* * *

Клим Лазарев сидел в артистической уборной и равнодушно разглядывал себя в большое зеркало. Давным-давно прошло то время, когда он себе не нравился и страшно переживал из-за этого. Воистину - если человек прикладывает усилия, чтобы выглядеть лучше, значит, он еще на что-то надеется в этой жизни. Климу было без малого тридцать пять, но он уже ни на что особо не надеялся. Он знал: всё, что можно достичь, он уже достиг, а то, чего он не достиг, достигнуть невозможно и, следовательно, не стуит по этому поводу комплексовать... Рядом и сзади него суетились гримерши. Почтенные женщины, знающие толк в своем ремесле. Но даже им сейчас не удавалось скрыть одутловатость лица и набрякшие под глазами круги - неизбежная плата за попойки ночи напролет. Не поворачивая головы, Клим бросил гримершам: - Ну всё, достали уже!.. Пшли вон! Те не возмутились, привыкнув за долгие годы к грубости со стороны своего работодателя. По их мнению, за такие деньги, которые им платил Лазарев, можно было бы стерпеть еще и не такие унижения... Когда дверь открылась, пропуская гримерш, в уборную донесся нечленораздельные выкрики и глухой ропот зала, "разогревающегося" перед приступом массового фанатизма. В который раз за этот день Клим внезапно ощутил безотчетный страх и сам удивился этому. Чего он боится? Чего еще можно бояться в его-то положении? Ареста? Публичного разоблачения его тайной деятельности? Ну, это вряд ли... Во-первых, те, кто мог бы это сделать, давным-давно опутаны по рукам и ногам регулярными подношениями. Во-вторых, повсюду внедрены свои, проверенные на деле, люди, которые, в случае, если что-то против Клима и намечалось бы, не замедлили бы оповестить своего хозяина.. Так откуда же взялся этот спазм животного ужаса, от которого потеют ладони и спина и кровь стучит в висках? Может, ты опасаешься покушений со стороны киллеров, нанятых "конкурентами"? Но это же смешно, если учесть, сколько человечков заняты исключительно обеспечением твоей безопасности!.. Даже сейчас ты, в сущности, не совсем один, потому что за дверью уборной дежурит парочка охранников, да и вокруг самой сцены телохранители расставлены так, что ни одно подозрительное движение в зале не ускользнет от их бдительных взглядов. Да что там говорить - ты ведь имел возможность убедиться в действенности своих опекунов, разве ты забыл тот злополучный концерт на стадионе в Алма-Ате в девяносто четвертом? Какой-то придурок, накурившийся гашиша, вздумал подпалить тебя из ракетницы, которую каким-то чудом сумел протащить сквозь милицейские кордоны. Милиция не успела ничего предпринять, но ведь твои ребята, Клим, успели. На два счета. На счет "раз" телохранитель, находившийся ближе всего к тебе, сбил тебя на пыльную, пахнущую паркетной мастикой сцену и надежно прикрыл тебя своим большим, широким телом. А на счет "два" второй мальчуган из твоей охраны положил придурка метким выстрелом из своей "беретты". Это уж потом досужие писаки ужасались, как это он не побоялся ненароком попасть в кого-нибудь из зрителей, тем более, что толпа на трибунах была очень плотной. А ничего удивительного в этом не было - просто Клима Лазарева всегда охраняли профессионалы, лучшие из лучших... Дверь уборной открылась, прервав размышления Лазарева, и он услышал позади себя знакомый, нарочито бодрый голос: - О чем задумался наш народный артист? "О подвигах, о доблести, о славе..."? - Народный артист почему-то боится идти на сцену, - сказал Клим, следя в зеркало за вошедшим. Это был не кто иной, как его менеджер и сообщник по торговле "железяками" Артур Ишпахтин. Глаза Артура блестели, волосы тоже, и весь он как бы блестел, переливаясь на свету всеми цветами радуги, словно покрывал его тончайший слой какой-то невидимой смазки. - Да? А я думал, народные артисты уже ничего не боятся, - сказал Артур, плюхаясь сбоку через подлокотник в глубокое кресло так, что ноги его вознеслись в воздух под углом в сорок пять градусов, и наливая себе в стакан виски из начатой бутылки. - Извини, тебе не