И наконец, именно устами Астафьева произнесен был страшный приговор над Россией, который не отважился в свое время сделать ни президент, ни Конституционный суд, ни один из писателей - "властителей дум". Астафьев не только поставил знак равенства между германским фашизмом и русским коммунизмом, но и - сравнивая два этих мировых зла - открыто сказал о том, какое из них страшнее. "...Коммунистические крайности, - утверждал Астафьев, - это фашистские крайности, и по зверствам своим, и по делам они превзошли фашистские. Фашисты просто детсадовцы по сравнению с нашими деспотами"42 . Более того. Поднимаясь над предвзятым, сформированным нашей пропагандой отношением к немцам, Астафьев начинает видеть в бывшем противнике не врага, а человека. "Тогда говорили: фашисты не лю

ди, - обронил Астафьев в одном из интервью. - Как это не люди. А коммунисты кто - люди?"43

Изрекал Астафьев и весьма здравые, на наш взгляд, суждения о стране и ее судьбе, например о том, что "в России настоящей демократии никогда не было, и вряд ли в обозримом будущем она у нас появится. Демократию надо выстрадать ...> Для этого надо быть зрелым народом"44 . Прозорливо распознал он, глядя из Овсянки, и суть чеченско-русской войны, ее пагубные последствия для России, призывал к прекращению кровопролития.

* * *

Неприязнь к чужому связана, как правило, с выпячиванием своего. К Астафьеву это вряд ли относится: ненависть к советскому коммунизму пропитана у него не только враждой к инородцам, но и отвращением ко многому, что виделось ему в собственном народе. Астафьевская ксенофобия неожиданным образом увязывается с так называемой русофобией.

Обличение своего, родного занимает в прозе и публицистике Астафьева (начиная с "Печального детектива") заметное место. Ощущая себя сыном России и сокрушаясь о ее бедах, истинно любя свой народ и глубоко страдая при виде его униженности, Астафьев не скупился на горькие беспощадные слова о нынешнем его состоянии - это резко отличает его от других почвенников, изначально склонных к русофилии. "Мне страшно сказать, но мы недоразвитый народ ...> Мы отсталый по своей медленнодумающей, медленноходящей сути народ, у нас медленно течет кровь, только уж когда взвинтят: революцией, хулиганством, смертью, угрозами, тогда из нас получается псих ...> Этот век смолол нас как нацию"45 . "Усталый", "надсаженный", "замороченный" - вот далеко не полный перечень определений, коими наделял писатель русский народ.

Примечателен вывод, к которому все более склоняется Астафьев, обличитель и ненавистник "еврейского интеллектуального высокомерия": "Наверное, все-таки мы сами виноваты во всех наших бедах и злоключениях, нам и гореть в фашистском кострище, если все же не опомнимся и не начнем с ним не то чтобы бороться (где уж нам уж...), а хотя бы противостоять соблазну пополнять его озверевающие стаи"46 . И в другом месте: "Явления, происходящие в нашей жизни ...> Тут и суровый российский климат виноват, и среда обитания, но прежде всего российская безответственность, слепая страсть к насилию, лень, бесшабашность, азарт власти, пересекающий границы злобы, и многое, многое, что заложено в смутном, часто диком и безжалостном русском характере" (9, 443 - авторский комментарий к "Печальному детективу") .

То есть, слава Богу, не одни инородцы!..

Новая позиция Астафьева в корне изменила его положение на российской общественной сцене: он становится непримиримым врагом для тех, кто еще недавно видел в нем единомышленника. Растет количество нападок и выпадов; брань исходит прежде всего от недавних союзников, литераторов "национальной" ориентации. Писателя-фронтовика, который, по мнению тысяч читателей, открыл им страшную правду о войне, пытаются зачислить в "предатели", изобразить врагом России и русского народа. Количество антиастафьевских выступлений в те годы несопоставимо с протестами по поводу его письма к Эйдельману. Особого внимания заслуживает одно из них, весьма симптоматическое, открытое письмо Астафьеву его старого друга, донского писателя Б. Куликова. Все публичные заявления Астафьева начала 1990-х годов вызывают у Куликова раздражение, горечь и негодование.

