— Баттерик! — радостно рассмеялась Рея. Подбежав к огромному мужчине, она схватила его за руку. Ей казалось, что она знала его всегда. Ведь ещё задолго до того, как Рея появилась на свет, Баттерик уже холил и нежил знаменитых скакунов Камаре. — Это правда, Баттерик. Я вернулась домой!

Баттерик шумно высморкался и без малейшего стеснения вытер слезы, которые ручьем бежали по красным, обветренным щекам. — Ах, леди Рея, кабы вы только знали, как это много значит для всех нас! Ее светлость будет счастлива. Мы все так соскучились без вас. С тех пор, как вас похитили, все в замке стало другим. Господи, да я глазам своим не верю! — радостно всхлипывал старый слуга.

— Спасибо, Баттерик, — сказала глубоко растроганная Рея. — Я тоже очень рада снова увидеть тебя. Надеюсь, пока меня не было, ты не дал Проказнице разжиреть и облениться? — с интересом спросила она.

— Ах, миледи, ну что вы такое говорите! — всерьез разобиделся он, — Осмелюсь сказать, бедная животина так без вас скучала, что как только не сдохла! И это несмотря на то, что её светлость герцогиня уж как старалась, чтоб она без вас не тосковала! — продолжал объяснять Баттерик. С той минуты, как он почувствовал под ногами знакомую почву, старик заметно успокоился. Лошади были его слабостью, он надышаться на них не мог. — Конечно же, я должен быть настоять, чтобы её светлость обязательно брала с собой грума, когда ехала на прогулку, но, прошу извинить, ваша светлость, — и он отвесил церемонный поклон в сторону так ещё и не проронившего ни слова старого герцога, — Вам ведь хорошо известно, что её светлость порой бывает немного упряма. Дала лошади шпоры и только я её и видел! А уж домой приехала мокрая вся до костей, упрямица, нитки на ней сухой не было, когда они обе, хромая, вернулись домой, её светлость на Проказнице. Да вы не волнуйтесь, ваша светлость, — уверил он Рею, — Мы все сделали, как надо, даже поставили ей припарки на щетки под копытами, я хочу сказать, Проказнице, а не её светлости, — смущенно поправился он. — Ах, если бы я только мог что-нибудь сделать для её светлости! — пробормотал недовольно старый Баттерик.

— Разве состояние герцогини ухудшилось с тех пор, как я уехал? — коротко спросил герцог, нетерпеливо шагнув к двери, прежде, чем старый Баттерик успел открыть рот.

— Все то же, ваша светлость.

— Она не знает, что мы вернулись? — спросил герцог, бросив исподлобья короткий взгляд на южное крыло замка, где находились комнаты всех членов герцогской семьи и куда выходили окна спальни герцогини, которая всегда хотела видеть перед собой сад и цветущие лужайки.

— Нет, ваша светлость. Я сделал все, как вы велели. Все, до последнего слова выполнил, как сказал мне ваш верховой. Никто в доме, а особенно её светлость, знать не знают о том, что вы привезли леди Рею домой.

— Хорошо, Баттерик, молодец. Пошли, Рея, — сказал герцог, убедившись, что ни в одном из окон южного крыла не горит свет, — Уверен, что в замке есть один человек, который будет без памяти рад увидеть тебя, моя дорогая!

Баттерик остался стоять, как вкопанный, на том же месте, наблюдая за тем, как герцог и леди Рея поднимаются по ступенькам лестницы. При мысли, что молодая хозяйка вновь вернулась домой, к семье, старика просто распирала радость. Но какая-то неясная мысль тревожила его. Странно было то, что сам герцог, казалось, не слишком обрадовался возвращению дочери. А может, просто волнуется из-за болезни герцогини, напоследок подумал он, и принялся выкрикивать приказы конюхам и конюшатам. О чем они думают, бездельники, ведь они не дворяне, чтобы стоять, сложа руки и любоваться рассветом!

Радостная весть о благополучном возвращении Реи домой с быстротой молнии разнеслась повсюду в Камаре. Особенно среди слуг, где домоправительница и дворецкий трясли за плечи ничего не понимающих со сна служанок и горничных. Не прошло и четверти часа, а весь замок уже был охвачен радостным возбуждением.

Величественная главная лестница была вся залита светом свечей. Их было множество, они стояли вдоль пролетов, покрытых изумительной красоты росписью, и по ней Люсьен Доминик торжественно ввел свою дочь в родной дом. Они свернули в южное крыло и пошли по все ещё погруженному в тишину коридору, в угасающем мерцании бесчисленных свечей, горевших в богатых шандалах.

