Программы военно-учебных заведений должны быть разработаны в объеме, необходимом для того, чтобы офицер, окончив курс, мог приступить к подготовке солдата и был бы знающим руководителем вверенной ему части во всех случаях боевой обстановки. ...>:

Подготовка войск в мирное время (воспитание и образование) / Сост. М. Драгомиров. - Киев, 1906. - С. 89-97.

А. Деникин

Начальники и подчиненные

Существовавший в начале 90-х годов командный состав, начиная от полкового командира и выше, воспитан был по преимуществу в традициях крепостного права. В позднейшие годы преобладание начальников этого типа естественным образом падало, уступая место новым людям и новым веяниям. Ушло время, овеянное романтическим блеском славы и веселья и вместе с тем омраченное свистом розги и шпицрутена. Не отдельные люди создают быт армии, как и быт народа, а общие условия жизни страны. Но влияние личности в военном быту огромно, и оно проводит нередко глубокие борозды в быт массы, светлые или темные, тем более глубокие, чем выше положение и власть человека. И в самый расцвет крепостного права, в суровое время, когда жизнь "холопа" ценилась в копейку, появился полководец Суворов - отец-командир простой, доступный и рачительный о своем воинстве, сроднившийся с ним и им боготворимый. А через полвека появился другой полководец - герой Эривани, Эрзерума и Варшавы - кн. Паскевич, прославленный, но нелюбимый подчиненными, обоготворявший себя и только себе приписывающий заслуги побед, презирающий все нижестоящее. В одном из своих многочисленных писем к нему, увещаний, император Николай I, высоко ценивший боевые заслуги Паскевича. говорил: "Не надо угнетать и быть несправедливу... Прощать великодушно; притеснять же без причины - неблагородно... Да украсит Вас и последняя слава - скромность. Воздайте Богу и оставьте Нам славить Вас и дела Ваши..." Два антипода: Паскевич и великий французский полководец XVII столетия Тюренн, который говорил: "Мы победили" или "Я был разбит".

В сумерки царствования Александра Благословенного, в разгар аракчеевских поселений, удушавших жизнь своею нелепостью и жестокостью, было ведь немало молодежи, идеалистов, гуманистов, столь печально и исторически нецелесообразно закончивших свою деятельность "Северным" и "Южным" союзами. Были такие и в старшем поколении. Один из них гр. М.С. Воронцов за полвека до эмансипации в качестве начальника дивизии своим приказом ограничил применение в отношении солдат телесных наказаний на том основании, что "солдат, который еще никогда наказан не был, гораздо способнее к чувствам амбиции, достойным настоящего воина и истинного сына отечества, и скорее можно ожидать от него хорошей службы и примера другим". Полная антитеза излюбленной поговорке николаевских времен "за битого двух небитых дают".

То, что проводилось долгое время усилиями отдельных лиц, получило наконец санкцию в годы великих реформ императора Александра II. Военные реформы, связанные с именем генерала Милютина (впоследствии фельдмаршала), в общей системе преобразования армии заложили в ее жизнь и быт начала законности и человечности. В частности, Высочайшим повелением 63 г. были уничтожены оскорбляющие человеческое достоинство телесные наказания{77}, "чтобы явить новый пример отеческой заботливости о благосостоянии армии и флота и ввиду возвышения нравственного духа нижних чинов".

Последнее полустолетие перед Мировой войной и прошло в борьбе этих начал с прочно сложившимся старым патриархальным бытом, причудливо сочетавшим законность и самодурство, отеческое попечение и неуважение к человеческому достоинству, сентиментализм и "в зубы!" - солдатские, конечно... Во времена милютинского либерализма борьба шла довольно успешно, приведя к результатам поистине изумительным. Статистика военно-судебного производства показывала, что между 71 и 79 годами число заключенных в военно-исправительных и дисциплинарных частях уменьшилось в 3 1/2 раза;

число рецидивистов за десятилетие с 69 по 79 год уменьшилось более чем в 27 раз{78}. Но позднее, под влиянием затруднений, сопряженных с краткими сроками службы, боязни революционного брожения в казарме и распространенного убеждения, что при неразвитости нашего простолюдина иначе, как мерами сурового воздействия, хорошего солдата из него не сделаешь - борьба затихла. И опять законность и человечность проводились не в порядке общей системы и властного указания свыше, а по инициативе частных начальников.

