* * *

Земля на пригорках уже оттаяла и покрылась редкой щетиной молодой травы, а в ложбинах еще лежал грязный серый снег. Весна в этом году пришла вовремя, но на майские праздники ударили заморозки. Виктор присел на корточки к невысокому гранитному надгробию, чтобы положить алые гвоздики на могилу. Марина беспечно улыбалась ему с фотографии. Эту фотографию делал он сам, когда они еще только познакомились, и у него был старенький, с олимпийской символикой на корпусе, но вполне исправный "Зенит". Они тогда гуляли весь день в Сокольниках, и Маринка то и дело позировала ему, обняв очередную березу, которых здесь была целая роща. Потом было еще много фотографий, в том числе и сверкающих разноцветным глянцем, гораздо красивее этой, но для надгробия Виктор выбрал именно эту. Просто здесь Марина улыбалась очень-очень счастливо... Он навалился лбом на холодную гладь надгробной плиты и закрыл глаза. И тут же услышал внутри себя: "Encore, je voudrais t'aimer encore... Я тоже хотела бы остановить время, милый!"... Не открывая глаз, он выдернул наощупь из внутреннего кармана плоскую бутылку и сделал из горлышка несколько крупных глотков, совершенно не чувствуя ни вкуса, ни крепости, только чувствуя, как медленно-медленно разжимаются сжавшие сердце тиски... "Прости, Мара", тихо сказал он и поднялся, пряча фляжку в карман. "Прости, родная"... "За что, милый? Ты же ни в чем не виноват!"... "Нет, виноват. Когда с одним из двоих любящих друг друга людей что-то случается, другой всегда виноват - потому что вовремя не оказался рядом. Не зря же сказано: "С любимыми не расставайтесь"!"... "Что ж, теперь поздно, не вернуть того, что было... Ты, главное, не забывай меня совсем, ладно? Вспоминай хоть иногда, хорошо? И тогда я буду довольна, мне ведь теперь большего и не надо"... "Нет уж, Мариночка, поверь, я сделаю всё, чтобы когда-нибудь снова вернуть тот проклятый день, но тогда-то я уж точно буду рядом с тобой!"... Нет, оставаться здесь нельзя больше ни минуты. Иначе прямо здесь можно свихнуться от отчаяния и горя!.. Найвин резко повернулся и зашагал по сырой дорожке между рядами свежезакопанных могил, не разбирая дороги. Пару раз он оступился и, угодив в лужу, промочил ноги, но сейчас ему было на все это наплевать. Он уже знал, чту сейчас сделает. Он доберется домой на такси, зажжет свечи, включит ту самую французскую певичку и напьется в одиночестве до беспамятства. Потому что сегодня был сороковой день, и грех было не помянуть Марину... Однако у ворот кладбища Найвина ждал, зябко кутаясь в длинное черное пальто, Антон Сергеевич. Поодаль, на полупустой стоянке, стояла его бежевая "девятка". Виктор не удивился. Ему сейчас было все равно, как его нашли и зачем он понадобился... Avec l'аncre de mon coeur arreter le temps qui va...Он равнодушно кивнул в ответ на приветствие Антона Сергеевича, с каменным лицом выслушал его соболезнования и плюхнулся на сиденье "девятки". Машина вырулила со стоянки и понеслась к городу. - Витя, - немного погодя вкрадчивым голосом начал Антон Сергеевич, - ты уж, ради Бога, извини, что тебя пришлось потревожить в такой день, но так складывается ситуация, что только ты можешь сейчас выручить Контору. Правда, дело не совсем обычное и, я бы сказал, вовсе не по твоей специальности, но опять же - пойми, что другого выхода нет... - Давайте, давайте, не стесняйтесь, - махнул рукой Виктор. - В принципе, у меня действительно на сегодня было запланировано нечто иное, но... раз нужно значит, нужно. Не правда ли?.. Что, очередная задачка? - Да. - Наверное, что-то очень сложное? - предположил Найвин, глядя прямо перед собой в ветровое стекло. - Сложнее не бывает, - усмехнулся Антон Сергеевич, зачем-то притормаживая и притирая машину к обочине. - Слушай меня внимательно, Витя. Ты же машину водишь? Молодец!.. Сейчас я доставляю тебя на одну