– Добро пожаловать домой, – произнес он.

– Я рада вернуться сюда, – ответила она, и Пол поцеловал ее.

Старый Александр подошел и ткнулся влажным носом ей в ладонь, тоже приветствуя ее. Тут только Пол отпустил ее, и она поздоровалась и поцеловала остальных членов семьи, а затем, под руку с Полом, вошла в дом. Переступив порог, она обернулась и поискала глазами Джеймса, шедшего сзади. По его глазам она поняла, что дальнейших объяснений не потребуется – он все понял.

В большом зале был сервирован роскошный ужин из двадцати блюд. Он сопровождался пением хора из восьми мальчиков, которых обучал отец Фенелон. Нанетта, как почетный гость, сидела по правую руку от Пола. А скоро, подумала она, ей придется занять пустующее место слева – место хозяйки Морлэнда. Ключи от всех погребов и кладовых перейдут в ее распоряжение, она должна будет проверять работу на кухне, в пекарне, в кладовой и пивоварне, она будет царить над прачечной, хлевом, курятниками, свинарниками, рыбными садками и овинами. Она будет командовать слугами, заботиться об их питании и одежде, заниматься их болезнями, следить за их рождением, свадьбами и смертью. Она будет кормить нищих у ворот и навещать больных в деревнях, а также заниматься еще тысячью разных дел, которыми должна заниматься хозяйка большого дома.

И Нанетта должна будет любить, холить и лелеять своего господина и подчиняться ему. Она искоса посмотрела на него, и в этот момент он тоже скосил глаза – их взгляды встретились, и по ее телу пробежала любовная дрожь, а его губы растянулись в улыбке, предназначенной только ей. Ну почему она столько времени потратила зря? Она будет молиться, чтобы Господь послал им как можно больше лет совместной жизни. Сможет ли она родить ему детей? Ей уже двадцать восемь, но это не так уж много – когда король женился на Анне, чтобы иметь наследника, ей было за тридцать. И Джейн Сеймур, чья беременность загнала Анну в могилу, тоже за тридцать. Нанетта почувствовала, как рука Пола ищет под скатертью ее руку, и позволила его крепкой ладони сжать ее. Она знала, спроси она его об этом, он бы ответил, что ему не нужны больше дети – если Бог пошлет их, то он будет счастлив, если же нет – это неважно.

После ужина, когда слуги убрали со стола, все остались в зале, чтобы провести чудесный семейный Вечер: одни пели и играли, другие читали вслух, Третьи шили, пока не настало время вечерней молитвы в часовне, а затем нужно было отправляться спать. Пол и Нанетта ни на секунду не оставались наедине и могли общаться только взглядами или тайными Пожатиями рук, но он дал ей понять, что его чувства остались неизменны: когда Одри проводила ее со свечой в спальню для гостей, она увидела на стене тот самый гобелен, который он показывал ей в прошлый ее приезд.

Нанетта долго лежала в постели, слыша рядом тихое похрапывание Одри и прислушиваясь к таким отличным от лондонских звукам снаружи. Нанетта не могла заснуть, думая об Анне и Поле, Лондоне и Йорке, о горе и счастье, а когда она наконец провалилась в сон, перед ней встали сияющие черные глаза, любовь и утрата показались чем-то единым, просто частями одного большого замысла, замысла, который она не в Силах была разгадать. «Господи Иисусе, – произнесла она про себя, – прости мою гордыню, я верю в Тебя, я вверяю Тебе свою жизнь, исполняю волю Твою. Все, что я есть, – Твое». И вот тут-то, когда ее одолел сон, в сознании всплыли слова старой детской молитвы: «Прости меня – смилуйся надо мной».

На следующее утро Нанетта проснулась от ярких лучей солнца и птичьего гама за окном, и ее сердце исполнилось благодарности Господу. Она оделась и отправилась в часовню к пятичасовой мессе. Когда вошел отец Фенелон, Нанетта привстала со скамьи. К ней присоединился Пол, севший рядом. Он улыбнулся ей, а потом погрузился в молитву. Когда месса кончилась, они поднялись и вместе вышли из часовни. Оказавшись в коридоре, он повернулся к ней:

– Я подумал, что ты должна быть здесь. Не хочешь ли прокатиться со мной? Бог знает, когда мы снова сможем остаться наедине. Поедешь?

– Охотно, – ответила она.