В числе лиц, потрудившихся на этой заросшей чертополохом почве, наибольшая заслуга принадлежит М.И. Драгомирову. Сорок лет и с академической кафедры, и в качестве начальника дивизии, потом командующего Киевским округом и словом, и делом проводил он взгляд, что век муштры и плацпарада, бездушной дисциплины и механизированного строя прошел безвозвратно... Что важнейший элемент на войне есть человек, с духовным обликом которого нужно считаться... Что успех на войне зависит от сознательности и воспитания солдата в духе бесстрашия, инициативы и уверенности в себе, в том, что "с ним на службе поступают по правде, а не по капризу или раздражению"... Что "нужно, наконец, решиться жить по закону"... "Господа офицеры! - поучал Драгомиров, - Приложите все ваше усердие к воспитанию солдата в духе истинной воинской дисциплины, вежливости и сдержанности; тогда не нужны будут несообразные с почетным званием солдата ограничения, тогда звание солдата сделается почетным в действительной жизни".

В 89 г. раздался властный окрик Драгомирова по округу: "В некоторых частях дерутся!.."

А через шестнадцать лет упорной борьбы с этим злом, и небезуспешной, уходя со сцены, он в своих "Делах и делишках" писал все же с горечью:

"Дело не в том, как говорят солдату - "ты" или "вы", а в том, что солдат водят оборванцами и не прекращается "мордобой"... Как не приходит в голову этим господам, что их морда слеплена из той же самой глины, что и солдатская, и что если солдат об этом догадается, то нехорошо будет".

Нужно, однако, сказать, что ко времени Мировой войны рукоприкладство как система было изжито безусловно. Это было уже не показной чертой быта, а изнанкой его, не характерным явлением, а уродством. Оно не чванилось открыто своим озорством и безнаказанностью, а таилось под спудом, встречая не только законное преследование, но и общественное осуждение".

...>: Возможно, что М.И. Драгомиров и его последователи отдавали преимущественное внимание борьбе с большим злом, заслонявшим в их глазах меньшее. В огромном калейдоскопе военных начальников, которых или о которых я знал за первую четверть века службы, выделяется один исключительною требовательностью, но вместе с тем и исключительным уважением к офицерскому званию. Это был командир 20 корпуса, генерал Мевес, умерший за три года перед Японской войной. Человек высокой честности, прямой, суровый, он стремился провести и поддержать в офицерской среде рыцарское понятие об ее предназначении и моральном облике. Едва ли не единственный из крупных начальников, он не допускал столь излюбленного и, в сущности, позорного способа воздействия, не применявшегося в отношении служилых людей прочих ведомств, - ареста офицеров. В этом наказании он видел "высшую обиду личности, обиду званию нашему". Мевес признавал только внушение и выговор начальника и воздействие полковых товарищей. "Если же эти меры не действуют, офицер не годен, и его нужно удалить".

Любопытно, что в суровое время русского средневековья суровый царь-воин Петр Великий наказывал армии: "Всех офицеров без воинского суда не арестовать, кроме изменных дел, а за малые вины наказывать штрафами".

Быть может, М.И. Драгомиров чувствовал некий изъян в своей системе, когда писал на смерть Мевеса: "Не только сам. Ты службу по чести и правде правил, но умел налаживать на оную и других; не одних солдат, но и гг. офицеров. Ты понимал, что они не только Твои товарищи, но и подчиненные, и что воспитывать их в служебном долге много нужнее, нежели солдат. Солоно им иногда от Тебя приходилось, но в конце концов награждали Тебя они признательностью нелицемерною".