Над Томасом сомкнулась тьма. В ноздрях стоял тяжелый запах крови, истерзанное тело топтали чьи-то ноги, пока сражавшиеся люди метались над Томасом взад и вперед в водовороте битвы. Томас же был на его дне. Рука молодого человека непроизвольно дернулась и коснулась чьих-то волос. Это был его лорд. Сделав последнее усилие, Томас погладил его голову, словно локоны женщины, и еще успел подумать: «Я не покинул его до конца, мама». На лице Томаса промелькнула слабая улыбка. Все тело его было в глубоких ранах, и наконец тьма поглотила его.

Вечер второго января. Семья и все домочадцы собрались в главном зале, тесно сгрудившись и словно ища поддержки друг у друга в ожидании новостей. До Морлэндов уже дошли страшные слухи. Из них явствовало, что королева с помощью обмана и вероломства сумела выиграть сражение. Вероломство! Элеонора вздрогнула. Вероломство! Казалось, им был пропитан сам воздух, которым они дышали. Еще люди говорили, что армия Ричарда рассеяна и что королева направляется к Йорку, чтобы привести в порядок свои войска, прежде чем пойти на Лондон.

Но все это пока только слухи, убеждала себя Элеонора, стискивая руки. Не больше, чем слухи. Подождем правдивых сообщений, подождем новостей. Как-то там мальчики и Джон? Они скоро должны вернуться. Они-то все и расскажут. Ждать. Надеяться. Ничему не верить. Элеонора не пойдет спать. Слуги поддерживали огонь в камине, но на большее духу ни у кого не хватало. Ночь казалась бесконечной. Зима была в самом разгаре, солнце встанет не раньше семи, а то и позже.

И вот, когда было еще совсем темно, во дворе зацокали по камням лошадиные копыта, послышались торопливые шаги и в комнату ворвался один из слуг из Микллита. Даже в неверном свете огня, горевшего в камине, было видно, что лицо этого человека бело как мел.

– Госпожа, – крикнул он, задыхаясь и весь дрожа, – в Микллит прибыли мистер Батлер и его люди. Они говорят, что армия королевы на подходе. Сейчас они разбегаются и прячутся.

Элеонора была уже на ногах.

– Мои сыновья?

– Их с ними не было. Только мистер Батлер и еще двенадцать человек.

– Где они? Где мои сыновья? – Элеонора схватила слугу за плечи и в волнении едва не задушила его. До её руки дотронулся Эдуард, заставив мать отступить, и сам более спокойно заговорил с насмерть перепуганным слугой.

– Говори, расскажи все, что знаешь. Тебе известно, где мои братья?

– Нет, сэр. Я не стал ждать, пока они расскажут все до конца. Мистер Батлер послал меня сюда, сказать вам, что они в Микллите. Но из того, что я успел услышать, я понял, что сражение проиграно, армия герцога разбита и войска королевы вот-вот будут здесь. В глазах слуги блеснули слезы страха, и стало ясно, что он едва держится на ногах. Эдуард знаком приказал пажу увести его.

– Я, пожалуй, лучше отправлюсь в Микллит и сам узнаю, что произошло, – сказал молодой человек. – Джоб, поедем со мной.

– Возьмите и меня тоже, Эдуард, – попросил маленький Джон.

Эдуард положил ему руку на плечо. – Нет, Джон, кому-то надо остаться, чтобы приглядывать за женщинами и детьми.

– Сэр, мне бы тоже лучше остаться с госпожой, – прошептал Джоб на ухо Эдуарду, но прежде, чем тот смог ответить, Элеонора распорядилась:

– Энис, принеси мне плащ. Поехать и выяснить что произошло, должна я сама. – Эдуард не стал даже спорить, наперед зная, что это бесполезно; так что минутой позже в Микллит мчались трос, погоняя лошадей в слабом сером свете утра, забрезжившего над заснеженными полями.

Джон встретил Элеонору и мужчин в дверях старого зала. Батлер был невероятно усталым, под глазами у него залегли темные тени, но на теле не было ни единой царапины.

– Во имя всего святого, расскажи, что случилось, – закричала Элеонора, едва увидев Джона. Измученным голосом он поведал им о вероломстве врага.

– Да покарает Господь черную душу этой женщины! – воскликнула Элеонора. – Но что с Томасом и Гарри?

– Гарри был со мной, – ответил Батлер. – Мы так ведь ничего и не знали, пока не прозвучал сигнал общей тревоги. Томас был с генералами, и когда они бросились в атаку, он поскакал вместе с ними. У них не было ни единого шанса, такой крохотный отряд против целой орды, но они дрались так храбро, что в какой-то миг даже потеснили неприятеля. Милорд был в самой гуще боя, и Томас – рядом с герцогом. Потом мы увидели, как милорд упал с лошади. Томас зарубил человека, который нанес герцогу удар, но их было шестеро на каждого нашего. Элеонора оставалась пугающе спокойной.