"Одно время, - вспоминал старый друг, - в средствах массовой информации ваше имя было подвергнуто остракизму. Это случилось, если не ошибаюсь, после подло опубликованной "либеральной" прессой вашей частной переписки с одним нашим евреем-интеллектуалом. Вас объявили антисемитом, членом общества "Память", а после ваших выступлений (вместе с другими писателями) против засилья на нашем телевидении и кино секса, порнографии и рок-музыки - просто фашистом"47 .

По мнению Куликова, Астафьев преследует лишь одну цель: создать общественное мнение, будто мы не победили в минувшей войне, а завалили немцев трупами наших солдат, что военачальники наши были сплошь бездари, что Сталин не вождь, а параноик, что никакой русской нации нет и не было, что была лишь империя с ее непомерными амбициями, и поэтому слава Горбачеву, Ельцину и всем прочим, ее развалившим... Вспомнились Куликову и резкие астафьевские высказывания насчет столпов советской литературы - Шолохова, Фадеева...

"...Боже! - ужасается Куликов, посмотрев выступление Астафьева по телевидению. - Сколько же ненависти к Сталину, Коммунистической партии, Фадееву и ко всему русскому народу!"

Последнее для Куликова особенно неприятно. Добро бы громил Астафьев, как и прежде, истинных врагов России - инородцев (а пуще - жидов!). Ан нет перекладывает вину на собственный народ. Куликов пытается разобраться, что же случилось с Астафьевым. "Мне кажется, комплекс вашей ненависти к Советской власти, Сталину, партии, переросший в комплекс ненависти к собственному народу, который, по вашим словам, "мало били" и который "маразматик", был заронен в вашу душу еще со времен ссылки вашей семьи в холодные, голодные, неродимые места"48 .

Астафьев, по мнению Куликова, докатился якобы до того, что - вслед за Конквестом49 , Солженицыным и другими - "вбивает в головы молодежи", будто почти все наши военнопленные были либо уничтожены органами НКВД, либо отправлены в сталинские лагеря и даже делает "беспочвенные" заявления о десятках миллионов жертв сталинского террора50 .

Да, Астафьев яростно разрушал мифы, навязанные советским людям многолетней пропагандой, говорил не только о жертвах террора, но и о многом другом, что принадлежит нашему печальному прошлому. Вся история cоветской власти, по Астафьеву, - возмущалась читательница газеты "Патриот", - "это сплошные расправы, голод, раскулачивание, коллективизация..."51.

Национал-патриоты обвиняли Астафьева, по сути, в том же, в чем обвиняли (и продолжают обвинять) других политиков и писателей демократического крыла. И действительно, в 1990-е годы Астафьев - один из ярких представителей российской демократии, сказавший свое веское слово и после событий октября 1993 года, и в ходе президентских выборов 1996-го. И самое парадоксальное: как публицист и как гражданин Астафьев отстаивает те же ценности, которые отстаивал бы - проживи он дольше - и Натан Эйдельман.

Астафьев, - негодовал орган "духовной оппозиции" по поводу статьи "Придется голосовать"52 , - "присоединяется к вайнерам, хазановым, оскоцким, нуйкиным и алексиным, требует суда и расправы над патриотическими лидерами. Эта позорная публикация не будет забыта и войдет в хрестоматию жестокости, недомыслия и ренегатства"53 .

И все же новый Астафьев во многом остался прежним.

* * *

Перелистывая писания Астафьева 1990-х годов, с изумлением видишь: умевший почувствовать и понять правду нового времени, писатель вовсе не отказался от косных националистических взглядов, в которых упрекал его Натан Эйдельман.

Удивительно! Проникаясь состраданием к врагу и захватчику, способный и в "фашисте" разглядеть человека, Астафьев в не любимых им иноземцах продолжает видеть источник бед и несчастий. В особенности же, понятно, достается евреям.

Осенью 1994 года корреспондент "Вечерней Москвы", интервьюируя Астафьева, спрашивает: