(включенная в VII том его сочинений, изданных в 1909 году). Написанная в

популярно-литературном стиле, она, однако, обильно документирована

многочисленными примечаниями с обширными цитатами из официальных источников и

раскольничьих сочинений. Особенно подробно излагает автор "искание архиерейства"

старообрядцами-"поповцами" и историю Старообрядческого (Рогожского) кладбища в

Москве, бывшего в течение первой половины XIX века духовным и экономическим

средоточием "поповщины". Во главе стояла группа богатых московских купцов,

владевших фабриками, заводами и торговыми предприятиями и придававших "старой

вере" значительный социально-экономический вес и влияние в окружающей среде.

Бережливые, расчетливые, осторожные, противники роскоши и мотовства, они

приумножали свои богатства, и "дети их не превращались из купцов, ворочавших

миллионами, в промотавшихся дворян" (с. 207).

В 70-х годах П. И. Мельников выпустил в нескольких частях обширную серию бытовых

очерков под заглавиями: "В лесах" и "На горах", содержащих, в беллетристической

форме, подробное описание религиозных верований, быта и нравов старообрядцев и

сектантов Поволжья ("В лесах") и Приуралья ("На горах"). В полном собрании его

сочинений (1909) очерки "В лесах" составляют т. 2-3, "На горах" - т. 4-5. Тома

эти были переизданы в 1963 году в московском (неполном) собрании сочинений П. И.

Мельникова. (см. на нашей стр. ldn-knigi.narod.ru ldn-knigi.russiantext.com)

Неразумные, неморальные и несправедливые преследования, которым подвергала

старообрядцев государственная и церковная власть, вызывали интерес и симпатию к

ним и тех кругов позитивистской, либеральной и революционной интеллигенции, для

которых было совершенно чуждо крепкое религиозное ядро старообрядчества. В 1870

году в Петербурге вышла книга В. В. Андреева "Раскол и его значение в народной

русской истории". Автор начинает свое предисловие словами: "Последователи

раскола - бесспорно, вместе и представители нашего земства, нашей народной

массы. Представители раскола - самая трезвая, работящая, промышленная и

грамотная часть нашего крестьянства. Представители раскола - бесспорно, вместе

(и) представители ума и гражданственности в русской простонародной среде" (с. III).

Религиозный элемент, по мнению автора, играл в возникновении раскола совершенно

второстепенную роль: "Неужели оттого, что одни крестились двумя перстами, чтили

старопечатные книги... и пели сугубую аллилуию, а закон других предписывал

трехперстное (крестное) знамение и тройную аллилуию... неужели от этого 10

миллионов народа отпали от прочей массы русского населения... Здравый смысл

отказывается верить, чтобы раскол был следствием отступления во второстепенных

подробностях религиозного догматизма и церковной обрядности. Нет, не эти

отступления раскололи русский люд на две половины" (с. 1).

В действительности, по мнению автора, раскол был движением народного протеста

против политического и социального угнетения - против отнятия центральной

властью земских прав и введения крепостного права: "Отмена земских прав,

завершенная окончательным закрепощением крестьян, - вот где надобно видеть

источник раскола" (с. 10). "Крепостное право было главною причиною зарождения

раскола как народного протеста" (с. VII) [6], и в ответ на преобразования,

произведенные в царствование Александра II, "раскол теряет свой прежний

ожесточенно-оппозиционный характер" (с. 366).

Оригинальный взгляд на характер раскола и раскольников высказал известный

историк Н. И. Костомаров в статье "История раскола и раскольников", помещенной в

No 4 "Вестника Европы" за 1871 год (и впоследствии перепечатанной в XII томе его

монографий). Костомаров решительно отказывается от обычного взгляда, который

видит в расколе только слепую любовь к старине, бессмысленную привязанность к

букве, умственную неподвижность, невежественную враждебность к просвещению. По

мнению Костомарова, наоборот, в расколе русский народ проявил "своеобразную

деятельность в области мысли и убеждения. Раскол был крупным явлением народного

умственного прогресса" (с. 469).

В отличие от раскольников именно "простолюдин православного вероисповедания, как

его деды и прадеды, очень часто отличался холодностью к религии, невежеством и

безучастием к области духовного развития" (с. 498). "Мы не согласимся с мнением,

распространенным у нас издавна и сделавшимся, так сказать, ходячим, будто раскол

есть старая Русь. Нет, раскол - явление новое, чуждое старой Руси. Раскольник не

похож на старинного русского человека; гораздо более походит на него

православный простолюдин. Раскольник гонялся за стариною, старался как бы точно

держаться старины, - но он обольщался; раскол был явлением новой, а не древней

жизни. В старинной Руси народ мало думал о религии, мало интересовался ею

раскольник же только и думал о религии, на ней сосредоточивался весь интерес его

духовной жизни; в старинной Руси обряд был мертвою формою и исполнялся плохо

раскольник искал в нем смысла и старался исполнять его сколько возможно свято и

точно; в старинной Руси знание грамоты было редкостью - раскольник читал и

пытался создать себе учение; в старинной Руси господствовало отсутствие мысли и

невозмутимое подчинение авторитету властвующих - раскольник любил мыслить,

спорить, раскольник не успокоил себя мыслию, что если приказано сверху так-то

верить, так-то молиться, то, стало быть, так и следует; раскольник хотел сделать

собственную совесть судьею приказания, раскольник пытался сам все проверить,

исследовать" (с. 498-499). "Но совершенно справедлива другая, также

господствующая у нас мысль, что раскол поддерживается и прежде поддерживался

отсутствием народного образования и что просвещение есть единственное средство к

его искоренению" (с. 499). При всех своих заблуждениях раскол представлял собой

"своеобразный, хотя несовершенный и неправильный, орган народного

самообразования" (с. 500).

На рубеже XIX и XX веков компетентным исследователем в области истории раскола и

сектантства был профессор А. К. Бороздин. В своей монографии "Протопоп Аввакум.

Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII в." (1-е изд. 1898;

2-е, испр. и доп. СПб., 1900) автор не только подробно описывает жизнь и труды

главного расколоучителя, но и дает общую характеристику раскола, который он

признает в основе движением религиозным, а отнюдь не социально-политическим;

книга содержит много приложений, включая "Житие" Аввакума. Когда правительство

начало жестокие преследования раскола, тогда в среде раскольников был поднят

вопрос: можно ли молиться за царя, гонителя правой веры? "С этого-то момента

раскол и получает окраску социального протеста, хотя основание протеста всегда

остается чисто церковным: светское правительство признавалось нечестивым,

отрекшимся от истинной веры, и вследствие этого для некоторых оно утрачивало

свой авторитет; началась проповедь сопротивления светской власти и всему от нее

исходящему (сопротивления по необходимости пассивного, но могущего при

благоприятных обстоятельствах стать и активным); эта проповедь усиливалась по

мере того, как возрастал наплыв западных новшеств и параллельно с усилением

правительственной репрессии; однако при этом не следует забывать (а в этом и

была коренная ошибка теории Щапова), что социальный протест направлялся не

против правительства как такового, а исключительно только против правительства,

признанного нечестивым; точно так же и национальный элемент, играя выдающуюся