улицу, где оставляю тебя за рулем этой тачки. Кстати, она вот уже второй день числится в официальном угоне, но не бойся, пока что никто разыскивать ее не собирается... И номера на ней фальшивые, поэтому на возможных свидетелей не обращай внимания. Ты стоишь у бордюра и ждешь, когда один человек соберется переходить улицу. Там есть пешеходный переход, - пояснил Антон Сергеевич. - Твоя задача - сбить этого человека на полной скорости так, чтобы он надежно скончался, а потом можешь заехать сюда... - Он вынул из кармана листок с наспех набросанной схемой расположения улиц, или сюда... и там бросишь машину и уйдешь дворами к станции метро. Наденешь перчатки, чтобы не оставить отпечатки на руле и дверцах... Что неясно? Виктор долго молчал. Потом, с трудом разлепляя губы, спросил: - Как я узнаю того человека? Антон Сергеевич достал из кармана фотографию, с которой на Виктора глянуло лицо пожилой, но все еще симпатичной женщины. - Надеюсь, кто она такая, где живет и зачем ее требуется убрать, тебя не будет интересовать? - с иронией осведомился Антон Сергеевич. - Фото оставляю тебе, но, как сам понимаешь, потом лучше всего его уничтожить... Еще вопросы? Виктор помолчал, соображая. - А примерно во сколько она появится в том месте? - спросил он. - Через час, - сказал Антон Сергеевич, - так что времени у нас в обрез... только-только, чтобы доехать туда... Он тронул машину от обочину, и они замолчали. - Может, тебе еще что-то хочется узнать от меня? - спросил Антон Сергеевич, косясь на Виктора. - Знаешь, а я думал, ты воспримешь это задание как-то иначе... Я же помню, как еще месяц назад ты орал мне в лицо насчет того, что Ассоциация, мол, работает только на благо общества и не может служить инструментом расправы с неугодными!.. - Да, - подтвердил Найвин, - было дело... Только с тех пор я многое узнал, Антон Сергеевич... Вот, например, вы представляете себе, чем занимается наша Контора? - Понятия не имею! - с готовностью воскликнул человек за рулем. - Ну, мы-то с вами знаем, что время от времени таким придуркам, как я, под вашим непосредственным руководством приходится решать разные задачи на недопущение или, наоборот, на обеспечение свершения - каких-либо событий, в отношении которых имеются соответствующие прогнозы... Правильно? - Антон Сергеевич неопределенно что-то промычал. - А вам никогда не приходило в голову, откуда берутся эти прогнозы? Более того, если ориентироваться на проработку деталей и точность фактуры, то можно допустить, что это вовсе не прогнозы, а информация... А дальше пускаем в ход логику и делаем вывод: либо информация эта была получена в виде предсказания от какого-нибудь проницательного экстрасенса, либо... либо Контора использует пресловутую машину времени, неважно в какой ее ипостаси... Чисто статистически очень сомнительно, что какому-то предсказателю, будь он даже подобен великому Нострадамусу, удалось бы считывать информацию с вселенского компьютера так, чтобы каждое предсказание попадало точно в "десятку"... Лично я больше склоняюсь к тому, что в нашем случае имеет место быть тривиальная машина времени... - Бред какой-то, - покрутил своей коротко стриженой, седой головой Антон Сергеевич. - Ну, а даже если бы это было так, то - что?.. Какое отношение это имеет к нам с тобой? - А самое прямое, - сказал Виктор. - Вам-то, может быть, все равно, а вот мне очень хочется переместиться во времени... только не в будущее, а примерно на месяц назад. И поэтому, если честно, я готов на любую работу для Ассоциации! В том числе и на такую, как сегодня!.. - Эх, Витя, Витя, - укоризненно сказал Антон Сергеевич, - такой большой мальчик, а веришь во всякие сказки!.. Тем более - в такие. Успокойся, все это тебе приснилось, и вот сейчас ты проснешься и... - И сяду за руль, чтобы убить человека, - мрачно закончил за своего начальника Виктор.

