглядеть сверкающая сталь, заточенная на лазерном стенде, и на сердце у него потеплело. Он доброжелательно улыбнулся, почувствовав близкую удачу.

— Я бы не хотел отрывать вас от работы пустыми разговорами и поэтому сразу заговорю о деле, — начал Саймон мягким симпатичным голосом. — В вашем кафе я бываю регулярно и с удовольствием наблюдаю за тем, как вы работаете. Такие работники, как вы — на вес золота. Кстати, как вас зовут?

Саймон знал, что грубая, неприкрытая лесть действует безотказно, и пользовался этим без тени сомнения. Официантка повела талией и ответила:

— Меня зовут Патриция. Но друзья называют меня Патти.

«Боже мой, — подумал Саймон, — всех их зовут Патти, Салли или Мэгги. Что за идиотская мода была двадцать лет назад — называть дочерей именами, устаревшими на двести лет!»

— Красивое имя! А меня друзья называют попросту — Сай. Попробуйте-ка угадать моё полное имя!

Патти попыталась наморщить лобик, но у неё не получилось.

— Я скажу вам его потом, а сейчас ближе к делу. Я открываю дорожное кафе в пятнадцати милях отсюда на перекрёстке девяносто второй дороги и Шагрин Роуд. Скажите мне откровенно, сколько платит вам хозяин этой забегаловки? Надеюсь, это не большой секрет? Прежде чем вы ответите мне, знайте, что я буду платить ровно в два раза больше. Что скажете?

По лицу Патти было видно, что умножать на два она умеет. И ещё было видно, что она умеет умножать на два дважды.

— Ну-у, он платит мне четырнадцать в час. Этого, конечно, маловато, но…

— Никаких «но»! — решительно возразил Саймон, зная, что больше семи долларов она никогда не получала. — Четырнадцать на два — получается двадцать восемь, а для ровного счёта — тридцать. Для настоящего бизнеса лицо заведения — главное дело. А такие лицо и фигура, как у вас, покроют мне этот тридцатник с лихвой. Я удивляюсь, почему вас до сих пор не увёз какой-нибудь пронырливый импрессарио из Голливуда!

Патти менялась на глазах. Было видно, как каждый дюйм её тела начинал принадлежать Саймону, а на маленьком гладком лбу загорелась неоновая надпись: «За тридцать — что угодно».

— Я не хотел бы потерять такого шанса, — продолжал коварно плести своё Саймон, — и предлагаю вам сегодня же съездить со мной на место вашей будущей работы и обсудить подробности. И вообще, я открываюсь через неделю и хочу, чтобы всё было по высшему классу. Забегаловки вроде этой не для таких, как вы.

Вот и всё. Патти сидела на крючке, сорваться с которого было практически невозможно. А насчёт нового кафе на углу девяносто второй и Шагрин можно было не беспокоиться. Там действительно была какая-то небольшая стройка в стадии завершения. Так что если Патти знает этот перекрёсток, никаких сомнений у неё возникнуть не должно. И вообще, вряд ли кто-то примет приличного еврея средних лет с библейскими глазами, полными извечной скорби, за серийного маньяка-убийцу.

Она покосилась в сторону буфета и прошептала:

— Я бы не хотела, чтобы менеджер был в курсе моих дел. Сегодня я работаю до пяти. Видите ту заправку? Ждите меня там в семь часов.

Патти улыбнулась ему так, что было ясно, кому она теперь принадлежит, и отошла от столика, радостно подрагивая ягодицами.

Половина дела была сделана, и теперь следовало съездить в тихий лесок, находящийся в двадцати милях отсюда, чтобы забрать кое-какие специальные инструменты. Расплатившись, Саймон вежливо поблагодарил Патти, и, подойдя к стоящему у поребрика открытому «Бакстеру», ловко запрыгнул за руль, не открывая низкой дверцы. Услышав за спиной одобрительное восклицание, он обернулся, подмигнул своей будущей жертве, и, указав на наручные часы, погрозил ей пальцем, что служило напоминанием о том, что опаздывать нехорошо. В семь часов блондиночка вступит на дорожку, ведущую её к освобождению от тела, которому всё равно суждено было бы состариться, если бы не Саймон, а самого Саймона — к необычайно приятным минутам.

Надо заметить, что Саймон Менделсон не был лишён способности к серьёзной игре и крупному риску. Однажды ему пришла в голову забавная мысль, и он начал специально оставлять отпечатки своего указательного пальца на глазных яблоках каждой жертвы. Сознание того, что никто и никогда не додумается исследовать глаза разделанных девок в поисках отпечатков пальцев, доставляло ему удовольствие. Это напоминало игру в жмурки с глухим.

Двадцать миль по хайвэю — небольшое расстояние. Предаваясь приятным воспоминаниям, а также предвкушая новые радости, Саймон ехал к своему тайному месту и напевал в унисон с приёмником. Он и не подозревал, какой крендель выписала линия его судьбы в последние полчаса.

Стив Боун, патологоанатом морга, в который вчера привезли почти полный набор останков последней жертвы Менделсона, был настоящим учёным, и хотел видеть сына достойным продолжателем дела отца. Это выразилось в том, что он начал обучать сына тонкостям своей профессии. Сына звали Томми, ему было двенадцать лет, а обучение началось три года назад. Себя Стив то ли в шутку, то ли всерьёз называл жрецом. Возможно, он тоже был маньяком, но, в отличие от Саймона, безвредным. Его мальчишка не боялся покойников, и, видимо, папаше удалось в таком раннем возрасте привить сыну интерес к хирургии и к тайнам устройства человеческого тела. И, между прочим, ученик жреца делал успехи.