Теоретическое суждение, носящее всеобщий характер, может описывать лишь такой предмет, который сам обладает общим характером, и присутствие "социальной группы предпринимателей" надо трактовать как ансамбль теоретических отношений. Присутствие "социальной группы предпринимателей", социологическое наблюдение которого совпадает с его пониманием, построено социологом, причем так, что, будучи существенным, оно, тем не менее, превосходит чувственный опыт данных непосредственно феноменов "предпринимательства" и включает в себя их теоретическое определение. Присутствие "социальной группы предпринимателей" - это не все, что наблюдается, испытывается, ощущается социологом. Присутствие - это то, для чего есть синтетическая концептуальная схема, конститутивное понятие опыта. Эмпирический факт опыта социолога - "социальная группа предпринимателей присутствует" - включает в себя теорию данной группы и развертывается в понятийном измерении этого присутствия.
"Экономическая социология" конструирует такое присутствие "социальной группы предпринимателей", которое представляет собой общий, т. е. любой случай. Но это и есть присутствие "социальной группы предпринимателей" в "сущностном" виде, где мысленно удалены все обстоятельства, делающие каждый конкретный чувственный опыт частным случаем. Иными словами, присутствие снабжает сконструированную "социальную группу предпринимателей" формальным подтверждением ее реальности, и вместе с тем закрепляет двойственный характер этого "явления", одновременно действительного и фиктивного.
Как мы видели, присутствие "социальной группы предпринимателей" соединяет реальность эмпирических фактов с "идеальным" теории. Поскольку теория "экономической социологии" не свободна от оценки, постольку в пределах присутствия устраняется различие социального факта и политической ценности: оно становится и средством дескрипции социального факта ("социальная группа предпринимателей"), и его политической оценкой (апологией "реформ"). Присутствие свидетельствует в пользу "Правительства и Президента", оно превращается в социологическую эмфазу или риторическое усиление плодов "реформ" и эффективности самих "реформаторов". В силу того, что возникновение "социальной группы предпринимателей" есть едва ли не единственный позитивный результат "самых важных в истории России реформ", исследуемое присутствие - это политический символ, т. е. значимый эквивалент "социальной группы", относящийся к иному (политическому) порядку реальности, чем означаемое. Действенность этого символа объясняется структурным изоморфизмом политической и социальной реальностей: присутствие "социальной группы предпринимателей" и действительные события образуют оппозицию, подобную той, в которой осуществляется дуализм социально-политической классификации и социальной реальности.
Предпонятия, имеющие политическое происхождение - вот fundamentum inconcussum присутствия "предпринимателей" в "экономической социологии". На деле, однако, без политических предпочтений обойтись нельзя. Поэтому следует критиковать "экономическую социологию" не за то, что она совершает некий политический выбор, а за то, что она этот выбор, во-первых, не объективирует, скрывает под покровом "естественной социологической установки", и, во-вторых, проецирует в онтологию социальной теории.
Не задаваться вопросом об онтологическом смысле присутствия "предпринимателей" - значит уже ответить на него. Отказ от постановки вопроса о способе присутствия "предпринимателей" говорит о том, что его сущность полагается естественной, - что присутствие "предпринимателей" есть нечто самоочевидное. Скорее всего, недавно возникшее в России присутствие "предпринимателей" означает становление различных социальных отношений, позиций, институций, многообразные процессы политического и символического представительства и т. д. Социолог должен показать историчность присутствия, его обусловленность отсутствием, иначе он рискует не объяснить социальные факты.
послесловие
НАУКА НА ГРЕБНЕ ВОЛНЫ
Знаменитый Лейбниц обладал многими действительными знаниями, которыми он обогатил науки, но еще более грандиозны были его замыслы, выполнения которых мир тщетно от него ждал. Было ли причиной этого то обстоятельство, что его исследования казались ему еще слишком незавершенными, - неуверенность, вообще свойственная людям с большими заслугами и во все времена лишавшая ученый мир многих ценных фрагментов, - или с ним случилось то, что Бургав думает о великих химиках, а именно, что они часто говорили о фокусах так, как будто они уже проделали их, тогда как в действительности они только убеждали себя в этом, полагаясь на свою ловкость, уверенные, что эти фокусы не могут не удаться, если только они захотят за них взяться, - этого вопроса я здесь не решаю. Во всяком случае весьма вероятно, что некоторая математическая дисциплина, которую Лейбниц заранее озаглавил "Analysis situs"... была скорее всего лишь плод воображения.