* * *

Подвал был как подвал. Бетонный, обшитый толстыми шумогасящими плитами, из-за чего в камере постоянно было тихо. На равном расстоянии от стен стояла клетка, изготовленная из толстых стальных прутьев. В клетке, прямо на полу, сидел человек. Руки его были скованы наручниками, а от обеих ног к решетке тянулась длинная цепь из редкого титанового сплава. От тишины постоянно терялось ощущение времени, и иногда человеку казалось, что его посадили в клетку только вчера, а чаще всего - что он провел здесь уже целую вечность. Если бы крохотное устройство в его головном мозге под названием Оракул работало, то можно было получить от него любую информацию, в том числе и о количестве суток, часов, минут и секунд, проведенных человеком в неволе, но батареи Оракула давным-давно сели, а солнечного света здесь не было, поэтому нельзя было их подзарядить. Человек ничего не мог. Даже покончить с собой... Пока Оракул еще функционировал, можно было приказать ему стереть память, и тогда от человека осталась бы только физическая оболочка... Однако человек в клетке так и не решился это сделать, по той простой причине, что в нем теплилась надежда на спасение. Каждый день к нему являлся высокий костлявый человек, носивший смешную фамилию Твердохлеб. Впрочем, всё остальное в нем было вовсе не смешным. Каждый день он задавал человеку в клетке одни и те же вопросы и каждый день уходил, так и не получив ответа. Первое время он еще пытался хоть как-то добиться своего: то заставлял людей в белых халатах колоть человеку в вены всякую дрянь, действие которой человек блокировал изменением состава своей крови; то орал на человека в клетке и прицельно бил его в болевые точки, но и боль можно было пересилить обычным усилием воли. Твердохлеб испробовал на нем и другие способы: пытку светом и пытку тьмой, пытку ревом и пытку тишиной, наркотики и гипноз, электроток и ультразвук. Потом Твердохлеб явно отказался от творческих поисков и сделал ставку на монотонную настойчивость и упорство по принципу "капля воды и камень точит". И не было конца его ежедневным визитам и его ежедневным вопросам, которые он повторял с занудством заевшего магнитофона... Иногда человеку казалось, что еще немного - и он проснется от этого кошмарного сна, и окажется, что он снова на свободе, среди своих друзей и знакомых, но он просыпался и опять видел осточертевшие решетки, стены и лампы в сетчатых колпаках. Секрет его молчания был прост. Теперь, даже если бы он очень захотел что-то сказать, то не смог бы этого сделать. В самом начале своего плена он случайно проговорился во сне о Трансгрессоре, и люди, которые держали его в этом подвале, видимо, сумели правильно интерпретировать его слова, потому что им удалось обнаружить вход в туннель, другой конец которого был удален на пятьдесят лет вперед, и тогда человек приказал своему Оракулу сжечь речевой центр в его мозгу и стал немым, справедливо полагая, что невозможность говорить - не самое страшное в жизни. Страшнее - предательство, будь оно нечаянным или нарочным... Сегодня, после того, как Твердохлеб опять ушел от него ни с чем, человек какое-то время лежал неподвижно с закрытыми глазами. Его покормили и дали отправить естественные надобности (в арсенале изобретательного Твердохлеба была и пытка отвращением к самому себе, когда человеку сознательно не давали гигиенических емкостей, а по решетке был пропущен электрический ток, и приходилось испражняться и мочиться почти под себя, а потом - и действительно под себя, и миазмы в камере стояли такие, что обслуживающему персоналу приходилось использовать противогазы), и он опять забылся в полусне-полубодрствовании... Потом он всей своей кожей почувствовал, что в камере кто-то есть, и удивленно подумал, что Твердохлеб сегодня решил нарушить свою традицию одноразового посещения, раз зачем-то вернулся. Человек открыл глаза и в тусклом свете ламп увидел, что в камере находится вовсе не дознаватель со смешной фамилией. Это был не кто иной, как Ден Лумбер. Свой. Друг. Наблюдатель... Трудно было понять, как ему удалось проникнуть в это подземелье, а главное зачем. Человек, прикованный к клетке, знал, что Наблюдатель погибнет, но не пошевелит и пальцем, чтобы спасти кого-то, в том числе и самого близкого друга. Даже себя самого... На то она и Клятва, чтобы блюсти ее даже на краю гибели... Но лишь увидев Дена, материализовавшегося в этом каменном мешке, человек в клетке понял: подсознательно все время своего плена он ждал именно этого - что однажды к нему придет кто-то из своих и, вопреки Клятве, спасет его - либо от смерти, либо от жизни... - Привет, - сказал негромко Лумбер. "Здравствуй, Ден. Давай говорить мысленно. Во-первых, я чисто физически не могу говорить вслух, а во-вторых, по голосу тебя может обнаружить охрана". "Как ты себя чувствуешь?" "Ничего, Ден, ничего... Бывало и хуже. Например, во времена инквизиции... Ты видел, как меня взяли?" "Да. Ты сам виноват в своем провале". "Я знаю, Ден." "Ты нарушил Клятву Наблюдателей." "Ден, дружище, пойми, я