В коридоре я долго прислушиваюсь у каждой двери. И все же дверь Тёрка я нахожу совершенно случайно. Я открываю ее на три миллиметра. Из иллюминатора на кровать падает лунный свет. В каюте холодно. И все же он откинул одеяло. Верхняя часть его тела как будто из голубоватого мрамора. Он крепко спит. Я захожу внутрь и закрываю за собой дверь. Нашу жизнь осложняет необходимость выбора. Тот, за кого выбор сделан, не испытывает сложностей.

Все получается само собой. Он работал за столом. Ручки положены на место, как и все, что может скатиться на корабле на пол, должно быть положено на место. Но бумаги остались на столе. Стопка бумаг, не настолько большая, чтобы я не могла ее унести.

Минуту я стою, глядя на него. Как и много раз прежде, с самого детства, удивляюсь абсолютной беззащитности человека во сне. Я могла бы наклониться над ним. Могла бы поцеловать его. Могла бы ощутить удары его сердца. Могла бы перерезать ему горло.

Неожиданно я понимаю, что в жизни мне часто случалось не спать, в то время как все остальные спали. Я часто бодрствовала поздно вечером и рано утром. К этому я не стремилась. Но так уж получилось.

Я уношу пачку бумаг с собой в салон. Времени на то, чтобы отнести их к себе в каюту, нет.

Некоторое время я сижу, не зажигая свет. В комнате появляется что-то торжественное. Кажется, что лунный свет создал вокруг всех предметов сине-серую стеклянную оболочку.

Найти ключ к самому себе и своему будущему — мечта каждого. Религиозным обучением в воскресной школе в Кваанааке занимался проповедник из миссии моравских братьев — замкнутый и жестокий бельгийский математик, который не знал ни слова на диалекте Туле. Преподавание проходило на ужасающей смеси английского, западно-гренландского и датского. Мы боялись его, но одновременно он вызывал наше любопытство. Нас научили уважать ту глубину, которая может скрываться в безумии. Каждое воскресенье он неизменно возвращался к двум темам: недавно обнаруженной канонической заповеди Нага Хаммади познать самого себя и мысли о том, что наши дни сочтены, и что, следовательно, во вселенной существует божественная арифметика. Всем нам было от пяти до девяти лет. Мы не понимали ни одного слова. И все же позже я вспоминала отдельные вещи. Особенно размышляла над тем, что мне хотелось бы увидеть космические расчеты для моей жизни.

Иногда мне кажется, что время этого пришло. Вот и сейчас. Как будто эта лежащая передо мной пачка бумаг может сказать что-то решающее о моей будущем.

Предки моей матери удивились бы тому, что ключ к вселенной для одного из их потомков оказался письменным.

Сверху лежит копия отчета Криолитового общества “Дания” об экспедиции на Гела Альта в 1991 году. Последние шесть страниц — это не копия. Это — оригинальные, не очень четкие и технически несовершенные фотографии глетчера Баррен, сделанные с воздуха. Глетчер выглядит так, как и должен выглядеть по слухам. Сухой, холодный, белый, истертый, продуваемый ветрами и покинутый даже птицами.

Потом идут два десятка исписанных страниц, на которых цифры и маленькие карандашные рисунки, не понятные для меня.

12 фотографий — это копии рентгеновских снимков. Возможно, на них те люди, которых я когда-то видела на экране в приемной Морица. Но на них может быть что угодно.

Есть еще фотографии. Они, может быть, тоже рентгеновские снимки. Но сюжет их — не человеческие тела. На фотографии видны регулярные черные и серые полосы, прямые, словно проведенные по линейке.

Последние страницы пронумерованы от 1 до 50 и образуют единое целое. Это отчет.

Текст скуп и краток, многие рисунки тушью похожи на наброски, подсчеты во многих местах вставлены от руки, там, где не хватало обычных знаков пишущей машинки.

Это описание опыта транспортировки по льду предметов, имеющих большую массу. С рисунками рабочего процесса и краткими, наглядными расчетами механических условий.

Обзор, посвященный использованию тяжелых саней во время экспедиций на северный полюс. На нескольких рисунках показано, как тащили суда по льду, чтобы избежать сжатия льдами.

Над отдельными разделами короткие заголовки “Ахнигито”. “Дог”, “Савик 1”, “Агпалилик”. В них говорится о транспортировке самых больших известных осколков метеорита с мыса Йорк, о сложном спасении корабля Пири и о плавании на шхуне “Кайт”, о данных Кнуда Расмуссена, легендарной перевозке Бухвальдом 30-тонного “Ахнигито” в 1965 году.

В этом последнем разделе есть фотокопии собственных фотографий Бухвальда. До этого я их видела много раз — они сопровождали любую статью на эту тему в течение последних 20 лет. И все же я смотрю на них, как в первый раз. Покатые настилы, сделанные из железнодорожных шпал. Лебедки. Грубо сваренные сани из железнодорожных рельсов. Фотокопии сделали контрасты еще более четкими и смыли детали. И, тем не менее, все становится ясно. В кормовом трюме “Кронос” везет копию оборудования Бухвальда. Камень, который тот перевез в Данию, весил 30 тонн и 880 килограммов.

В последнем разделе говорится о датско-американско-советских планах по созданию буровой платформы на льду. В списке литературы приводится отчет с острова Байлот о допускаемой нагрузке на лед. Мое имя в списке авторов.

В самом низу — шесть цветных фотографий. Они сняты со вспышкой, в какой-то пещере со сталактитами. Каждый студент, изучающий геологию, видел подобные фотографии. Соляные копи в Австрии, голубые пещеры на Сардинии, лавовые пещеры на Канарских островах.

Но эти фотографии выглядят иначе. Свет от вспышки отбрасывается назад к объективу ослепительными отражениями. Как будто это фотография тысячи маленьких взрывов. Это снято в ледяной пещере.

Все те ледяные пещеры, которые я видела, существовали очень недолго, пока не закрывался разлом глетчера или трещина, или пока они не наполнялись подземными талыми водами. Эта пещера не похожа на те, что я видела раньше. Повсюду с потолка свисают длинные, сверкающие сталактиты — колоссальная система сосулек, которая должна была образовываться долгое время.

В центре пещеры находится нечто похожее на озеро. В озере что-то лежит. Это может быть что угодно. По фотографии даже нельзя предположить что.