предлагаю, тебе нельзя перед выступлением... Клим подавил в себе невольное раздражение. - Знаешь, Арчи, - сказал он, - это не совсем страх. А, может быть, и не страх вовсе. Скорее всего, это подсознательное нежелание кривляться перед этими сволочами... Слушай, может быть, завяжем с моей певческой карьерой? Чего нам с тобой не хватает, а? Артур, чуть не поперхнувшись, отставил стакан на гримерный столик и вскочил. - Да ты что, Клим?! - с неподдельным возмущением воскликнул он. - Крыша поехала у тебя, что ли? Да ведь если ты перестанешь выступать, то как мы будем отправдываться перед всякими там акулами пера, на какие средства, собственно, существуем сами и на какие средства существуют созданные нами фирмы и филиалы?!.. Это сейчас в глазах журналистов и прочих любознательных граждан мы спонсоры-доброхоты... А потом нас спросят - откуда у вас денежки, господа бывшие артисты? От бывших гонораров? Но сколько мы можем так оправдываться - год? Два? А потом?.. - Дурак ты, Арчик, - притворно-ласково сказал Лазарев. - Я же пошутил... Но насчет того, что мне действительно противно паясничать перед несколькими тысячами идиотов и идиоток, это я - серьезно... Артур пристально глядел на своего дружка и непонятно было, какие мысли крутятся сейчас в его голове. - Во-первых, - сказал он наконец, - не перед тысячами, а перед десятками тысяч... По предварительным данным, трибуны сегодня заполнены битком, и это несмотря на то, что мы подняли минимальную цену на билеты до ста баксов. Разве помешает дополнительный доходец?.. А во-вторых, друг мой певчий, тебя же не заставляют драть глотку вживую - как всегда, будешь шпарить под "фанеру", и поверь, ничего унизительного в этом нет. Вон, даже Майкл Джексон и Мадонна пользуются фонограммами - и это считается нормальным. А мы что, хуже?.. Так что, давай-ка ты бросай эти упаднические выходки! То, что говорил Ишпахтин, было верно, и Клим знал, что все равно никуда не денется и что, когда прозвенит третий звонок, послушно встанет и двинется на сцену, которую еще пять-шесть лет назад почитал почти как пьедестал почета, а теперь проклинает как свой эшафот. Но именно поэтому он еще больше злился. ... Взять бы сейчас своего блестящего дружка и подельника за грудки, подтянуть неторопливо к себе и с наслаждением прошипеть прямо в лицо, словно плюясь словами: "А я больше не желаю отдуваться ради того, чтобы ты мог на этот самый "доходец" по вечерам сорить бабками в казино и содержать дорогих шлюх! Ты неплохо устроился за моей спиной, но когда-нибудь эта лафа для тебя обломится!.. Если я захочу, то тебя завтра же не будет, понял, придурок?"... Клим даже зажмурился. Он ощутил, что непонятный страх в душе нарастает, и поспешил взять себя в руки. В уборной прозвенел звонок, и подобострастный голос директора киноконцертного зала предупредил: "Клим Сергеевич, до выхода на сцену остается три минуты, выход - по третьему звонку"... Лазарев полез в карман, достал оттуда пластиковую коробочку и вытряхнул на ладонь один шарик. Упаковка была из-под "Тик-Така", но шарики, которые в ней хранились, не имели ничего общего с "двумя калориями свежести", и Ишпахтин отлично знал это. Он укоризненно воскликнул: - Климчик, ты чокнулся? Тебе же сейчас выступать! Но Клим уже бросил под язык шарик и, прикрыв глаза, покатал его по рту, чувствуя, как по всему телу разбегается приятный бодрящий холодок. - Ничего, ничего, - рассеянно пробормотал он Артуру. - Не дрейфь, Арчи, всё будет, как надо... Шарик был из семейства бензоидов, похмелье после него наступало жутчайшее, как после попойки натощак, но зато теперь в течение полутора часов можно было вновь чувствовать себя сильным и уверенным в себе. А главное - имеющим хоть какую-то цель в этой паскудной жизни! - Что-то я тебе еще хотел сказать, - задумчиво произнес Артур, ставя пустой стакан прямо на пол и глядя в потолок, - а вот что - убей не помню... А-а, вот!.. От Усмана вчера человечек прибыл, они просят еще два контейнера изделий... Клим жестом остановил его: - Ах, оставь, Арчик, - слабым голосом сказал он. - Потом, всё - потом... Давай лучше я тебе расскажу, как выглядит запах туберозы.. - Глючишь, что ли? И тут раздался третий звонок, и извиняющийся голос из динамика трансляции сказал: - Публика вас ждет, Клим Сергеевич! Лазарев легко вскочил и устремился к выходу. Артур задумчиво поглядел своему приятелю вслед и, когда дверь за ним захлопнулась, потянулся к бутылке, чтобы плеснуть в стакан вторую порцию виски... Зал был действительно полон, и Клим ощутил прилив энергии. Как в самом начале своей сценической деятельности... Шарик исправно действовал, и страха больше не было. Первую песню он всегда любил исполнять в полумраке, чтобы адаптироваться к переполненному залу и к сцене. Это была лирическая "Прости меня дважды", и фанаты, успевшие принять кто водочку, а кто и анашу, обычно впадали от нее в сентиментальную слезливость, как выживающая из ума восьмидесятилетняя старушка. Так случилось и на этот раз. Едва Клим закончил петь и, картинно воздев руки над головой, рухнул на колени, как публика взревела так слаженно и мощно, словно там, внизу, под сценой, бушевало одно огромное существо, океан типа пресловутого Соляриса, только не разумный, как у Лема, а, наоборот, лишившийся ума под напором темных, бешеных эмоций... Главное было - не давать публике передышки, иначе та злая, разрушительная сила, которая накапливалась постепенно в зале, могла прорваться наружу, и тогда концерт способен был перерасти в массовое побоище. Как в девяносто пятом в челябинском Дворце спорта... Поэтому, не дожидаясь конца оваций, Клим дал отмашку своим музыкантам, и тотчас в зале погас свет, а на сцене замигали вспышки прожекторов. И музыка грянула соответствующая - неровная, рваная, печально-возвышенная. "Рапсодия в стиле рок"... Второе место в разных хит-парадах на протяжении полугода - это вам не хвост собачий!.. В этот вечер концерт получался неплохим. То ли волшебный шарик был тому причиной, то ли просто сегодня везло больше, чем обычно, но работалось почему-то необычно-легко. И не было, как обычно, ненависти к беснующемуся, протягивающему руки к сцене залу, и не было никаких "проколов" вроде отказа аппаратуры, и даже ни разу не подвернулась нога во время танцевальных выкрутасов... К середине первого отделения Клим успел забыть и про свои припадки беспричинного страха, и про паразита Артура, и даже про свой Бизнес. Его несло на крыльях вдохновения, теперь у него получалось всё, и, чтобы усилить ощущение своего почти абсолютного могущества, он решил исполнить вещь, которую обычно делал в конце отделения, "Погибшие в июле": "Был вечер тот длиною в целый год... Но даже год кончается когда-то... Луна висела, как беда, бежало время, как вода, и были мы друг перед другом виноваты..." Зал дружно набрал воздуха в грудь, а выдохнуть не решился, словно боясь вспугнуть витиеватое гитарное соло, повисшее изящной виньеткой в воздухе. Обычно Клим держался на приличном расстоянии от края сцены, но во время исполнения этой песни его неудержимо потянуло к широко раскрытым ему навстречу глазам и тянущимся к нему, как стебли подсолнухов тянутся к солнцу, рукам, и, краем глаза заметив, как за кулисами засуетились охранники, он подошел почти к самой рампе, и прожектора тут же скрестились на его лице, и от этого он еще больше ощутил себя солнцем, богом Солнца, и ему показалось, что горячие лучи прожекторов, отражаются от его потного лба и, вместе со словами песни, улетают к тем, кто замер в зале... "И, как река, темна и глубока... была та ночь, в которой мы тонули... И нас теченье унесло, никто не смог подать весло... никто не спас нас, гибнущих в июле!.." Инструменты взвыли изо всех сил, Клим раскинул руки, словно тщась удержать уплывающий звук, и повторил последний куплет на два тона выше. Была в этой песне у него одна заготовка. Последний слог "ле" он тянул минуты полторы под гитарные пассажи, а потом, когда терпение у зрителей было на пределе, внезапной отмашкой руки обрывал звук и падал на сцену так, будто и