Последний вопрос был задан таким жалким голосом, словно Ричард ожидал, что мать высмеет его. Но когда юноша повернулся от окна, чтобы взглянуть на неё, глаза Элеонора сияли любовью и восхищением, а сама она показалась ему в этот миг настоящей красавицей.
– Я понимаю тебя, сын мой. Я напишу милорду Глостерскому, что ты хотел бы служить под его началом. И, ах, Дикон, я так счастлива! Ты родился последним из моих детей, и хотя я и не пожелала бы отдать тебя Господу, если бы Он призвал тебя в один из своих орденов, но я так рада, что Ему угодно использовать тебя в миру!
Так что милорду Глостерскому было отправлено письмо с обещанием прислать четырех тяжеловооруженных всадников, в числе которых будет господин Ричард Морлэнд, и двадцать лучников. В конце января 1475 года к Морлэндам наведался главный оружейник Глостера, некий Бланк Санглар Персиваант, чтобы авансом заплатить своим будущим воинам четверть причитающихся им денег из расчета один шиллинг в день на каждого всадника и шесть пенни в день на каждого лучника, а заодно и проследить за тем, как обмундировывают солдат: на доспехах каждого из людей Глостера обязательно должна быть эмблема герцога – белый вепрь, – откуда бы воин ни пришел.
– Сбор назначен на двадцать шестое мая у Берхамской низины, неподалеку от Кентербери, – было сказано Морлэндам. – Милорд по пути туда проследует мимо Йорка, так что вы можете присоединиться к нему прямо здесь.
– Удалось ему собрать такой отряд, как он обещал? – из любопытства спросил Эдуард.
Оружейник усмехнулся с неподдельным удовольствием.
– Белый вепрь столь храбр в бою, что люди толпами стекаются под его знамена, – гордо заявил он. – Сейчас у нас уже на триста человек больше обещанного.
Стояло ясное майское утро, когда все домочадцы собрались во дворе «Имения Морлэндов», чтобы проводить своих ратников на встречу с герцогом Глостерским. Элеонора обошла их всех, чтобы благословить каждого, её воспоминания неизменно возвращались к такому же утру – неужели это было четырнадцать лет назад? – когда она отправляла двух своих сыновей на войну и больше никогда не видела их живыми. Хелен, тоже, наверное, вспомнив своего обожаемого мужа, который был вместе с ними в тот день, стояла на ступенях дома со слезами на глазах рядом со своим милым Эдмундом. Одежды мужчин были яркими, голоса – радостными и возбужденными, каждый носил эмблему с изображением белого вепря, и все рвались в бой под началом доблестного Глостера, они ждали от будущего волнующих приключений, славы и, возможно, хорошей добычи, с которой вернутся домой, – если вернутся.
Последним, к кому подошла Элеонора, был её сын, сидевший на гнедом Лайарде Изабеллы, теперь уже повзрослевшем, но все еще игривом десятилетке.
– Дикон, – сказала женщина, протягивая руку и кладя её юноше на колено. Он сверху вниз улыбнулся ей, скорее как друг, чем как сын. её сын, её младший сын, дитя, которого Роберт так никогда и не увидел. – Твой отец гордился бы тобой, – проговорила Элеонора. – Будь храбр в бою и преданно служи своему лорду, как это делали твои братья. И, если на то будет воля Божья, возвращайся невредимым ко мне. Заменить тебя уже некем, дорогой мой мальчик.
– Я вернусь, матушка, – уверенно пообещал он, словно мог предвидеть будущее и наперед знал, что произойдет.
– Может быть, ты встретишься с Недом – надеюсь, что встретишься. Передай ему нашу любовь и скажи, что мы все мечтаем увидеть его после окончания похода. А теперь вам пора ехать. Да благословит вас Господь.
– Да поможет вам Бог, матушка! – С этими словами он взмахнул рукой, и, как только Элеонора отступила в сторону, колонна двинулась вперед и вышла из ворот, возле которых, не помня себя от восторга, плясали Том и Маргарет, а все остальные долго махали ратникам с крыльца и выкрикивали им вслед добрые пожелания, прежде чем повернуться и войти в дом.
– Я так надеюсь, что Ричард и Нед будут вместе, – сказала Дэйзи Эдуарду. – Он хотя бы позаботится о Неде, он такой благоразумный. Прямо и не скажешь, что ему всего шестнадцать лет.
