- Успокойся дорогая Адалина, не надо плакать.

- Я виновата,- продолжала Патти.- Ведь любой иной дирижер, будь он на месте Направника, сразу бы остановил оркестр, чтобы разоблачить перед публикой ошибку певицы, а он... он так благодарен... так удивительно талантлив. Мне стыдно.

Она разрыдалась. Направник действительно свершил в этот день чудо из чудес.

Заметив промах Патти, он в считанные моменты направил игру оркестра совсем в ином направлении - и так ловко проделал это, что публика даже не заметила ошибки великой певицы. Мельников сказал ей:

- Но, милая Аделина, если хорош Направник, то подумай, каков же и сам русский оркестр, чтобы сразу понять дирижера, и даже без слов, только с намеков его и жестов, тут же послушно следовать за тобою совсем в другой тональности.

- Я знаю, - ответила Патти, - что виновата, хотя в публике таки не распознали моей вины, а Направник избавил меня от всеобщего позора... вместо скандала я получила фурор!

Тут вошел режиссер и поклонился Патти:

- Мадам, вы слышите, что творится в зале? Публика неистовствует, требуя от вас повторения. Направник у пульта.

Патти вытерла слезы и осмотрела себя в трюмо.

- Как я выгляжу, Жан? - спросила она Мельникова.

- Превосходно... как всегда.

- Спасибо. Я готова. Я - иду!

* * *

Бедный Пако, намаявшись за день, вечерами по-прежнему навещал кабачок, чтобы пропустить стаканчик рому.

- Пей сколько влезет,- убеждал его кабатчик.- Ведь ты сам рассказывал, что великая Аделина Патти оставила тебе двести франков. А при таких деньгах можно пить бочками.

- Эти франки так и лежат, нетронутые мною, - отвечал Пако. - Плохой бы я был мужчина, если бы пропивал деньги, подаренные женщиной. Я,- конечно, себя не обижу, но выпью только после свидания с нею в нашем Лютике, а сейчас Аделина поет в Санкт-Петербурге. Видит Бог, я не только разношу газеты подписчикам, иногда их и читаю. Так вот, в газетах пишут, что моя Аделина в русской столице всех посводила с ума.

- Только ты сам не сходи с ума,- посоветовал кабатчик...

Да, на этот раз Патти задержалась в Петербурге, и настал волшебный день ее бенефиса в партии Джильды, для чего верная камер-фрау украсила ее пояс свежими тепличными розами. Кажется, в этот вечер - вечер ее триумфа в опере "Риголетто"

- она превзошла самое себя, и голос женщины чарующевплетался в голос Эрнесто Николини, ее партнера. Коада же петербуржцы, покинув театр, разъезжались по домам и ресторанами - продолжая восторгаться ее красотой и голосом, как раз в это время - всю ночь и до самого утра - в номере гостиницы Патти переживала одну из самых трагических сцен своей жизни. Слава Богу, на этот раз она не тонула в океане, а, напротив, высоко парила в новом, возвышающем ее чувстве.

Маркиз Дека почти всю ночь простоял на коленях:

-Кто он, мой соперник? Назови мне его.

- Догадаться не так уж трудно,- отвечала Патти.- Обоюдный дуэт с Никалини завершился обоюдным признанием...

В эту ночь она выдержала все - угрозы, мольбы, слезы, но ни в чем не уступила, и эта ночь завершилась разводом. Столичные меломаны никак не думали, что Патти в образе Джильды останется для них приятным воспоминанием прошлого. Петербург наполнился слухами о коварной измене Патти своему мужу, и, чтобы избежать постыдных кривотолков, Аделина Патти поспешила оставить русскую столицу.

- Навсегда!- объявила она Мельникову уже на вокзале.- Нет смысла гастролировать в Петербурге, если обо мне здесь стали судить не как о хорошей певице, а лишь как о гадкой женщине, бросившей знатного мужа ради красивого любовника. Сейчас я еду петь в бельгийском Люттихе. Прощай, Жан, мне очень больно от того, что больше мы никогда не увидимся...

Наконец-то она появилась в Люттихе, встревоженном ее обещанием дать концерт.

Каково же было удивление Патти, когда она известилась, что бедный Пако, сильно нуждаясь, так и не истратил двести франков, оставленные ему.

- В чем дело?- недоумевала она...

Оказывается, ее спаситель Пако всегда оставался благородным человеком. В самый канун приезда певицы в Люттих почтальон объявил конкурс сради цветоводов Люттиха, и эти двести франков он обещал выдать тому из них, кто составит для Аделины Патти самый нарядный, самый благоуханный букет.

Патти дала концерт жителям Люттиха с огромным успехом и, когда ей поднесли этот драгоценный букет, она вышла из-за кулис на сцену вместе с Пако, объявив публике:

- Вот человек, которому никто и никогда не аплодировал. Между тем, не будь на свете Пако, не было бы на свете и меня, а вы никогда бы не услышали моего голоса...

И тогда в зале театра встали все, аплодируя на этот раз уже не ей, единственной и неповторимой, а матросу и почтальону Пако, который корявым пальцем вытер одинокую скупую слезу. А потом он сказал, поклонившись публике столь неумело, словно нагнулся, чтобы поднять с панели жалкую монету:

- Конечно, я не знал, кого я тогда удерживал на волнах за волосы, чтобы она не захлебнулась. Но все-таки я удержал ее, и, как выяснилось теперь, удержал не напрасно. А сейчас она, моя славная и добрая Аделина, держит меня за руку как своего лучшего друга...

- Поцелуйте его! - потребовали из зала.

Раздался чарующий звон серебряных колокольчиков.

Это вдруг стала смеяться Адалина Патти.

- Мы уже целовались, - отвечала она. - Но давно... еще тогда, в волнах океана, и наши поцелуи видели только волны, тучи и звезды. Но я охотно исполню желание публики и поцелую Пако сейчас, чтобы мой поцелуй видели все вы!

* * *

И все-таки Аделина Патти после очень долгого перерыва - снова появилась на берегах Невы в 1904 году.

И снова пела. Тогда была русско-японская война.

Как и в предыдущий свой приезд, певица все доходы от своих концертов отдала на пользу русским воинам.

Патти умерла в конце 1919 года, и незадолго до смерти, не потеряв ни своей красоты, ни волшебного голоса, она писала в автобиографии: "Не думайте, что я принимала доброту, оказываемую мне целым светом, и многие почести, которых меня удостаивали, за вполне заслуженные мною. Я знаю, что это лишь дань за ниспосланное мне Богом дарование, а я только использовала этот свой Божий дар:".