сделал это не сознательно... Я проговорился во сне..." "Ты нарушил Клятву не тогда, когда выдал этим людям один из туннелей Трансгрессора. Они бы и сами через пару лет вышли на него, ты лишь слегка опередил события... Нам пришлось проследить все твои предыдущие Выходы, чтобы понять, где ты допустил ошибку". "И где же?" "Та женщина, которая тебя предала..." "Она не предавала меня, Ден. Ее можно было понять, ведь она руководствовалась благими намерениями". "Пусть так. Но ты, нарушил Клятву еще тогда, когда познакомился с ней... Ты знаешь о том, что у нее родился от тебя ребенок? Ты знаешь о том, что в этом времени у тебя есть сын?" "Не может быть!.. Мы же провели всего одну ночь вместе!.." "Этого было достаточно. И теперь масштабы возникших по твоей вине нарушений Ткани Реальности поистине ужасны... Этот мир погибнет быстрее, чем ему следовало бы погибнуть". "Так, значит, ты для этого и пришел сюда, Ден? Ты явился, чтобы обвинить меня в нарушении Клятвы?" "А для чего же еще?.. Каждый должен знать полную меру своей вины". "Послушай, Ден, но неужели даже в этих условиях вы ничего не предпримете, чтобы спасти этот мир? Неужели ничего нельзя сделать?!" "Ты же сам - Наблюдатель, и мне странно слышать от тебя такие вещи... Мы могли бы предотвратить гибель этого мира, но тогда это был бы уже другой мир, потому что Ткань Реальности утратила бы свою структурную целостность. А в принципе... Спасти этот мир мог бы ты, но при одном-единственном условии: если сам устранишь источник пертурбаций. Ведь если ты уже нарушил Клятву, то какая теперь тебе разница, сколько раз ты еще нарушишь ее? Все равно тебе уже не быть Наблюдателем." "Ты хочешь сказать, Ден, что я должен... я должен убить своего сына?!" "Я не сказал - убить. Я сказал - устранить его из этого мира. Думай сам, каким способом... А мне пора возвращаться." "Ты уходишь, Ден?" "Да, я ухожу". "Что ж, понятно... Послушай, скажи мне только одну вещь..." "Что?" "Ладно, ничего... Прощай, Ден!". "Прощай." Силуэт растворился в полумраке подвала так незаметно, словно кто-то затушевал фигуру Лумбера серым карандашом. Словно он и не приходил. "А, может быть, он действительно не приходил, и весь этот диалог - лишь плод моего больного сознания?", подумал человек в клетке. Нет-нет, это сейчас твое сознание боится признать подлинность визита Дена и лихорадочно подсовывает тебе всякие варианты, позволяющие не мучиться угрызениями совести... А, собственно, если начистоту, разве тебя мучит совесть? Разве ты считаешь себя по-настоящему виновным?.. С каких это пор сохранение жизни своему ребенку считается преступлением? Грешным может быть способ, каким было произведено сотворение живого, но не само сотворение!.. И поэтому пусть я буду проклят своими друзьями и всем своим миром, и пусть мне никогда не суждено не только стать Наблюдателем, но и вернуться обратно в свой мир - все равно я не раскаюсь в содеянном!.. Вы прислали ко мне моего лучшего друга, чтобы заставить меня прочувствовать свою ответственность. Но на самом деле вы заставили меня усомниться в незыблемости наших канонов. Да, Клятва есть Клятва, но ведь, в сущности, это набор слов, так должны ли слова быть важнее, чем вся жизнь и весь окружающий мир?.. Вы хотели, чтобы я корчился сейчас от осознания своей вины, а я лишь все больше начинаю винить вас самих. Вы полагаете, что я создал угрозу для всего нашего мира и, следовательно, не заслуживаю ни жизни, ни смерти от ваших рук, а я все больше начинаю проклинать вас за то, что вы, по существу, предали меня в трудную минуту!.. Помнится, здесь, в этом времени, один поэт написал стихотворение, которое очень подходит к данному случаю... Называется оно, кажется, "Яма"... - Яму копал? - Копал. - В яму упал? - Упал. - В яме сидишь? - Сижу. - Лестницу ждешь? - Жду. - Яма сыра? - Сыра. - Как голова? - Цела. - Значит, живой? - Живой. - Ну, я пошел домой... Вы хотите, чтобы я сам убил своего сына, но отныне, если мне суждено остаться в живых и вырваться из этого проклятого подвала, я буду всячески оберегать его! Вы исключили меня из Наблюдателей, но одновременно сняли с меня обязанность невмешательства. Нет, я, конечно, по-прежнему буду молчать в этой неволе, но знайте, что если я все-таки вновь обрету свободу, то перестану носить в себе знание, которое так жаждут получить люди этого мира, и пусть оно достанется тем, кто его достоин!.. Человек в клетке закрыл глаза и погрузился в дрему. Внезапно что-то пробудило его вновь, но, сколько он ни всматривался в тусклый свет ламп, так и не смог ничего различить в своей камере. Он не знал, что это сработала та невидимая, полумистическая связь, которая обычно существует между двумя близкими людьми, и что сейчас жизни одного из близких ему людей угрожает опасность... Именно в эту минуту Виктор Найвин, сжав зубы так, что казалось - они вот-вот будут крошиться, запустил двигатель и выжал педаль газа до упора, направляя машину на невысокую пожилую женщину, опасливо переходившую скользкую дорогу...