Ровно шестнадцать лет исполнилось и Гарри, когда он вот так же выезжал с этого же двора.
Силы Эдуарда – лучшая армия из тех, что какой-либо английский король когда-нибудь водил во Францию, – состояли из 1500 тяжеловооруженных всадников, 12 100 лучников и огромного количества артиллерии. Английские отряды должны были соединиться с армией кузена Эдуарда, Карла Бургундского, но еще до того, как англичане пересекли Ла-Манш, стало известно, что Карл увел свои полки, чтобы заняться какими-то своими делами, и не будет ждать Эдуарда на побережье, как было условлено. Когда же бургундцы все-таки прибыли в английский лагерь, оказалось, что это всего лишь несколько человек из свиты герцога, приехавшие с охраной – и твердым убеждением, что армия Эдуарда достаточно сильна, чтобы покорить Францию в одиночку; посланники герцога Бургундского заявили, что, возможно, будет лучше, если Карл встретится с Эдуардом в Реймсе, когда все уже будет позади; тогда герцог Бургундский с удовольствием поприсутствует на коронации.
Казалось, что с этого момента кампания обречена на провал. Когда новость просочилась в лагерь, что было неизбежно, моральный дух солдат резко упал. Некоторые считали, что лучше всего немедленно повернуть назад и отправиться домой; другие заявляли, что без бургундцев будет даже лучше и что сражаться с Людовиком можно и в одиночку. Нед и Ричард так же взволнованно обсуждали этот вопрос, как и все вокруг. В последнее время юношам приходилось встречаться довольно часто, поскольку оба состояли оруженосцами при своих лордах, а те, будучи родными братьями, частенько проводили время вместе.
– Я бы все-таки предпочел, чтобы мы не возвращались домой, – говорил Нед. – Я знаю, что король вроде бы пока не намерен этого делать, но каким будет его окончательное решение, твердо сказать не могу.
– Милорд Глостерский выступает за сражение, – отвечал Ричард.
– Ну, если все наши военачальники будут похожи на него, у нас может появиться шанс, но в нынешнем положении... – Нед пожал плечами и поддернул рукава своего камзола. Многие его манеры теперь выдавали в нем настоящего придворного, а одевался он столь щегольски, что превосходил в этом даже своего помешанного на моде отца. Разница между Недом и Ричардом просто бросалась в глаза. Между ними сложились несколько странные отношения, поскольку Ричард фактически приходился Неду дядей, да к тому же был на год старше его, но то, что Нед вот уже два года состоял на королевской службе и жил при дворе, делало его вроде бы более опытным. Однако они всегда нравились друг другу и вместе росли, как братья, в одной детской, так что сейчас юноши прекрасно ладили и дружили.
– Эй, эй, Нед, попридержи-ка язык.
– Ну, Дикон, ты же не хуже меня знаешь, что... А вообще-то ты прав, надо быть поосторожнее.
– И все-таки, почему тебе так не хочется, чтобы мы возвращались домой?
– Я хочу драться. Для этого я сюда пришел, и мне совсем не нравится мысль о том, чтобы развернуться и убраться восвояси, признав тем самым, что, зайдя так далеко, мы потом испугались и не решились двинуться вперед. И кроме того, придворная жизнь так... э-э-э... скучна, и все там вертится вокруг женщин. Мадам королева и все эти её дочери... и вообще, все это вялое существование... ну, я думаю, что разговоры об этом докатились уже и до Йоркшира.
– Да, мой хозяин считает так же, – тихо проговорил Ричард, удостоверившись, что никто их не слышит. – Королева его недолюбливает – так же, как и он её. Герцог не одобряет её поведения, вот они и обмениваются комплиментами, находясь в разных концах страны. Но в один прекрасный день его заставят приехать в Лондон, и тогда – хлоп! – Ричард сделал такое движение, словно поймал муху. – И деваться Глостеру будет некуда.
Нед рассмеялся.
– Ты знаешь столько же, сколько и я, Дикон, хотя никогда и не был при дворе. Ну да ладно, мы слуги своих, господ и все равно будем делать так, как нам скажут. Но если бы королем был я, я бы дрался, и дьявол побери всех этих французов!