сам он тоже погиб... Однако на этот раз концовка песни вышла не такой, как она была разучена на многочисленных репетициях с ансамблем. Певец рухнул ничком на сцену, не дождавшись того момента, когда прекратится музыкальное сопровождение, и ничего не понявшие зрители продолжали слышать фонограмму протяжного слога "ле", пока растерянные музыканты не прекратили играть, дав заключительные аккорды вразнобой. Тем не менее, по залу прокатились громовые аплодисменты, раздались истошные вопли "Ка-а-айф!" и "Крутизна, Клим, стопудовая крутизна!", и на сцену полетели раздавленные цветы и огрызки яблок. Однако, Лазарев вовсе не собирался вставать. Он словно уснул, свернувшись калачиком на виду у десятков тысяч своих поклонников. На сцену выбежали люди в штатском во главе с Артуром Ишпахтиным и склонились над Климом. Охранники были опытными людьми, и они с первого взгляда поняли, что тот, кого они должны были охранять, безвозвратно мертв... Концерт был прерван и больше не возобновился. Как показала экспертиза, смерть Лазарева наступила от мгновенно действующего яда. Версия о том, что это было заказное убийство, возникла сразу, но быстро отпала, как только эксперты не обнаружили на теле Клима следов, оставленных колющими предметами, да и на сцене, каждый квадратный сантиметр которой был обыскан личными телохранителями Лазарева с особой тщательностью, не обнаружилось ни иголок, ни стрелок, ни булавок, смазанных ядовитыми субстанциями. Оставалось предположить, что либо убийцей Лазарева был кто-то из числа его близких знакомых (и эта версия потом долго отрабатывалась следствием, так что Ишпахтину пришлось совсем несладко), и тогда ему удалось во всеобщей суматохе подобрать и спрятать орудие убийства, либо... либо Лазарев проглотил ядовитое вещество - но сделать это, по мнению следователей, он мог бы только сознательно. Ведь, как показала экспертиза, покойный употреблял наркотики, в том числе и перед самым убийством... Одним словом, следствие уцепилось за данную версию и принялось усиленно ее отрабатывать, хотя прессе, чтобы не вызывать ненужных сенсаций, была подсунута легенда о сердечном приступе, о том, что заслуженный артист Российской Федерации Клим Сергеевич Лазарев жил и пел, не жалея себя и своего изношенного организма, ради радости и хорошего настроения своих поклонников... Лишь один человек знал, как на самом деле был убит Лазарев. Это был Георгий Ставров, потому что он сидел во втором ряду на роковом концерте (билет на нужное ему место обеспечила, разумеется, Ассоциация). И именно Ставров, дождавшись того момента, когда, в полном соответствии с видеозаписями его прежних выступлений, Лазарев замер на добрый десяток секунд на краю сцены с раскинутыми в стороны руками и широко раскрытым ртом, вскинул правую руку над головой, словно приветствуя певца, и нажал на спуск игрушечного пистолетика, спрятанного в кулаке. Тугая пружина выбросила из дула крошечный, незаметный в полумраке шарик, под тонкой растворимой оболочкой которого скрывалось ядовитое ядро. Шарик угодил Лазареву в разинутый рот и, миновав горло, проскочил в желудок... Буквально через несколько секунд яд растворился в крови, и наступила скоропостижная смерть. Выстрел из детского оружия был идеален в условиях концерта: щелчок пружины потерялся в грохоте музыки. Да и сам факт выстрела был незаметен, и Ставров лишний раз убедился в этом, когда впоследствии телевидение, ведшее прямую трансляцию с концерта, неоднократно прокручивало запись последней песни, исполненной Лазаревым в тот вечер... На следующий день, когда поклонники и поклонницы певца-преступника только начинали переживать смерть своего кумира, человек с внешностью известного киноактера запустил на своем компьютере программу, включавшую совершенно секретную базу данных, трижды ввел, отвечая на запросы защитных оболочек, разные пароли, а потом, когда на экране монитора возникло компьютерное досье Ставрова, набрал в нем еще несколько строчек и удовлетворенно откинулся на спинку вращающегося кресла...