– Твоя служанка проснулась? Если нет, разбуди ее – нам нужно иметь слуг для приличия, а если я возьму Мэтью, то он сумеет отвлечь внимание девушки. Итак, встретимся на конюшне. И торопись – мне не хочется сегодня терять впустую ни секунды.

Улыбнувшись, Нанетта побежала вырывать свою камеристку из объятий сна и одеться надлежащим образом. Она так усердствовала, что даже с зевающей Одри ей удалось одеться всего за полчаса, и вот они уже спешили по западной лестнице на конюшню, а перед ними, размахивая пушистым хвостом и стараясь не лаять, что было благородно с его стороны, бежал Аякс.

Пол уже ждал их, вместе с молодым слугой Мэтью, придерживавшим четырех лошадей. Александр и другие огромные гончие ринулись вперед, чтобы приветствовать их и обнюхать маленького Аякса.

– Эта кобыла для тебя, – сказал Пол, показывая на молочно-белую лошадку. – Она местная, с нашей конюшни, ее зовут Пусс. – Так на местном жаргоне называли зайца. – А вот эта гнедая лошадка – для твоей служанки.

– Помилосердствуйте, мастер, я никогда не ездила верхом, только в парке, – испугалась Одри, глядя на смирное животное, как будто это был оседланный тигр.

Мэтью широко улыбнулся.

– Не беспокойся, девочка, я покажу тебе все, что нужно знать, – успокоил он.

Одри слегка сморщила носик при этих словах, но тут Пол добавил:

– Верно, не беспокойся, доверься Мэтью, он поможет тебе сесть верхом. Идем, Нан, ты готова? Дай я помогу тебе. – Нанетта поставила ногу на его ладонь, и он подсадил ее на лошадь. – А твоя собака?

– Ничего, она сумеет угнаться за нами, – ответила Нанетта, с улыбкой взглянув на спаниеля. – Он маленький, но очень выносливый.

– Отлично. Тогда едем.

Пол вспрыгнул на своего коня, и они выехали со двора бок о бок, слуги ехали сзади, а собаки бежали впереди.

Утро выдалось теплым, и роса уже высохла на траве, хотя жара еще не убила утренние ароматы. Они ехали молча. Пол задал быстрый темп, стараясь поскорее удалиться от дома и подняться на холмы. Они проскакали мимо наделов арендаторов, на которых уже кое-где виднелись согнутые спины крестьян, мимо садов и пастбищ, на которых деревенские подростки пасли свиней, коз и гусей. Потом пошли холмы, где паслись овцы с приплодом под наблюдением пастухов, так задубевших под ветрами и дождями, что казались похожими на обрубки деревьев.

И вот уже они миновали пастбища и очутились в вересковых пустошах, то тут, то там вздымались глыбы гранита, поросшие мхом и лишайником, и собаки начали рыскать, изучая следы каких-то зверюшек. Дорога сделалась круче, стали попадаться болотистые места и предательские кучи щебня. И вот, наконец, они оказались на гребне, где росла только редкая трава и даже в жаркий день дул холодный ветерок. Здесь всадники остановились и спешились. Мэтью отвел лошадей и привязал их в отдалении, а сам уселся с Одри на свой камзол, спиной к господам, и принялся развлекать ее. Пол и Нанетта подошли к краю обрыва.

Внизу, в долине, блестел ручей, скачущий по скалам, а от него по склонам холма поднимались полоски зелени, на которых паслись овцы, полускрытые кустарником. На другой стороне раскинулись болота, серо-алые, парящие от жары. Повсюду под ветром колыхались хрупкие цветы взгорья: изящные колокольчики и чистотел, горный шиповник, желтая горечавка, розовый чабрец, голубая льнянка. Все остальное было недвижно, только высоко в небе, в струях теплого воздуха, плыла пустельга. Тишину нарушали лишь посвистывание кроншнепа и рокот потока внизу.

– Этот пейзаж передо мной с детства, – сказал, помолчав, Пол, – но я никогда не устаю любоваться им.

– А я привыкла мечтать о нем там, на юге, – ответила Нанетта, – мечтать о ветрах и дикой природе.

Пол взглянул на нее и взял за руку.

– У тебя холодная рука, нам лучше сесть, спрятаться от ветра, – встревожился он и начал снимать свой кафтан, но Нанетта, не столь требовательная, как ее камеристка, остановила его и села в вереск, прислонившись спиной к нагретой солнцем скале.