И. Кант. О первом основании различия сторон в пространстве
История социологии, если понимать ее как социальную науку в ее движении (Geschichte), а не как дисциплину, изучающую прошлое социологии (Historie) явление жестокое. Из сотен тысяч публикаций Geschichte отбирает немногие, которым суждено остаться с ней и в ней, и правила отбора современникам принципиально непонятны. Можно, конечно, постараться провести Historie, попробовать уже при жизни занять место среди классиков, публикуя на гранты либо агиографию в жанре "State of the art", либо интеллектуальную биографию своего поколения. Но героическая борьба с "тоталитаризмом" не может заменить открытий, и вряд ли даже бесплатная - на деньги фондов - раздача всем желающим и рассылка по градам и весям подобного рода изданий способна повлиять на ход Geschichte. "...Nocturna versate manu, vesate diurna"IXXIII. Да только рука чтецов листать устала, и думать им порой мешала гора ненужных книг! Historie - не фактор социологического исследования, практическое организующее начало социальной науки, а одна из попыток самоописания дисциплины в учебных целях. Автор классических исследований и "статусный классик" - разные вещи. Отличие классика от статусного классика заключается в следующем: если первого цитируют редко, зато его идеями, вошедшими в "золотой фонд" научного сообщества, пользуются многие, то на второго, напротив, формально ссылаются все, но его идеи оказываются невостребованными:
"Мы столь высокого мнения о себе, что желали бы стать известными всему миру и даже тем, кто придут после нас. И мы так суетны, что радуемся уважению пяти или шести ближайших к нам людей и довольствуемся им"IIXXIV.
Поколение ученых, участвовавших в учреждении отечественной социологии (nomina sunt odiosa), по всей видимости, полагают, что она принадлежит им по праву собственности, "ибо Бог в роде праведных" (Пс 14, 5). А если Бог в социальной действительности отсутствует? На что тогда уповать "поколению праведников", институционализировавшему свое самолюбие и восхищение собственным талантом в форме "либерального террора": "А вы вообще не социолог: вас здесь не стояло"? Любое поколение социологов - это, в сущности, целостный исследовательский стандарт, определенная научная мода. Но мода приходит, и мода проходит. Тесен дней нашего века предел. Лишь только очередное "солнце российской социологии" взошло - и уже закат. Будущее всегда принадлежит другим.
Львиная доля и текстов и самих социологов по прошествии определенного срока перестают отвечать как критерию научной истинности, так и критерию социально-политической пользы. "Who now reads Spencer?"IIIXXV. А Альфреда Вебера? А Жоржа Гурвича? А Владимира Шляпентоха "со товарищи"? Их имена и оставшиеся после них в справочниках термины оказываются равноправными, поэтому, например, "регулятивная система" вместо того, чтобы обозначать явление социальной действительности, обозначает самого Дж. Спенсера. Вчерашние лидеры научной мысли становятся знаками самих себя.
Настоящее - гребень волны, которая катится из прошлого в будущее. В движении социологии от уже-невозвратимо-миновавшего к еще-не-наступившему остаются лишь те работы, в которых есть что-то неожиданно-неочевидное, некий парадокс, сочетающий в себе взаимоисключающие истины и разрушающий доксу. Конечно, для сугубого историка социологии ничего безусловно нового быть не может, и порой новшество оказывается плодом творчества, выросшего из сознательного отказа от чтения или - реже - попросту неполного знания "литературы по специальности". Чтобы заслужить славу "бессмертного", необязательно быть гением в стиле "Бури и натиска", ведь социологические идеи гомологичны социальным позициямIVXXVI. Поскольку в социальной науке надындивидуальная по самой своей сути идея значит больше какой бы то ни было индивидуальной гениальности, постольку для успеха необходимо, попав за счет эффекта гомологии в определенный горизонт цитирования, заморочить своими новациями головы трем-четырем поколениям аспирантов.