Они миновали Длинную Галерею, где с портретов глядели лица бесчисленных предков, гадая в изумлении, кому это из беспокойных наследников не спится в этот час. Рея не смогла удержаться, чтобы украдкой не бросить взгляд на своего знаменитого прадеда, жившего в эпоху королевы Елизаветы, и слывшего отчаянным пиратом. Она готова была поклясться, что в неверном свете свечей заметила хорошо знакомую усмешку на тонких губах предка. Но когда они с отцом проходили мимо другого портрета, Рея уже надменно смотрела прямо перед собой. Может быть, придет время, когда ей захочется вернуться, чтобы получше рассмотреть это лицо, но только не сейчас.

Остановившись перед тяжелыми двойными дверями, которые вели в личные покои герцогини, Люсьен Доминик заколебался, потом осторожно приоткрыл двери и тихо провел Рею в темную комнату.

— Подожди меня здесь, милая, — прошептал он, — По-моему, будет лучше, если я её вначале немного подготовлю. Все-таки она была ещё очень больна, мне бы не хотелось испугать её. Надеюсь, теперь, когда ты вернулась домой, услуги докторов ей больше не понадобятся. Видишь ли, мне кажется, что она была в таком отчаянии после твоего исчезновения, что в какой-то степени потеряла всякое желание жить.

— Хорошо, я подожду, — мягко сказала Рея, — Но если она спит, зачем будить ее? Ведь я уже никуда не денусь.

— Люсьен, это ты? — раздался приглушенный голос из-за портьер, закрывавших высокие окна.

Рея с отцом резко обернулись, вздрогнув при звуке этого хорошо знакомого им голоса. Приглядевшись, они увидели, что длинные бархатные шторы подняты и на низком подоконнике свернулась клубочком закутанная в ночную рубашку неясная фигура.

— Рина? Кто тебе разрешил встать? Разве можно сидеть вот так, в одной рубашке, да ещё когда камин потух?! И конечно же, с босыми ногами! Ты, верно, сошла с ума, моя дорогая! — проворчал Люсьен, но в голосе его, когда он устремился к жене, звучало искреннее беспокойство.

— Ты просто вылитый Роули, вечно брюзжишь и переживаешь из-за всякой чепухи! — хрипло отозвалась герцогиня все ещё простуженным голосом, — Что плохого в том, что я сидела тут и любовалась восходом солнца? Думаю, сегодня день будет пасмурный. Надеюсь, твоя поездка в Бат прошла удачно? Напрасно ты не взял с собой Баттерика. Более верного глаза на лошадей, по-моему, нет ни у кого. Как я рада, милый, что ты вернулся, я так скучала по тебе, — пробормотала герцогиня, протянув руку герцогу.

— Тебе уже лучше? — с тревогой в голосе спросил он, ласково накрыв её хрупкую ладонь своей рукой и став так, чтобы герцогиня не увидела, кто стоит у него за спиной.

— Да, немного. Ты же видишь сам, голос почти вернулся, — она слабо хихикнула, но смешок тут же сменился резким, лающим кашлем. — А кто это с тобой? Мне показалось, я слышала шепот. Если это ты, Роули, можешь сама пить это Особое Лекарство миссис Тэйлор, — ворчливо предупредила герцогиня, но когда от предполагаемой Роули не донеслось ни звука в ответ, она вздрогнула и принялась нетерпеливо вглядываться в полутемный угол за спиной герцога. — Роули?!

Люсьен сделал шаг в сторону, чтобы бледные лучи утреннего солнца проникли в комнату, и позволил подойти все ещё закутанной в накидку Рее .

— Мама!

Герцогиня Камаре застыла, как будто превратившись в камень.

— Рея, — пролепетала она, но пересохшие губы только слабо шевельнулись, не пропуская ни звука.

Через мгновение Рея Клер уже рухнула на колени перед матерью, прижав заплаканное лицо к её груди и чувствуя, как мать прижала её к себе так хорошо знакомым с детства жестом. Сабрина Доминик, не замечая, как трясутся от волнения руки, гладила золотистые волосы любимой дочери. Потом, обхватив ладонями её лицо, повернула его к свету и жадно вгляделась в эти неповторимы голубые, как фиалки, глаза, точную копию её собственных.