– Томас убит? – спросила она шепотом. Джон Батлер молча склонил голову, и из груди женщины вырвалось нечеловеческое рыдание. – Господи Боже!

Несколько секунд царило молчание. Потом Элеонора с трудом проговорила:

– И лорд Ричард тоже?

– Они рухнули на землю рядом. Милорд Рутланд тоже погиб, а милорда Сэлисбери захватили в плен, но на следующий день отрубили ему голову. Остатки йоркистской армии разбежались. Многие вернулись домой. Гарри же с другими воинами пошел на соединение с милордом Марчем. Ваш сын взял с собой часть наших людей. Я тоже хотел отправиться с ним, но он сказал, что мы должны возвращаться домой: армия королевы состоит в основном из всякого сброда и мы можем понадобиться здесь, чтобы защитить поместье, если эти негодяи заявятся сюда.

– Значит, Гарри цел? – дрожащим голосом спросил Эдуард.

– Ни царапины! Немалая часть армии спаслась и ушла с ним и другими капитанами. С войском Марча и людьми Уорвика они заставят королеву призадуматься, прежде чем двигаться на юг, но сейчас, говорят, она на подходе к Йорку, где хочет переформировать свои полки. И... – Джон замолчал, не желая продолжать.

Лицо Элеоноры было мокрым от слез, но её голос оставался твердым, когда она сказала:

– Теперь дело герцога обязан продолжить его сын. Молодой Эдуард. Он хороший мальчик, правда?

– Один из лучших, – отозвался Джон. – Настоящий солдат, как и его отец...

– О Господи! – Элеонора закрыла руками лицо и беспомощно разрыдалась. Эдуард обнял мать за плечи, его лицо тоже было мокрым от слез. – Ричард мертв. Томас мертв. Разве можно было представить себе такое, когда они выступали в поход – такие гордые, такие храбрые. Я и вообразить не могла, что никогда больше не увижу его. Погибнуть таким образом! О, это вероломство! О Господи, так умереть, от руки этой подлой женщины. Он должен был стать королем. Ах, Томас, Томас, сын мой, сын мой...

Теперь уже, не таясь, плакал и Джон Батлер. Он низко опустил голову, так что следующие его слова прозвучали невнятно:

– Он умер как настоящий солдат, с оружием в руках. Какая смерть может быть лучше для мужчины? Он так и не покинул своего лорда и прикончил человека, который убил герцога. Господь с радостью примет душу Томаса, ибо это была храбрая и преданная душа.

Мысль об этом утешала – но не облегчала душевной боли, а впереди их ждало самое худшее. Армия королевы вступила в Йорк; солдаты грабили и убивали, поджигали дома и насиловали женщин. Владения Морлэндов особенно не пострадали, поскольку их охраняли вооруженные люди, и тот сброд, из которого состояли королевские отряды, предпочитал не связываться со слугами Элеоноры: ведь вокруг было полно легкой добычи. Впрочем, кое-какие амбары Морлэндов все-таки сгорели и был вырезан почти весь зимний приплод, но по сравнению с другими местами, где с лица земли стирались целые деревни со всеми жителями, это было не такой уж страшной потерей.

Когда Элеонора в первый раз выбралась в занятый королевскими войсками Йорк, её всю затрясло при виде отрубленных голов, выставленных на всеобщее обозрение у ворот Микл Лит, прямо напротив усадьбы Микллит. Но тогда Элеонора еще не могла и предположить, какой ужас ожидает её впереди, ибо когда эта француженка Маргарита вместе со своими генералами прибыла в Йорк, она приказала насадить на колья и головы своих заклятых врагов – молодого Рутланда, Сэлисбери и Ричарда Йоркского.

Элеонора думала, что сойдет с ума от горя, увидев залитую кровью голову человека, которого так любила, голову, вывалянную в грязи, голову, чье благородное царственное чело венчала теперь шутовская корона из бумаги и соломы; на губах твердого рта, некогда улыбавшихся Элеоноре и целовавших её, сейчас запеклась черная кровь. Этой голове предстояло торчать здесь, пока глаза герцога, некогда такие голубые и искрившиеся смехом, не выклюет воронье. Останки доброго, справедливого, честного человека, человека, для которого долг был превыше власти, а любовь важнее богатства, подвергались сейчас неслыханному надругательству, словно тело какого-нибудь подлого, ничтожного преступника. Дожить до этого дня, дожить, чтобы увидеть весь этот ужас, значило слишком задержаться на этом свете.